Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много,
музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Он любил
говорить о Шекспире, Рафаэле, Бетховене,
о значении новых школ поэзии и
музыки, которые все были у него распределены с очень ясною последовательностью.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись подле него, почти всё время
говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он
поговорил и
о политике, и
о музыке, и об общих знакомых; между прочим встретил графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.
— Мы
говорили с вами, кажется,
о счастии. Я вам рассказывала
о самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например,
музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, то есть таким, которым мы сами обладаем? Отчего это? Иль вы, может быть, ничего подобного не ощущаете?
Весело хлопотали птицы, обильно цвели цветы, бархатное небо наполняло сад голубым сиянием, и в блеске весенней радости было бы неприлично
говорить о печальном. Вера Петровна стала расспрашивать Спивака
о музыке, он тотчас оживился и, выдергивая из галстука синие нитки, делая пальцами в воздухе маленькие запятые, сообщил, что на Западе — нет
музыки.
По утрам, через час после того, как уходила жена, из флигеля шел к воротам Спивак, шел нерешительно, точно ребенок, только что постигший искусство ходить по земле. Респиратор, выдвигая его подбородок, придавал его курчавой голове форму головы пуделя, а темненький, мохнатый костюм еще более подчеркивал сходство музыканта с ученой собакой из цирка. Встречаясь с Климом, он опускал респиратор к шее и
говорил всегда что-нибудь
о музыке.
Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудрые сентенции
о жизни,
о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения
о музыке и литературе:
говорила она мало, и то свое, не важное — и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись. Один Штольц
говорил с ней без умолка и смешил ее.
— В чем? А вот в чем! —
говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без
музыки, между этими деревьями.
Говорить с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не
о чем: я все думала, как бы остаться одной… А теперь… и молчать вдвоем весело!
Занятий у нее постоянных не было. Читала, как и шила она, мимоходом и
о прочитанном мало
говорила, на фортепиано не играла, а иногда брала неопределенные, бессвязные аккорды и к некоторым долго прислушивалась, или когда принесут Марфеньке кучу нот, она брала то те, то другие. «Сыграй вот это, —
говорила она. — Теперь вот это, потом это», — слушала, глядела пристально в окно и более к проигранной
музыке не возвращалась.
Рождество у нас прошло, как будто мы были в России. Проводив японцев, отслушали всенощную, вчера обедню и молебствие, поздравили друг друга, потом обедали у адмирала. После играла
музыка. Эйноске, видя всех в парадной форме, спросил, какой праздник. Хотя с ними избегали
говорить о христианской религии, но я сказал ему (надо же приучать их понемногу ко всему нашему): затем сюда приехали.
Слушая соловьев и лягушек, Нехлюдов вспомнил
о музыке дочери смотрителя; вспомнив
о смотрителе, он вспомнил
о Масловой, как у нее, так же как кваканье лягушек, дрожали губы, когда она
говорила: «вы это совсем оставьте».
Я
говорил уже
о значении для меня
музыки, она как бы компенсирует недостаток лиризма во мне самом.
Порой приезжали более отдаленные соседи помещики с семьями, но это бывало редко и мимолетно. Приезжали, здоровались,
говорили о погоде, молодежь слушала
музыку, порой танцовала. Ужинали и разъезжались, чтобы не видаться опять месяцы. Никаких общих интересов не было, и мы опять оставались в черте точно заколдованной усадьбы.
Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш ресторан с
музыкой, скатерти пахнут мылом… Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много
говорить? Сегодня в ресторане ты
говорил опять много и все некстати.
О семидесятых годах,
о декадентах. И кому? Половым
говорить о декадентах!
Играла та самая
музыка,
о которой я только что
говорил.
