Разве можно нам, людям, стоящим на пороге ужасающей по бедственности и истребительности войны внутренних революций, перед которой, как говорят приготовители ее, ужасы 93 года будут игрушкой,
говорить об опасности, которая угрожает нам от дагомейцев, зулусов и т. п., которые живут за тридевять земель и не думают нападать на нас, и от тех нескольких тысяч одуренных нами же и развращенных мошенников, воров и убийц, число которых не уменьшается от всех наших судов, тюрем и казней.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только по тому, чтò он слышал, что государь
говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
Неточные совпадения
В-третьих, подвергаясь постоянной
опасности жизни, — не
говоря уже
об исключительных случаях солнечных ударов, утопленья, пожаров, — от постоянных в местах заключения заразных болезней, изнурения, побоев, люди эти постоянно находились в том положении, при котором самый добрый, нравственный человек из чувства самосохранения совершает и извиняет других в совершении самых ужасных по жестокости поступков.
Вяземский был очень болен. Теперь, однако, вышел из
опасности; я вижу его довольно часто — и всегда непременно
об тебе
говорим. Княгиня — большой твой друг.
— Договаривайте, договаривайте! вы пришли предупредить меня
об опасности, вы допустили меня
говорить, вы завтра хотите объявить о вашем браке публично!..
Хотя Иван Тимофеич
говорил в прошедшем времени, но сердце во мне так и упало. Вот оно, то ужасное квартальное всеведение, которое всю жизнь парализировало все мои действия! А я-то, ничего не подозревая, жил да поживал, сам в гости не ходил, к себе гостей не принимал — а чему подвергался! Немножко, чуточку — и шабаш! Представление
об этой
опасности до того взбудоражило меня, что даже сон наяву привиделся: идут, берут… пожалуйте!
Турецкое правительство преследовало его, и он, вероятно, в эти два года подвергался большим
опасностям; я раз увидел у него на шее широкий рубец, должно быть, след раны; но он
об этом
говорить не любит.
Каждый день Илья слышал что-нибудь новое по этому делу: весь город был заинтересован дерзким убийством, о нём
говорили всюду — в трактирах, на улицах. Но Лунёва почти не интересовали эти разговоры: мысль
об опасности отвалилась от его сердца, как корка от язвы, и на месте её он ощущал только какую-то неловкость. Он думал лишь
об одном: как теперь будет жить?
С тех пор как выздоровела Анна Павловна, он непрестанно
говорил своему приятелю о необходимости куда-нибудь уехать,
об опасности со стороны Мановского, который не остановится на этом.
Адмирал
говорит с обычной своей живостью и несколько кипятится «бабьими рассуждениями», как называл он всякие женские разговоры
об опасностях на море.
И то, что он
говорил тут
об опасности такого критического момента в жизни одинокого мужчины, было не только очень остроумно и метко, но и в прекрасном, искреннем тоне.
— Базиль, это несносно! Я
говорю тебе
об опасности, а ты спишь и мычишь! Что же ты хочешь? Хочешь, чтоб нас обокрали и перерезали?
Но явление Розанова
говорит и
об опасностях, которые заключены в духе Достоевского.
При приближении
опасности, всегда два голоса одинаково сильно
говорят в душе человека: один весьма разумно
говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство
опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее
говорит, что слишком тяжело и мучительно думать
об опасности, тогда как предвидеть всё и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор, пока оно не наступило, и думать о приятном.
Ведь стоит только освободиться от суеверия, оправдывающего насилия, для того, чтобы ужаснуться на все те преступления, которые совершены и не переставая совершаются одними народами над другими, и еще более ужаснуться перед той нравственной, происходящей от суеверия тупостью народов, при которой англичане, русские, немцы, французы, южно-американцы могут
говорить ввиду ужасающих преступлений, совершенных и совершаемых ими в Индии, Индо-Китае, Польше, Манчжурии, Алжире, — не только
об угрожающих им
опасностях насилий, но и о необходимости оградить себя от них.