Неточные совпадения
Он все топтался на одном месте,
говорил о француженках, которые отказываются родить детей,
о Zweikindersystem в Германии,
о неомальтузианстве среди немецких социал-демократов; все это он считал признаком, что в странах высокой технической
культуры инстинкт материнства исчезает.
Говорили о том, что Россия быстро богатеет, что купечество Островского почти вымерло и уже не заметно в Москве, что возникает новый слой промышленников, не чуждых интересам
культуры, искусства, политики.
— Да, — тут многое от церкви, по вопросу об отношении полов все вообще мужчины мыслят более или менее церковно. Автор — умный враг и — прав, когда он
говорит о «не тяжелом, но губительном господстве женщины». Я думаю, у нас он первый так решительно и верно указал, что женщина бессознательно чувствует свое господство, свое центральное место в мире. Но сказать, что именно она является первопричиной и возбудителем
культуры, он, конечно, не мог.
Но есть другая группа собственников, их — большинство, они живут в непосредственной близости с народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной
культуры, в вещи, я
говорю о мелком собственнике глухой нашей провинции,
о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их у нас — сотни.
Оживляясь, он
говорил о том, что сословия относятся друг к другу иронически и враждебно, как племена различных
культур, каждое из них убеждено, что все другие не могут понять его, и спокойно мирятся с этим, а все вместе полагают, что население трех смежных губерний по всем навыкам, обычаям, даже по говору — другие люди и хуже, чем они, жители вот этого города.
Мы давно уже
говорили о русской национальной
культуре,
о национальном сознании,
о великом призвании русского народа.
Но возрастание эсхатологического чувства и сознания
говорит о том, что серединное человеческое царство, царство
культуры по преимуществу, начинает разлагаться и кончается.
Одни находили Сахалин плодороднейшим островом и называли его так в своих отчетах и корреспонденциях и даже, как
говорят, посылали восторженные телеграммы
о том, что ссыльные наконец в состоянии сами прокормить себя и уже не нуждаются в затратах со стороны государства, другие же относились к сахалинскому земледелию скептически и решительно заявляли, что сельскохозяйственная
культура на острове немыслима.
— Посмотрите, какие прекрасные образцы: совсем не уступают заграничным. Обратите внимание. Вот, например, русское, а вот английское трико или вот кангар и шевиот. Сравните, пощупайте, и вы убедитесь, что русские образцы почти не уступают заграничным. А ведь это
говорит о прогрессе,
о росте
культуры. Так что совсем напрасно Европа считает нас, русских, такими варварами.
Рассуждая
о моей книге и вообще
о евангельском учении, как оно выражено в нагорной проповеди, иностранные критики утверждали, что такое учение не есть собственно христианское (христианское учение, по их мнению, есть католицизм и протестантство) — учение же нагорной проповеди есть только ряд очень милых непрактических мечтаний du charmant docteur, как
говорит Ренан, годных для наивных и полудиких обитателей Галилеи, живущих за 1800 лет назад, и для русских полудиких мужиков — Сютаева, Бондарева и русского мистика Толстого, но никак не приложимых к высокой степени европейской
культуры.
— Будущее — ваше, друзья мои! —
говорил Ежов нетвердо и грустно покачивал головой, точно сожалея
о будущем и против своего желания уступая власть над ним этим людям. — Будущее принадлежит людям честного труда… Великая работа предстоит вам! Это вы должны создать новую
культуру… Я — ваш по плоти и духу, сын солдата — предлагаю: выпьем за ваше будущее! Ур-ра-а!
Унылое чувство сострадания и боль совести, какие испытывает современный мужчина, когда видит несчастие, гораздо больше
говорят мне
о культуре и нравственном росте, чем ненависть и отвращение.
Захар (быстро ходит). Ну, да… отчасти так, конечно! Николай Васильевич
говорит: не борьба классов, а борьба рас — белой и черной!.. Это, разумеется, грубо, это натяжка… но если подумать, что мы, культурные люди, мы создали науки, искусства и прочее… Равенство… физиологическое равенство… гм… Хорошо. Но сначала — будьте людьми, приобщитесь
культуре… потом будем
говорить о равенстве!..
Нужно ли
говорить о том благородстве мысли и
о той твердой вере в задачи
культуры и морали, которыми проникнуты произведения Боборыкина?
— Слава богу, у нас, оказывается, и переселяться-то некуда, — ответил Даев, видимо забавляясь негодованием Сергея Андреевича. — Можно ли серьезно
говорить у нас
о переселении?
Культура земли самая первобытная, три четверти населения околачивается вокруг земли; этак нам скоро и всего земного шара не хватит. Выход отсюда для нас тот же, что был и для Западной Европы, — развитие промышленности, а вовсе не бегство в Сибирь.
В том, что
говорит о творчестве критическая гносеология, есть кажущаяся большая правда:
культура творится в этом разрыве субъекта и объекта, в этой противоположности творчества и бытия.
И теперь он
говорил очень умно и хорошо
о том, что
культура улучшает частичные формы жизни, но в целом оставляет какой-то диссонанс, какое-то пустое и темное место, которое все чувствуют, но не умеют назвать, — но была в его речи неуверенность и неровность, как у профессора, который не уверен во внимании своей аудитории и чувствует ее тревожное и далекое от лекции настроение. И нечто другое было в его речи: что-то подкрадывающееся, скользящее и беспокойно пытающее. Он чаще обыкновенного обращался к Павлу...
Другие же, неверующие, свободные толкователи учения Христа, историки религий, — Штраусы, Ренаны и другие, — усвоив вполне церковное толкование
о том, что учение Христа не имеет никакого прямого приложения к жизни, а есть мечтательное учение, утешающее слабоумных людей, пресерьезно
говорят о том, что учение Христа годно было для проповедания диким обитателям захолустьев Галилеи, но нам, с нашей
культурой, оно представляется только милою мечтою «du charmant docteur», [очаровательного учителя,] как
говорит Ренан.
Я
говорю не
о той интеллигенции, которая бесстыдно эксплуатирует революционную стихию в свою пользу и на этом наживается, я
говорю об интеллигенции, которая создает и поддерживает русскую
культуру.
Таких, которые знают, что излагаемое мною есть, к несчастию, совершенная правда, — немало, и вы их, если захотите, очень легко встретите. Они вам расскажут
о простонародной любви к детям совсем не то, что
говорят тенденциозные народники и враги
культуры, и вы хорошо сделаете, если поверите людям, выстрадавшим свое убеждение, что в простом, необразованном человеке не меньше, а напротив — гораздо больше зла, чем в осмеиваемом ныне «интеллигенте» или даже слегка помазанном образованием горожанине.
Но не
говоря о внутреннем достоинстве этого рода историй (может быть, они для кого-нибудь или для чего-нибудь и нужны), истории
культуры, к которым начинают более и более сводиться все общие истории, знаменательны тем, что они, подробно и серьезно разбирая различные религиозные, философские, политические учения, как причины событий, всякий раз, как им только приходится описать действительное историческое событие, как например поход 12-го года, описывают его невольно, как произведение власти, прямо
говоря, что поход этот есть произведение воли Наполеона.
Когда вы
говорите о «буржуазной» и «пролетарской»
культуре, вы отвергаете ценности
культуры, возвышающиеся над человеческим интересом и произволом, и обнажаете зверя в человеке.