Так, нам совершенно известно, что в продолжение этих двух недель князь целые дни и вечера проводил вместе с Настасьей Филипповной, что она брала его с собой на прогулки, на
музыку; что он разъезжал с нею каждый день в коляске; что он начинал беспокоиться
о ней, если только час не видел ее (стало быть, по всем признакам, любил ее искренно); что слушал ее с тихою и кроткою улыбкой,
о чем бы она ему ни
говорила, по целым часам, и сам ничего почти не
говоря.
Граф
говорил обо всем одинаково хорошо, с тактом, и
о музыке, и
о людях, и
о чужих краях. Зашел разговор
о мужчинах,
о женщинах: он побранил мужчин, в том числе и себя, ловко похвалил женщин вообще и сделал несколько комплиментов хозяйкам в особенности.
— Вот прекрасно! долго ли рассмотреть? Я с ним уж
говорила. Ах! он прелюбезный: расспрашивал, что я делаю;
о музыке говорил; просил спеть что-нибудь, да я не стала, я почти не умею. Нынешней зимой непременно попрошу maman взять мне хорошего учителя пения. Граф
говорит, что это нынче очень в моде — петь.
Поговорив о погоде и приятностях деревенской жизни, он искусно навел разговор на настройщика, на
музыку, на фортепьяно и, наконец, объявил, что он играет, и очень скоро сыграл три вальса, причем Любочка, Мими и Катенька стояли около фортепьян и смотрели на него.
Мне же очень приятно было жертвовать своим чувством, может быть оттого, что не стоило большого труда, так как я с этой барышней только раз вычурно
поговорил о достоинстве ученой
музыки, и любовь моя, как я ни старался поддерживать ее, прошла на следующей неделе.
— Да, вы, вы, вы. Не нужно ни
о чем
говорить. Теперь будем только танцевать вальс. Раз-два-три, — подсчитывала она под темп
музыки, и они закружились опять в блаженном воздушном потоке.
Снова начались
музыка, танцы: пол содрогался. Слова Биче
о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере
говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность не только сказать, но даже намекнуть
о связи особых причин с моими поступками. Я умолчал поэтому
о происшествии в доме Стерса.
— Теперь чисто, мамынька, —
говорил Брагин, когда все эти передряги кончились. — Надо и
о себе подумать. Наживали долго, промотали скоро… А греха-то, греха-то, мамынька… Сызнова придется начинать, видно, всю
музыку, торговлишку и прочее.
Бамбаев тоже
поговорил о будущности России и даже расписал ее в радужных красках, но в особенный восторг привела его мысль
о русской
музыке, в которой он видел что-то"ух! большое"и в доказательство затянул романс Варламова, но скоро был прерван общим криком, что:"он, мол, поет Мiserere из"Траватора"и прескверно поет".
Траурная
музыка гулко бьет в окна домов, вздрагивают стекла, люди негромко
говорят о чем-то, но все звуки стираются глухим шарканьем тысяч ног
о камни мостовой, — тверды камни под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет человеком, и невольно смотришь вверх, где в туманном небе неярко блестят звезды.
Музыка и деревня поглотили почти совершенно их первые два года супружеской жизни; потом князь сделался мировым посредником, хлопотал искреннейшим образом
о народе; в конце концов, однако,
музыка, народ и деревня принаскучили ему, и он уехал с женой за границу, где прямо направился в Лондон, сошелся,
говорят, там очень близко с русскими эмигрантами; но потом вдруг почему-то уехал из Лондона, вернулся в Россию и поселился в Москве.
Он очень долго и красноречиво
говорил о том, что дети купцов должны быть инженерами, чиновниками, офицерами. Оглушающий шум лез в окно; подъезжали экипажи к театру, кричали продавцы прохладительных напитков и мороженого; особенно невыносимо грохотала
музыка в павильоне, построенном бразильцами из железа и стекла, на сваях, над водою канала. Удары барабана напоминали
о Пауле Менотти.
О музыке нечего и
говорить: Бетховен слишком непонятен и часто дик; у Моцарта слаба оркестровка; у новых композиторов слишком много шума и трескотни.
