Неточные совпадения
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на
голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным небом.
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала
трещать — яд забирался в
голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло,
голые спины, плечи женщин,
трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более
голым певицам.
Здесь, на воздухе, выстрелы
трещали громко, и после каждого хотелось тряхнуть
головой, чтобы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Было слышно и визгливое нытье летящих пуль. Самгин оглянулся назад — двери сарая были открыты, задняя его стена разобрана; пред широкой дырою на фоне голубоватого неба стояло
голое дерево, — в сарае никого не было.
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе у чудовища, или о медведе с деревянной ногой, который идет по селам и деревням отыскивать отрубленную у него натуральную ногу, — волосы ребенка
трещали на
голове от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики
трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам врывался по временам в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а не то так затрепещет крыльями над
головами нашими большая, как птица, черная или красная бабочка и вдруг упадет в сторону, в кусты.
Голова у Привалова страшно
трещала, хотелось пить, в груди что-то жгло.
Игорь скрылся. Бахарев попробовал раскрыть глаза, но сейчас же закрыл их:
голова чертовски
трещала от вчерашней попойки.
Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и
трещат; вот прошел он через наши
головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то [«Дворцом» называется у нас место, по которому вода бежит на колесо.
От ланинского редерера
Трещит и пухнет
голова…
Паны во главе челяди лезли к корчме на приступ:
трещали головы, лаяли собаки, вопили женщины и дети…
Бывало, сидит он в уголку с своими «Эмблемами» — сидит… сидит; в низкой комнате пахнет гераниумом, тускло горит одна сальная свечка, сверчок
трещит однообразно, словно скучает, маленькие стенные часы торопливо чикают на стене, мышь украдкой скребется и грызет за обоями, а три старые девы, словно Парки, молча и быстро шевелят спицами, тени от рук их то бегают, то странно дрожат в полутьме, и странные, также полутемные мысли роятся в
голове ребенка.
Пьяный Мина Клейменый давно уже лежал под столом. Его там нашли только утром, когда Окся принялась за свою работу. Разбуженный старик долго не мог ничего понять, как он очутился здесь, и только беззвучно жевал своим беззубым ртом.
Голова у него
трещала с похмелья, как худой колокол.
У ворот стояла запряженная телега. Тит Горбатый давно встал и собирался ехать на покос. У старика
трещала с похмелья
голова, и он неприветливо покосился на Ганну, которая спросила его, где старая Палагея.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В
голове у него все еще шумело и
трещало; в глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Голова у меня расскакивалась, два логических поезда столкнулись, лезли друг на друга, крушили,
трещали…
— Из-за чего же вы терзаете ее, фантастическая вы
голова! — остервенился Петр Степанович. — Лизавета Николаевна, ей-ей, столките меня в ступе, он невинен, напротив, сам убит и бредит, вы видите. Ни в чем, ни в чем, даже мыслью неповинен!.. Всё только дело разбойников, которых, наверно, через неделю разыщут и накажут плетьми… Тут Федька Каторжный и шпигулинские, об этом весь город
трещит, потому и я.
— Прежде всего отказаться от бесполезного нытья, а потом — опохмелиться, потому что
голова смерть
трещит.
Цветущие липы осеняли светлый пруд, доставлявший боярину в постные дни обильную пищу. Далее зеленели яблони, вишни и сливы. В некошеной траве пролегали узенькие дорожки. День был жаркий. Над алыми цветами пахучего шиповника кружились золотые жуки; в липах жужжали пчелы; в траве
трещали кузнечики; из-за кустов красной смородины большие подсолнечники подымали широкие
головы и, казалось, нежились на полуденном солнце.
Саша, стыдливо ежась
голыми плечами, попытался надеть рубашку, но она только комкалась,
трещала под его дрожащими руками, и никак было не всунуть руки в рукава. Саша схватился за блузу, — пусть уж рубашка так пока остается.
— Я имею к вам претензию, — заговорил Хрипач сухою скороговоркою. — Каждый раз, как мне приходится давать урок рядом с вами, у меня
голова буквально
трещит, — такой хохот подымается в вашем классе. Не могу ли я вас просить давать уроки не столь веселого содержания? «Шутить и все шутить, — как вас на это станет»?
Сидели они высоко, на какой-то полке, точно два петуха, их окружал угрюмый, скучающий народ, а ещё выше их собралась молодёжь и кричала, топала, возилась. Дерево сидений скрипело,
трещало, и Кожемякин со страхом ждал, что вот всё это развалится и рухнет вниз, где правильными рядами расположились спокойные, солидные люди и, сверкая
голыми до плеч руками, женщины обмахивали свои красные лица.
