Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут
понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и
ГоголяС базара понесет?
Ой люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
Белинский не
понимал религиозной проблемы
Гоголя, это было вне пределов его сознания.
Всякий русский человек
поймет, когда скажут про кого-нибудь; «Экой
гоголь!..» или: «Смотри, каким
гоголем выступает…», хотя
гоголь никак не выступает, потому что почти не может ходить.
— Да тебя никто и не судит, — сказал насмешливо Живин, — а говорят только, что ты не
понимаешь, что, как сказал
Гоголь, равно чудны стекла, передающие движения незаметных насекомых и движения светил небесных!
Сначала я писал напыщенно-риторическим стилем а la
Гоголь, потом старательно усвоил себе манеру красивых описаний а la Тургенев и только под конец
понял, что к гоголевская природа и тургеневская — обе не русские, и под ними может смело подписаться всякая другая природа, за очень немногими исключениями.
Так, он решительно не мог
понять, почему это люди скучают, плачут, стреляются и даже других убивают, почему они волнуются по поводу вещей и событий, которые их лично не касаются, и почему они смеются, когда читают
Гоголя или Щедрина…
Вообще должно сказать, что, кроме Машеньки, никто не
понимал и не ценил
Гоголя как писателя.
Я тогда еще не вполне
понимал Погодина и потому не догадывался, что главнейшею причиною его неудовольствия было то, что
Гоголь ничего не давал ему в журнал, чего он постоянно и грубо требовал, несмотря на все, уже приведенные мною письма
Гоголя.
Отесенька с тем и писал письмо к Плетневу, чтобы остановить печатание всех этих нелепостей, но Плетнев так ограничен, что не
понял или не хочет
понять всей этой нелепости, и говорит: нам порукой Жуковский, который одобрил все намерения
Гоголя.
Взглянув на Марью Ивановну (так зовут мать
Гоголя) и поговоря с ней несколько минут от души, можно было
понять, что у такой женщины мог родиться такой сын.
Мне нередко приходилось объяснять самому себе поступки
Гоголя точно так, как я объяснял их другим, то есть что мы не можем судить
Гоголя по себе, даже не можем
понимать его впечатлений, потому что, вероятно, весь организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас; что нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы не слышим, и содрогаются от причин, для нас неизвестных.
Хотя я был тогда в таком положении, что не могу обвинять строго себя, но я должен признаться, что финансовые расчеты журналиста не казались мне тогда так противными, как теперь, и что вообще я не умел
понимать во всей полноте страдальческого положения
Гоголя.
Дмитриев, несмотря на свой замечательный ум, никогда вполне не
понимал Гоголя.] оставя образ у нас, и взял его уже на другой день.
Вторая часть состояла, так сказать, из людей озадаченных, которые, привыкнув тешиться сочинениями
Гоголя, не могли вдруг
понять глубокого и серьезного значения его поэмы; они находили в ней много карикатуры и, основываясь на мелочных промахах, считали многое неверным и неправдоподобным.
Я очень хорошо
понял благородную причину, которая заставила
Гоголя торопиться продажею своих сочинений, для чего он поручил все это дело Жуковскому; но о новой комедии мы не слыхали.
Первая, в которой заключалась вся образованная молодежь и все люди, способные
понять высокое достоинство
Гоголя, приняла его с восторгом.
Не надобно было смотреть на то, что
Гоголь скрывал их; по рассказам Погодина я должен был
понять, как страдал
Гоголь.
Кроме того, что он, по крайней мере до издания «Мертвых душ»,
понимал и ценил
Гоголя, он был с ним очень дружески знаком в Риме и, как гостеприимный славянин, не один раз угощал у себя
Гоголя.
Впрочем, должно предположить по письмам и отзывам Жуковского, что он не
понимал Гоголя вполне.
Гоголь хорошо
понимал настоящее значение этого явления и очень им забавлялся.
Это меня сердечно огорчило, и Вера печально сказала мне: «Что после этого и говорить, если Григорий Иванович не может
понять, какое глубокое и великое значение имеет для
Гоголя вообще искусство, в каких бы оно формах ни проявлялось!»
Григорий Иванович, который успел прочесть кое-что из него и всю ночь хохотал от «Вия»… увы, также не мог вполне
понять художественное достоинство
Гоголя; он почувствовал только один комизм его.
В это время приехал Панов из деревни. Он вполне
понимал и ценил
Гоголя. Разумеется, мы сейчас их познакомили, и Панов привязался всею своею любящею душою к великому художнику. Он скоро доказал свою привязанность убедительным образом.
После того он постоянно защищал
Гоголя против всех обвинений других критиков, и статьи его доказывают, что он совершенно ясно и верно
понимал, в чем заключаются истинные достоинства
Гоголя и сущность его таланта.
Но Белинский тогда же прежде всех
понял, какое значение имеет
Гоголь.
В 1839 году, в ноябре, я приезжал в Петербург вместе с
Гоголем. Шишков был уже совершенно слеп. Я навещал довольно часто Александра Семеныча: он был еще на ногах, но становился час от часу слабее, и жизнь, видимо, угасала в нем. Я никогда не говорил с Шишковым о
Гоголе: я был совершенно убежден, что он не мог, не должен был
понимать Гоголя. В это-то время бывал я свидетелем, как Александр Семеныч кормил целую стаю голубей, ощупью отворяя форточку и выставляя корм на тарелке.
— Да, случай и обобщения; а только, по правде сказать, не
понимаю: почему вы против обобщения случаев? На мой взгляд, не глупее вас был тот англичанин, который, выслушав содержание «Мертвых душ»
Гоголя, воскликнул: «О, этот народ неодолим». — «Почему же?» говорят. Он только удивился и отвечал: «Да неужто кто-нибудь может надеяться победить такой народ, из которого мог произойти такой подлец, как Чичиков».
— Исанка! Что ты мне тогда написала, — про то, у памятника
Гоголя, — я это игнорирую. Я
понимаю, все это было сделано с отчаяния, и что тут, может быть, виною — я.