Но, во-первых, кроме прекрасного для зрения, есть прекрасное для слуха (пение и
музыка), в котором нельзя
говорить ни
о какой поверхности.
В промежутках между чтением,
музыкой и пением
говорили и спорили
о литературе, театре и живописи.
Гости ели и, глядя на Дымова, думали: «В самом деле, славный малый», но скоро забывали
о нем и продолжали
говорить о театре,
музыке и живописи.
О сильном стремлении его к живописи я уже имел случай
говорить; но здесь видно, как действовала на него
музыка и как дороги были ему родные малороссийские песни.
После обеда Гоголь долго
говорил с Григорием Ивановичем об искусстве вообще:
о музыке, живописи,
о театре и характере малороссийской поэзии;
говорил удивительно хорошо!
Я
о музыке даже не
говорю, и мне в конце концов наплевать!
Почтенная экономка, толстая, добродушная Олимпиада Савична,
говорила, что и взаправду барин ей наказывал распорядиться
о тапере, если не приедет
музыка, и что она об этом тогда же сказала камердинеру Луке.
Дарья Ивановна. Да, вы. Не думаете ли вы, что вы много переменились с тех пор, как я видела вас? Впрочем, давайте
говорить о чем-нибудь другом. Скажите мне лучше, что вы делаете, как вы живете в Петербурге — все это меня так интересует… Ведь вы продолжаете заниматься
музыкой, не правда ли?
Трансцендентность и непознаваемость Бога составляет
музыку всей системы кардинала Николая Кузанского, который свой основной трактат выразительно озаглавил de docta ignorantia [Об ученом незнании (лат.).] и с энтузиазмом
говорит о sacra ignorantia [Священное неведение — (лат.).], неоднократно ссылаясь при этом на Дионисия Ареопагита.
— Ты хочешь мне
говорить о моем муже? Я и так думала
о нем весь вечер под звуки этой
музыки.
Вдали смолкло, и опять по тихой улице поплыли широкие, царственные звуки. Лицо у Варвары Васильевны стало молодое и прекрасное, глаза светились. И Токарев почувствовал — это не
музыка приковала ее. В этой
музыке он, Токарев, из далекого прошлого
говорил ей
о любви и счастье, ее душа тянулась к нему, и его сердце горячо билось в ответ.
Музыка прекратилась. Варвара Васильевна быстро двинулась дальше.
Выступил Леонид. Его речь понравилась Кате. Ругнул буржуев, империалистов и стал
говорить о новом строе, где будет счастье, и свобода, и красота, и прекрасные люди будут жить на прекрасной земле. И опять Катю поразило: волновали душу не слова его, а странно звучавшая в них
музыка настроения и крепкой веры.
Нюнин. Ну стоит ли
говорить о таких пустяках? Велика важность! Тут все радуются, а вы черт знает
о чем… (Кричит.) За здоровье молодых!
Музыка, марш!
Музыка!
Это было уже перед моим отъездом в Париж. Мы много
говорили о Париже, куда она стремилась. Я узнал от нее, что она свободная девушка, сирота, родом с Рейна, скучает, не удовлетворена слишком пустой венской жизнью, хотела бы многому учиться и найти наконец свою дорогу. Она любила
музыку и много работала, но виртуозки из нее не будет.
Тот барин — биограф Моцарта, А.В.Улыбышев,
о котором я
говорил в первой главе, — оценил его дарование, и в его доме он, еще в Нижнем, попал в воздух настоящей музыкальности, слышал его воспоминания, оценки, участвовал годами во всем, что в этом доме исполнялось по камерной и симфонической
музыке.
Я тогда спала с открытыми глазами и вовсе не слышала, что вы
говорили о ваших будущих картинах, простите меня, а только видела вас и слушала эту мою
музыку.
Он старался
говорить с ней
о вещах более серьезных, заинтересовать чтением, серьезной
музыкой, удерживать от мотовства, не отказом в деньгах, а убеждениями в несообразности бесцельного бросания этих денег на ветер.