Двери из залы
трещали от напора любопытных зрителей и зрительниц, а из дверей спальни робко выглядывали одни масленые
головы деревенских горничных, потому что избная дворня не смела вломиться в богато убранную комнату молодых.
Ну, и представьте себе, должен он целые дни тянуть эти проклятые веревки, целые дни думать, как ему извернуться, чтобы и голодная жена не ругалась, чтобы и своя
голова не
трещала и чтобы лавочник поверил в долг…
Голова Зотушки, с липкими жиденькими прядями волос, большим лбом, большими ушами, жиденькой бородкой, длинным носом и узенькими черными глазками,
трещала со вчерашнего похмелья по всем швам.
Лунёв молча кивнул ей
головой, отказывая в милостыне. По улице в жарком воздухе колебался шум трудового дня. Казалось, топится огромная печь,
трещат дрова, пожираемые огнём, и дышат знойным пламенем. Гремит железо — это едут ломовики: длинные полосы, свешиваясь с телег, задевают за камни мостовой, взвизгивают, как от боли, ревут, гудят. Точильщик точит ножи — злой, шипящий звук режет воздух…
Стучали над
головой Антипы топоры,
трещали доски, падая на землю, гулкое эхо ударов понеслось по лесу, заметались вокруг кельи птицы, встревоженные шумом, задрожала листва на деревьях. Старец молился, как бы не видя и не слыша ничего… Начали раскатывать венцы кельи, а хозяин её всё стоял неподвижно на коленях. И лишь когда откатили в сторону последние брёвна и сам исправник, подойдя к старцу, взял его за волосы, Антипа, вскинув очи в небо, тихо сказал богу...
Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
Дорога везде чародею,
Чу! ближе подходит, седой.
И вдруг очутился над нею,
Над самой ее
головой!
Последние два дня он в компании с Ежовым сильно пил, и теперь у него
трещала голова с похмелья.
Вот Прокоп — так тот мигом поправился. Очевидно, на него даже реформы не действуют.
Голова у него
трещала всего один день, а на другой день он уже прибежал ко мне как ни в чем не бывало и навалил на стол целую кипу проектов.
Артамоновы, поужинав, задыхаясь в зное, пили чай в саду, в полукольце клёнов; деревья хорошо принялись, но пышные шапки их узорной листвы в эту мглистую ночь не могли дать тени.
Трещали сверчки, гудели однорогие, железные жуки, пищал самовар. Наталья, расстегнув верхние пуговицы кофты, молча разливала чай, кожа на груди её была тёплого цвета, как сливочное масло; горбун сидел, склонив
голову, строгая прутья для птичьих клеток, Пётр дёргал пальцами мочку уха, тихонько говоря...
Наконец господин Голядкин улегся совсем. В
голове у него шумело,
трещало, звонило. Он стал забываться-забываться… силился было о чем-то думать, вспомнить что-то такое весьма интересное, разрешить что-то такое весьма важное, какое-то щекотливое дело, — но не мог. Сон налетел на его победную
голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди, с непривычки употребившие вдруг пять стаканов пунша на какой-нибудь дружеской вечеринке.
Помню, мне казалось, что волосы на
голове моей
трещат, и, кроме этого, я не слышал иных звуков. Понимал, что — погиб, отяжелели ноги, и было больно глазам, хотя я закрыл их руками. Мудрый инстинкт жизни подсказал мне единственный путь спасения — я схватил в охапку мой тюфяк, подушку, связку мочала, окутал
голову овчинным тулупом Ромася и выпрыгнул в окно.
Кто ж под ужасною горой
Зажег огонь сторожевой?
Треща, краснея и сверкая,
Кусты вокруг он озарил.
На камень
голову склоняя,
Лежит поодаль Измаил:
Его приверженцы хотели
Идти за ним — но не посмели!
Голова у него
трещала с похмелья, но на душе не было скверно.
Его большая
голова вертелась во все стороны, голос срывался, глаза налились испугом, на щеках блестели капли пота или слез. Трактир был полон,
трещали стулья и столы, с улицы теснился в дверь народ, то и дело звенели жалобно разбитые стекла, и Семянников плачевно кричал тонким голосом...
