Неточные совпадения
― Ах, невыносимо! ― сказал он, стараясь уловить нить потерянной мысли. ― Он не выигрывает от близкого знакомства. Если определить его, то это прекрасно выкормленное
животное, какие на выставках получают первые медали, и больше ничего, ―
говорил он
с досадой, заинтересовавшею ее.
— Да моя теория та: война,
с одной стороны, есть такое
животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не
говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно.
С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,
Был ценсором назначен я,
На басни бы налег; ох! басни — смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни
говори:
Хотя
животные, а всё-таки цари.
— Вы не можете представить себе, что такое письма солдат в деревню, письма деревни на фронт, —
говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший на Елену хмурясь и
с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди
животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок,
с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст
животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого.
С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили
животные, они мне ничего не
говорили.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней.
С ревом подпрыгнуло раненное насмерть
животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы
с криком поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед начала носиться по протоке.
Мне не только легче
говорить об этом, но, как я
говорил уже, мне самое общение
с миром
животных легче, и тут легче может выразиться мой лиризм, всегда во мне сдавленный.
Называют себя интеллигенцией, а прислуге
говорят «ты»,
с мужиками обращаются, как
с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только
говорят, в искусстве понимают мало.
Ее бог был весь день
с нею, она даже
животным говорила о нем. Мне было ясно, что этому богу легко и покорно подчиняется всё: люди, собаки, птицы, пчелы и травы; он ко всему на земле был одинаково добр, одинаково близок.
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как
говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду
с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она дает широкий простор своим
животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить
животное нельзя так, как любят человека.
Из одного этого приема, что начальник губернии просил Вихрова съездить к судье, а не послал к тому прямо жандарма
с ролью, видно было, что он третировал судью несколько иным образом, и тот действительно был весьма самостоятельный и в высшей степени обидчивый человек. У диких зверей есть,
говорят, инстинктивный страх к тому роду
животного, которое со временем пришибет их. Губернатор, не давая себе отчета, почему-то побаивался судьи.
А затем мгновение — прыжок через века,
с + на — . Мне вспомнилась (очевидно, ассоциация по контрасту) — мне вдруг вспомнилась картина в музее: их, тогдашний, двадцатых веков, проспект, оглушительно пестрая, путаная толчея людей, колес,
животных, афиш, деревьев, красок, птиц… И ведь,
говорят, это на самом деле было — это могло быть. Мне показалось это так неправдоподобно, так нелепо, что я не выдержал и расхохотался вдруг.
Потом он видел, как Николаев встал из-за карт и, отведя Шурочку в сторону, долго что-то ей
говорил с гневными жестами и со злым лицом. Она вдруг выпрямилась и сказала ему несколько слов
с непередаваемым выражением негодования и презрения. И этот большой сильный человек вдруг покорно съежился и отошел от нее
с видом укрощенного, но затаившего злобу дикого
животного.
— Целая семья
животных! — перебил Александр. — Один расточает вам в глаза лесть, ласкает вас, а за глаза… я слышал, что он
говорит обо мне. Другой сегодня
с вами рыдает о вашей обиде, а завтра зарыдает
с вашим обидчиком; сегодня смеется
с вами над другим, а завтра
с другим над вами… гадко!
О горожанах он всегда отзывался
с презрением,
говоря, что их грубое невежество и сонная
животная жизнь кажутся ему мерзкими и отвратительными.
Намерение занять место, где лежало прежде
животное, показывало, что Захар действительно уже не в первый раз имел дело
с гуртовщиками, как
говорил он об этом Гришке.
Позвольте доложить вам, — начал я, —
с"вьюношами"надо всегда
говорить почтительно, — я вам, милостивый государь, удивляюсь; вы занимаетесь естественными науками — и до сих пор не обратили внимания на тот факт, что все плотоядные и хищные
животные, звери, птицы, все те, кому нужно отправляться на добычу, трудиться над доставлением живой пищи и себе, и своим детям… а вы ведь человека причисляете к разряду подобных
животных?"–"
— Да не о конституции, не о политике надо
говорить с ними, а о том, что новый порядок уничтожит их, что при нём смирные издохнут
с голоду, буйные сгниют в тюрьмах. Кто нам служит? Выродки, дегенераты, психически больные, глупые
животные…
— Подите вы! Вы
говорите только
с одной какой-то
животной стороны.
— Да ведь по-нашему
с вами человек только
животное и есть, —
говорил Миклаков, устремляя на Елену смеющиеся глаза.
— Естествознание, мне кажется, лучше всего может дать ответ в этом случае, потому что лучше всего может познакомить человека
с самим собой; ибо он, что бы там ни
говорили, прежде всего
животное.
