Неточные совпадения
Старый, толстый Татарин, кучер Карениной, в глянцовом кожане,
с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда. Лакей стоял, отворив дверцу. Швейцар стоял, держа наружную дверь. Анна Аркадьевна отцепляла маленькою быстрою рукой кружева рукава от крючка шубки и, нагнувши голову, слушала
с восхищением, что
говорил, провожая ее, Вронский.
Для Константина народ был только главный участник в общем
труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам
говорил, вероятно
с молоком бабы-кормилицы, он, как участник
с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Он
говорил это и страстно желал услыхать подробности о Кити и вместе боялся этого. Ему страшно было, что расстроится приобретенное им
с таким
трудом спокойствие.
И, так просто и легко разрешив, благодаря городским условиям, затруднение, которое в деревне потребовало бы столько личного
труда и внимания, Левин вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже не думал о деньгах, а размышлял о том, как он познакомится
с петербургским ученым, занимающимся социологией, и будет
говорить с ним о своей книге.
Левин уже привык теперь смело
говорить свою мысль, не давая себе
труда облекать ее в точные слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет сказать,
с намека, и она поняла его.
― Да я тебе
говорю, что это не имеет ничего общего. Они отвергают справедливость собственности, капитала, наследственности, а я, не отрицая этого главного стимула (Левину было противно самому, что он употреблял такие слова, но
с тех пор, как он увлекся своею работой, он невольно стал чаще и чаще употреблять нерусские слова), хочу только регулировать
труд.
— Мне нечего
говорить. Да и… — вдруг быстро сказала она,
с трудом удерживая улыбку, — право пора спать.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал
с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему
трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться
с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял
с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано,
говорила по-французски и делала книксен.
Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что
с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же
говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге.
— Афанасий Васильевич! вновь скажу вам — это другое. В первом случае я вижу, что я все-таки делаю.
Говорю вам, что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие на меня ни наложат,
труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен, что не мое дело рассуждать, что взыщется <
с тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и знаю, что Богу повинуюсь.
— Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов
с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись
с вами, я все-таки не возьму на себя
труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то
с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
— Нуте-ко, давайте закусим на сон грядущий. Я без этого — не могу, привычка. Я, знаете, четверо суток провел
с дамой купеческого сословия, вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то, ночами, среди сладостных
трудов любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини,
говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется, прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы и
с трудом думая о том, что
говорит. — Мне кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И не таких острых формулировок… Автор…
Диомидов всегда
говорил улыбаясь и так медленно, как будто слова доставались ему
с трудом.
— Я не
говорю о положительных науках, источнике техники, облегчающей каторжный
труд рабочего человека. А что — вульгарно, так я не претендую на утонченность. Человек я грубоватый,
с тем и возьмите.
Из двери сарайчика вылезла мощная, краснощекая старуха в сером платье, похожем на рясу,
с трудом нагнулась, поцеловала лоб Макарова и прослезилась, ворчливо
говоря...
Поп
говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя слова и, видимо,
с трудом находя их. Шумно всасывал воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную голову, задумывался и молчал, глядя в пол. Медлительный Мартын писал все быстрее, убеждая Клима, что он не считается
с диктантом Гапона.
И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко: и туда, к Штольцу,
с Ольгой, и в деревню, на поля, в рощи, хотелось уединиться в своем кабинете и погрузиться в
труд, и самому ехать на Рыбинскую пристань, и дорогу проводить, и прочесть только что вышедшую новую книгу, о которой все
говорят, и в оперу — сегодня…
— Послушайте, — повторил он расстановисто, почти шепотом, — я не знаю, что такое барщина, что такое сельский
труд, что значит бедный мужик, что богатый; не знаю, что значит четверть ржи или овса, что она стоит, в каком месяце и что сеют и жнут, как и когда продают; не знаю, богат ли я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий — я ничего не знаю! — заключил он
с унынием, выпустив борты вицмундира и отступая от Ивана Матвеевича, — следовательно,
говорите и советуйте мне, как ребенку…
Робкий, апатический характер мешал ему обнаруживать вполне свою лень и капризы в чужих людях, в школе, где не делали исключений в пользу балованных сынков. Он по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что
говорили учителя, потому что другого ничего делать было нельзя, и
с трудом,
с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки.
— И я бы тоже… хотел… —
говорил он, мигая
с трудом, — что-нибудь такое… Разве природа уж так обидела меня… Да нет, слава Богу… жаловаться нельзя…
Вы
говорили, что эта «живая жизнь» есть нечто до того прямое и простое, до того прямо на вас смотрящее, что именно из-за этой-то прямоты и ясности и невозможно поверить, чтоб это было именно то самое, чего мы всю жизнь
с таким
трудом ищем…
Мне видится длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке
с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох, какой носили древние. Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню». Одна из щелей, закрытых крошечным стеклом, отодвигается, высовывается обнаженная загорелая рука
с краюхою хлеба. «Прими, Христа ради!» —
говорит голос.
Благообразный старец, хотя и кивал одобрительно своей красивой патриархальной головой или встряхивал ею, хмурясь, когда другие возражали, очевидно,
с большим
трудом понимал то, что
говорил Нехлюдов, и то только тогда, когда это же пересказывали на своем языке другие крестьяне.
— Про это всё сказано, и
говорить нечего, — сказала она,
с трудом удерживая улыбку.
Когда Старцев пробовал заговорить даже
с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе, за ужином или чаем,
говорил о том, что нужно трудиться, что без
труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить.