Голова очень
трещала: пьян вчера сильно был, и у самой церкви, нос к носу, сталкиваюсь с Евгенией Николаевной.
Андрей (берется за
голову). В самом деле, на дедушку-то посматривать: не поумнею ли? Нет, конечно, надо приставать куда-нибудь, к одному берегу. Барином мне не быть, так хоть купцом-то остаться порядочным. Довольно разыгрывал дурака; пора за ум взяться. Вот когда думать-то моей глупой
голове, да думать так, чтоб лоб
трещал; а что обдумаю — хорошо ли, дурно ли, — так уж завинтить накрепко. Прохор!
Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло,
треща, пламя, и лысая
голова коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал...
— Ну что?.. В
голове не
трещит ли?.. Заходите к нам чайничать!
— Что, Сеня?..
Трещит в
голове? — спросил Самоквасов.
Недавно рано утром меня разбудили к больному, куда-то в один из пригородов Петербурга. Ночью я долго не мог заснуть, мною овладело странное состояние:
голова была тяжела и тупа, в глубине груди что-то нервно дрожало, и как будто все нервы тела превратились в туго натянутые струны; когда вдали раздавался свисток поезда на вокзале или
трещали обои, я болезненно вздрагивал, и сердце, словно оборвавшись, вдруг начинало быстро биться. Приняв бромистого натра, я, наконец, заснул; и вот через час меня разбудили.
Больной был мужик громадного роста, плотный и мускулистый, с загорелым лицом; весь облитый потом, с губами, перекошенными от безумной боли, он лежал на спине, ворочая глазами; при малейшем шуме, при звонке конки на улице или стуке двери внизу больной начинал медленно выгибаться: затылок его сводило назад, челюсти судорожно впивались одна в другую, так что зубы
трещали, и страшная, длительная судорога спинных мышц приподнимала его тело с постели; от
головы во все стороны расходилось по подушке мокрое пятно от пота.
Воробьи на
голых прутьях да по заборам вертелись и
трещали самым задорным образом.
В
голове стоял глухой шум, она буквально
трещала, моя бедная
голова, сердце билось, как пойманная пичужка, туман перед глазами мешал видеть окружающее… И вдруг сильный, властный голос гневно и строго прозвучал над моей
головой...
Вот казанские татары в шелковых халатах, с золотыми тюбетейками на бритых
головах, важно похаживают с чернозубыми женами, прикрывшими белыми флеровыми чадрами густо набеленные лица; вот длинноносые армяне в высоких бараньих шапках, с патронташами на чекменях и кинжалами на кожаных с серебряными насечками поясах; вот евреи в засаленных донельзя длиннополых сюртуках, с резко очертанными, своеобразными обличьями; молча, как будто лениво похаживают они, осторожно помахивая тоненькими тросточками; вот расхаживают задумчивые, сдержанные англичане, и возле них
трещат и громко хохочут французы с наполеоновскими бородками; вот торжественно-тихо двигаются гладко выбритые, широколицые саратовские немцы; и неподвижно стоят, разинув рты на невиданные диковинки, деревенские молодицы в московских ситцевых сарафанах с разноцветными шерстяными платками на
головах…
Пелагея накрошила коренной с маленьким душком рыбы и хлеба в щанную чашку, зеленого лука туда нарезала, квасу налила. Хоть рыба была
голая соль, а квас такой, что, только хлебни, так глаза в лоб уйдут, но тюря голодной семье показалась до того вкусною, что чашка за чашкой быстро опрастывались. Ели так, что только за ушами
трещало.
Он сел на весла и яро принялся грести. Лодка пошла быстрее. Сергей работал, склонив
голову и напрягаясь, весла
трещали в его руках. Он греб минут с десять. Потом остановился, отер пот с раскрасневшегося лба и вдруг со сконфуженною улыбкою сказал...
Катя встала, на
голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла в сад. Тихо было и сухо, мягкий воздух ласково приникал к
голым рукам и плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина оделась сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым светом. Вдали ярко забелела стена дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым светом, а тень уходила через горы вдаль. В черных кустах сирени
трещали сверчки.
Через низкие ограды садов, пригнувшись, скакали всадники в папахах,
трещали выстрелы, от хуторов бежали женщины и дети. Дорогу пересек черный, крючконосый человек с безумным лицом, за ним промчались два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой
голове, человек покатился в овраг. Из окон убогих греческих хат летел скарб, на дворах шныряли гибкие фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали на лошадей. От двух хат на горе черными клубами валил дым.