— Женят таких, которые не любят друг друга, а потом удивляются, что несогласно живут, — торопилась
говорить дама, оглядываясь на адвоката и на меня и даже на приказчика, который, поднявшись
с своего места и облокотившись на спинку, улыбаясь, прислушивался к разговору. — Ведь это только
животных можно спаривать, как хозяин хочет, а люди имеют свои склонности, привязанности, — очевидно желая уязвить купца,
говорила она.
— Бедный Иван Иваныч! —
говорил хозяин, печально вздыхая. — А я-то мечтал, что весной повезу тебя на дачу и буду гулять
с тобой по зеленой травке. Милое
животное, хороший мой товарищ, тебя уже нет! Как же я теперь буду обходиться без тебя?
Что же тут отличного, посудите сами. Если бы у людей были такие же крылья, как у мух, и если бы поставить мухоловки величиной
с дом, то они тпопадались бы точно так же… Наша Муха, наученная горьким опытом даже самых благоразумных мух, перестала совсем верить людям. Они только кажутся добрыми, эти люди, а в сущности только тем и занимаются, что всю жизнь обманывают доверчивых бедных мух. О, это самое хитрое и злое
животное, если
говорить правду!..
— Вот уж этого я не
говорил, Иван Иванович! Ей-богу, не
говорил! Извольте рассудить по чистой совести сами: вам, без всякого сомнения известно, что, согласно
с видами начальства, запрещено в городе, тем же паче в главных градских улицах, прогуливаться нечистым
животным. Согласитесь сами, что это дело запрещенное.
Сын. Dieu! Какой вы знаток в людях! Вы, можно сказать, людей насквозь проницаете. Я вижу, что надобно об этом
говорить безо всякой дессимюлации. (Вздохнув.) Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца и мать. Вы знаете, каково жить и
с добрыми отцами, а я, черт меня возьми, я живу
с животными.
Капельмейстер, державший первую скрипку, был ленивейшее в мире
животное: вместо того, чтобы упражнять оркестр и совершенствоваться самому в музыке, он или спал, или удил рыбу, или, наконец, играл
с барской собакой на дворе; про прочую братию и
говорить нечего: мальчишка-валторнист был такой шалун, что его следовало бы непременно раз по семи в день сечь: в валторну свою он насыпал песку, наливал щей и даже засовывал в широкое отверстие ее маленьких котят.
Авилов стянул
с себя об спинку кровати сапоги и лег, закинув руки за голову. Теперь ему стало еще скучнее, чем на походе. «Ну, вот и пришли, ну и что же из этого? — думал он, глядя в одну точку на потолке. — Читать нечего,
говорить не
с кем, занятия нет никакого. Пришел, растянулся, как усталое
животное, выспался, а опять завтра иди, а там опять спать, и опять идти, и опять, и опять… Разве заболеть да отправиться в госпиталь?»
О домашних
животных нечего и
говорить: скот крупный и мелкий прятался под навес; собака, вырыв себе под амбаром яму, улеглась туда и, полузакрыв глаза, прерывисто дышала, высунув розовый язык чуть не на пол-аршина; иногда она, очевидно от тоски, происходящей от смертельной жары, так зевала, что при этом даже раздавался тоненький визг; свиньи, маменька
с тринадцатью детками, отправились на берег и улеглись в черную жирную грязь, причем из грязи видны были только сопевшие и храпевшие свиные пятачки
с двумя дырочками, продолговатые, облитые грязью спины да огромные повислые уши.
Надвинулись сумерки, наступает Иванова ночь… Рыбаки сказывают, что в ту ночь вода подергивается серебристым блеском, а бывалые люди
говорят, что в лесах тогда деревья
с места на место переходят и шумом ветвей меж собою беседы ведут… Сорви в ту ночь огненный цвет папоротника, поймешь язык всякого дерева и всякой травы, понятны станут тебе разговоры зверей и речи домашних
животных… Тот «цвет-огонь» — дар Ярилы… То — «царь-огонь»!..
— Иначе и не могло быть. Ведь обходя клетку, я успел взглянуть и на глупую трусливую тигрицу и на великодушного, благородного льва. Ведь для хорошего укротителя зверей надобны два главных качества: абсолютное, почти уродливое отсутствие трусости и умение приказывать глазами. Правда, все
животные любят, чтобы человек
говорил с ними, но это — дело второстепенное…
Тигр в его глазах стал еще более священным
животным. Он все может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся двуногих врагов. Разве можно на такого зверя охотиться? Эти рассуждения казались удэхейцу столь резонными, что, не
говоря больше ни слова, он поднял свою винтовку, сдунул
с затвора снег и молча отправился по лыжнице назад в свою юрту, а мы сели на колодину и стали обсуждать, что делать дальше.
