Она о четырех углах, сто шагов по сторонам, три копья в высоту, ее средина — на двенадцати золотых колоннах в толщину человека на вершине ее
голубой купол, вся она из черных, желтых, голубых полос шелка, пятьсот красных шнуров прикрепили ее к земле, чтобы она не поднялась в небо, четыре серебряных орла по углам ее, а под куполом, в середине палатки, на возвышении, — пятый, сам непобедимый Тимур-Гуруган, царь царей.
Неточные совпадения
Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленым
куполом, деревянными
голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления»; пониже пруд, покрытый зеленью, что, впрочем, не в диковинку в аглицких садах русских помещиков.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и
голубь пролетел насквозь через
купол, из окна в окно…
Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и
голубой неизмеримый океан, сладострастным
куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих!
Потом о больших городах и дворцах, о высокой церкви с
куполом, который весь вдруг иллюминовался разноцветными огнями; потом об жарком, южном городе с
голубыми небесами и с
голубым морем…
Это я Второму Строителю. Лицо у него — фаянс, расписанный сладко-голубыми, нежно-розовыми цветочками (глаза, губы), но они сегодня какие-то линялые, смытые. Мы считаем вслух, но я вдруг обрубил на полуслове и стою, разинув рот: высоко под
куполом на поднятой краном
голубой глыбе — чуть заметный белый квадратик — наклеена бумажка. И меня всего трясет — может быть, от смеха, — да, я сам слышу, как я смеюсь (знаете ли вы это, когда вы сами слышите свой смех?).
И вот, так же как это было утром, на эллинге, я опять увидел, будто только вот сейчас первый раз в жизни, увидел все: непреложные прямые улицы, брызжущее лучами стекло мостовых, божественные параллелепипеды прозрачных жилищ, квадратную гармонию серо-голубых шеренг. И так: будто не целые поколения, а я — именно я — победил старого Бога и старую жизнь, именно я создал все это, и я как башня, я боюсь двинуть локтем, чтобы не посыпались осколки стен,
куполов, машин…
Золото солнца расплескалось на соборных
куполах, высоко кружатся
голуби.
Только над головой большие звезды дрожали своими ресницами среди черной ночи, да
голубой луч от маяка подымался прямо вверх тонким столбом и точно расплескивался там о небесный
купол жидким, туманным, светлым кругом.
После долгой тишины слышалось гуденье, точно летели пчелы: это у притвора, не торопясь, вполголоса, отпевали младенца; или живописец, писавший на
куполе голубя и вокруг него звезды, начинал тихо посвистывать и, спохватившись, тотчас же умолкал; или Редька, отвечая своим мыслям, говорил со вздохом: «Все может быть!
Размахнул лес зелёные крылья и показывает обитель на груди своей. На пышной зелени ярко вытканы зубчатые белые стены, синие главы старой церкви, золотой
купол нового храма, полосы красных крыш; лучисто и призывно горят кресты, а над ними —
голубой колокол небес, звонит радостным гомоном весны, и солнце ликует победы свои.
Пьеро грустно удаляется. Через некоторое время на той же скамье обнаруживается пара влюбленных. Он в
голубом, она в розовом, маски — цвета одежд. Они вообразили себя в церкви и смотрят вверх, в
купола.
В окна графской церкви видно прозрачное,
голубое небо, а всю церковь, от расписного
купола до пола, пронизывает матовый луч, в котором весело играют клубы ладанного дыма…
Птицы на головах Минина и Пожарского, протянутая в пространство рука, пожарный солдатик у решетки, осевшийся, немощный и плоский
купол гостиного двора и вся Ножовая линия с ее фронтоном и фризом, облезлой штукатуркой и барельефами, темные пятнистые ящики Никольских и Спасских ворот, отпотелая стена с башнями и под нею загороженное место обвалившегося бульвара; а из-за зубцов стены — легкая ротонда сената,
голубая церковь, точно перенесенная из Италии, и дальше — сказочные золотые луковицы соборов, — знакомые, сотни раз воспринятые образы стояли в своей вековой неподвижности…
Светлело все больше. Справа из-за сопок выплыло солнце, в воздухе потянуло теплом. Тело отдохнуло, на душе стало свежо и бодро. Впереди, в сверкающей
голубой дымке, виднелся далекий город, изящно рисовались
купола кумирен и изогнутые края крыш.
Митрополит слушал, не обнаруживая никакого внимания и прищуривая прозрачные, тогда уже потемневшие веки своих глаз, и вее смотрел на крышу одного из
куполов великой церкви, по которому на угреве расположились
голуби, галки и воробьи. По-видимому, его как будто очень занимали птицы, но когда Друкарт досказал ему историю — как наемщик обманул своего нанимателя, он тихонько улыбнулся и проговорил...