С самого первого взгляда на него Иван Федорович несомненно убедился в полном и чрезвычайном болезненном его состоянии: он был очень слаб,
говорил медленно и как бы
с трудом ворочая языком; очень похудел и пожелтел.
Педанты, которые каплями пота и одышкой измеряют
труд мысли, усомнятся в этом… Ну, а как же, спросим мы их, Прудон и Белинский, неужели они не лучше поняли — хоть бы методу Гегеля, чем все схоласты, изучавшие ее до потери волос и до морщин? А ведь ни тот, ни другой не знали по-немецки, ни тот, ни другой не читали ни одного гегелевского произведения, ни одной диссертации его левых и правых последователей, а только иногда
говорили об его методе
с его учениками.
За месяц до его смерти я
с ужасом стал примечать, что умственные способности его тухнут, слабеют, точно догорающие свечи, в комнате становилось темнее, смутнее. Он вскоре стал
с трудом и усилием приискивать слово для нескладной речи, останавливался на внешних созвучиях, потом он почти и не
говорил, а только заботливо спрашивал свои лекарства и не пора ли принять.
В том, что я беспомощно
говорю, есть что-то глубоко интимное,
с трудом выразимое.
— Ведь я тебе
говорил: держи право! — кричал озлобившийся Михей Зотыч,
с трудом вылезая из снега.
— Я не к
труду с презрением отношусь, а к вам, когда вы об
труде говорите.
Внезапный перелом в ее судьбе потряс ее до основания; в два каких-нибудь часа ее лицо похудело; но она и слезинки не проронила. «Поделом!» —
говорила она самой себе,
с трудом и волнением подавляя в душе какие-то горькие, злые, ее самое пугавшие порывы.
— Конешно, родителей укорять не приходится, — тянет солдат, не обращаясь собственно ни к кому. — Бог за это накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш дом горбом воротили. За то вас и в дом к нам взяли из бедной семьи, как лошадь двужильная бывает. Да-с… Что же, бог
труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я
говорю, Макар?
Потом явится в залу Прорвич, — Белоярцев
поговорит с ним о
труде и о хороших принципах.
Отец уважал
труды крестьян,
с любовью
говорил о них, и мне было очень приятно его слушать, а также высказывать мои собственные чувства и детские мысли.
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом
с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и
говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле
труда и пота!»
Кстати:
говоря о безуспешности усилий по части насаждения русской бюрократии, я не могу не сказать несколько слов и о другом, хотя не особенно дорогом моему сердцу явлении, но которое тоже играет не последнюю роль в экономии народной жизни и тоже прививается
с трудом. Я разумею соглядатайство.
С трудом переставляя ноги, качаясь всем телом, Иван шел по двору и
говорил...
Только тогда я
с трудом оторвался от страницы и повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня
говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих у меня под рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Но она
говорила шепотом: «нет, нет», тяжело дыша, лежа всем телом на земле. Наконец она заговорила еле слышным голосом, точно
с трудом...
— Нет, подождите… мы сделаем вот что. — Назанский
с трудом переворотился набок и поднялся на локте. — Достаньте там, из шкафчика… вы знаете… Нет, не надо яблока… Там есть мятные лепешки. Спасибо, родной. Мы вот что сделаем… фу, какая гадость!.. Повезите меня куда-нибудь на воздух — здесь омерзительно, и я здесь боюсь… Постоянно такие страшные галлюцинации. Поедем, покатаемся на лодке и
поговорим. Хотите?
Однако не вдруг и не без
труда досталось ему это завидное положение. Он, как
говорят его почтенные сограждане, произошел всю механику жизни и вышел
с честью из всех потасовок, которыми судьбе угодно было награждать его.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот
труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему
говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело
с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
— Фу, упарился! —
говорит протоколист, обтирая платком катящиеся по лбу струи пота, — Дмитрий Борисыч! хоть бы вы водочкой танцоров-то попотчевали! ведь это просто смерть-с! Этакого
труда и каторжники не претерпевают!
Я не
говорю, чтоб отношения русского культурного человека к мужику, в том виде, в каком они выработались после крестьянской реформы, представляли нечто идеальное, равно как не утверждаю и того, чтоб благодеяния, развиваемые русской культурой, были особенно ценны; но я не могу согласиться
с одним: что приурочиваемое каким-то образом к обычаям культурного человека свойство пользоваться
трудом мужика, не пытаясь обсчитать его, должно предполагаться равносильным ниспровержению основ.
Я
говорю о среднем культурном русском человеке, о литераторе, адвокате, чиновнике, художнике, купце, то есть о людях, которых прямо или косвенно уже коснулся луч мысли, которые до известной степени свыклись
с идеей о
труде и которые три четверти года живут под напоминанием о местах не столь отдаленных.
— Не знаю, что тут хорошего, тем больше, что
с утра до ночи ест,
говорят, конфеты… Или теперь… Это черт знает, что такое! — воскликнул он. — Известная наша сочинительница, Касиновская, целую зиму прошлого года жила у него в доме, и он за превосходные ее произведения платил ей по триста рублей серебром, — стоит она этого, хотя бы сравнительно
с моим
трудом, за который заплачено по тридцати пяти?
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова
с усилием поднимается выше, и в то время, как его поднимают, он останавливает носилки и
с трудом, дрожащим голосом
говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
— Атаковали ложементы, — заняли — французы подвели огромные резервы — атаковали наших — было только два батальона, —
говорил, запыхавшись, тот же самый офицер, который приходил вечером,
с трудом переводя дух, но совершенно развязно направляясь к двери.