Третье, самое недавнее письмо
говорило, что Михаил Андреевич на сих лишь днях едва свалил
с шеи большие и совершенно непредвиденные хлопоты, и очень рад будет вырваться домой в деревню, где, по его распоряжению, быстро идут постройки фабрики и заводов, на коих будут выделываться в обширном размере разные
животные продукты.
Вам
говорят, что ветер
с цепи срывается, что вы скоты, печенеги, вы и верите; по шее вас бьют, вы ручку целуете; ограбит вас какое-нибудь
животное в енотовой шубе и потом швырнет вам пятиалтынный на чай, а вы: «Пожалуйте, барин, ручку».
— Самоё бы Ольгу Кирилловну приколоть так! —
говорит Зайкин
с отвращением. — Унеси отсюда! Стыдно мучить
животных!
Если можно слово «жизнь» употреблять так, что оно обозначает безразлично: и свойство всего предмета, и совсем другие свойства всех составных частей его, как это делается
с клеточкой и
животным, состоящим из клеточек, то можно также употреблять и другие слова, — можно, например,
говорить, что так как все мысли из слов, а слова из букв, а буквы из черточек, то рисование черточек есть то же, что изложение мыслей, и потому черточки можно назвать мыслями.
— Болван! — процедил князь сквозь зубы, глядя ому вслед. — Удивительно, как противно иногда бывает видеть довольные физиономии. Глупое,
животное чувство и, должно быть,
с голодухи… На чем я остановился? Ах, да, о службе… Жалованье получать мне было бы стыдно, а в сущности
говоря, это глупо. Если взглянуть пошире, серьезно, то ведь и теперь я ем не свое. Не так ли? Но тут почему-то не стыдно… Привычка тут, что ли… или неуменье вдумываться в свое настоящее положение… А положение это, вероятно, ужасно!
— Грозное
животное, — прибавил младший путник, — легло
с покорностью у ног своей маленькой госпожи, махая униженно хвостом. Тогда-то слепой друг мой захотел увидеть поближе дитя; он взял ее за руку и осязал долго эту руку. Тут закричала на нее хозяйка дома, грозясь… даже побить ее за то, что впустила побродяг. Товарищ мой, сам прикрикнув на пасторшу, сказал то же, что он теперь
говорил вам, держа вашу руку.
Одна из дев, Феофила,
говорит: «Если бы реки уже окончили свое течение, излившись в морское вместилище, если бы свет был совершенно отделен от тьмы, если бы суша перестала производить плоды
с пресмыкающимися и четвероногими
животными и предопределенное число людей исполнилось, тогда, конечно, следовало воздерживаться и от деторождения.
«О Мариорица! милая Мариорица! — думал он, — мы и заочно чувствуем одно; нам уже скучно друг без друга. Ты теперь между шутами, принуждена сносить плоскости этих двуногих
животных; предо мною такой же шут, которого терплю потому только, что он бывает у тебя, что он
с тобою часто
говорит, что он приносит от тебя частичку тебя, вещи, на которых покоилась прелестная твоя ручка, слова, которые произносили твои горящие уста, след твоей души».
Степа поделом их называет идиотами. Ну что может быть отвратительнее Паши Узлова? Какое
животное! Я не знаю отчего, но когда он ко мне подходит, точно какая гадина подползет. Этаких людей женщинам совсем не следует и принимать. Как-то я
с ним танцевала мазурку. Что он такое мне
говорил! Есть книжечка:"Un million de calembours"; [«Миллион каламбуров» (фр.).] так он оттуда все выкрадывает. И ржет, как какая-нибудь лошадь, после каждой глупости. Я еще удивляюсь, как мы рукава не кусаем
с такими мужчинами.
Ответ же мой на третий вопрос, — как сделать, чтоб нужда не повторялась, состоит в том, что для этого нужно, не
говорю уже уважать, а перестать презирать, оскорблять народ обращением
с ним, как
с животным, нужно дать ему свободу исповеданья, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, а не произволу земских начальников; нужно дать ему свободу ученья, свободу чтенья, свободу передвижения и, главное, снять то позорное клеймо, которое лежит на прошлом и теперешнем царствовании — разрешение дикого истязания, сечения взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян.
Ему было четыре года, но он еще не начал ходить и умел
говорить одно только слово: «дай», был зол и требователен и, если чего-нибудь не давали, громко кричал злым
животным криком и тянул вперед руки
с хищно скрюченными пальцами.
— О, —
говорю, — только дай господи, чтоб он был! И еду назад домой успокоенный и даже в приятной мечте, и приехал домой
с животным благоволением, и положился спать, помолясь богу, и даже просто вызывал потрясователя из отдаленной тьмы и шепотал ему...