Неточные совпадения
—
Говорил он
о том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу своему, религиозна и жертвенна, что во Христе сияла душа Авеля, который жил от плодов земли, а от Каина пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные
дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался на длинных ногах своих и скрипел: мы — аграрная страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
Фома смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот старик, что недавно еще
говорил словами прозорливца речи
о дьяволе… И лицо и глаза у него тогда другие были, — а теперь он смотрел жестко, безжалостно, и на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму протестом векселей…
Домна Пантелевна. Саша, Сашутка, ведь никогда еще мы с тобой серьезно не
говорили; вот он серьез-то начинается. Живешь, бедствуешь, а тут богатство! Ах, батюшки мои, какая напасть! Вот соблазн-то, вот соблазн-то! Уж не
дьявол ли он, прости Господи, тут подвернулся? В самый-то вот раз… только что мы про свою нужду-то раздумались. Ну, как есть
дьявол. А уж что ласки-то в нем, что этой всякой добродетели! Да давай же
говорить о деле-то серьезно, вертушка!
«Разве я ее,
дьявола, боюсь? — думал он
о смерти. — Это мне жизни жалко. Великолепная вещь, что бы там ни
говорили пессимисты. А что если пессимиста повесить? Ах, жалко жизни, очень жалко. И зачем борода у меня выросла? Не росла, не росла, а то вдруг выросла. И зачем?»
Я знаю, свет отвергает существованье
дьявола, и потому не буду
говорить о нем.
— Душа-то, чай, у всех одной величины, —
говорит, — и одинаково
дьяволу любезна! А скажи мне, как ты
о смерти думаешь? Вот ты на ночлеге
говорил всё: «жизнь, жизнь», а где же смерть?
Поученья
о дьяволе и аде мастерица расширяла, когда ученики станут «псалтырь
говорить», — тут по целым часам рассказывает, бывало, им про козни бесовские и так подробно расписывает мучения грешников, будто сама только что из ада выскочила.
Человек, готовящийся к убийству любимого существа, не может
говорить таких фраз и еще менее может после убийства
говорить о том, что теперь солнце и месяц должны затмиться и земля треснуть, и не может, какой бы он ни был негр, обращаться к
дьяволам, приглашая их жечь его в горячей сере и т. п.
— Делал и делаю я различно по времени, — отвечал
дьявол в мантии. — В старину я внушал людям, что самое важное для них — это знать подробности об отношении между собою лиц троицы,
о происхождении Христа, об естествах его,
о свойстве бога и т. п. И они много и длинно рассуждали, доказывали, спорили и сердились. И эти рассуждения так занимали их, что они вовсе не думали
о том, как им жить. А не думая
о том, как им жить им и не нужно было знать того, что
говорил им их учитель
о жизни.
Так же решительно высказывается и Тертуллиан, современник Оригена,
о невозможности христианина быть военным: «Не подобает служить знаку Христа и знаку
дьявола, —
говорит он про военную службу, — крепости света и крепости тьмы. Не может одна душа служить двум господам. Да и как воевать без меча, который отнял сам господь? Неужели можно упражняться мечом, когда господь сказал, что каждый взявшийся за меч от меча погибнет. И как будет участвовать в сражении сын мира?