Неточные совпадения
— Ах, как он мил, не
пугайте его! — неожиданно сказала Кити,
глядя на воробья, который сел
на перила и, перевернув стерженек малины, стал клевать его.
И козел, и козы, заметив нас, оставались в нерешимости. Козел стоял как окаменелый, вполуоборот; закинув немного рога
на спину и навострив уши,
глядел на нас. «Как бы поближе подъехать и не
испугать их?» — сказали мы.
— Да что такое, что такое, мать моя? Не
пугай меня, пожалуйста; я сейчас закричу, не
гляди так
на меня; говори скорее, что такое!
Мать встала позади Софьи и, положив руки
на ее плечо, с улыбкой
глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он бредил
на извозчике и
пугал ее неосторожными словами. Иван слушал, глаза его лихорадочно горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал...
— Своею или моею жизнью заплатили, вот что я хотела спросить. Или вы совсем теперь понимать перестали? — вспыхнула Лиза. — Чего вы так вдруг вскочили? Зачем
на меня
глядите с таким видом? Вы меня
пугаете. Чего вы всё боитесь? Я уж давно заметила, что вы боитесь, именно теперь, именно сейчас… Господи, как вы бледнеете!
Поп пришёл и даже
испугал его своим видом — казалось, он тоже только что поборол жестокую болезнь: стал длиннее, тоньше,
на костлявом лице его, в тёмных ямах, неустанно горели почти безумные глаза, от него жарко пахло перегоревшей водкой. Сидеть же как будто вовсе разучился, всё время расхаживал, топая тяжёлыми сапогами,
глядя в потолок, оправляя волосы, ряса его развевалась тёмными крыльями, и, несмотря
на длинные волосы, он совершенно утратил подобие церковнослужителя.
Не знаю почему, но это бродяжничество по улицам меня успокаивало, и я возвращался домой с аппетитом жизни, — есть желание жить, как есть желание питаться. Меня начинало
пугать развивавшаяся старческая апатия — это уже была смерть заживо.
Глядя на других, я начинал точно приходить в себя. Являлось то, что называется самочувствием. Выздоравливающие хорошо знают этот переход от апатии к самочувствию и аппетиту жизни.
Меня это
пугало… Сердце у меня стучало, как будто кто-то схватывал его невидимой рукой… Порой издалека
глядели на меня человеческие глаза, полные грусти, одушевления, сочувствия и мысли, всего, что я считал в те минуты обманом…
Чья-то рука легла
на мое плечо и несколько раз меня толкнула… Я открыл глаза и, при слабом свете одинокой свечи, увидел пред собою Фустова. Он
испугал меня. Он качался
на ногах; лицо его было желто, почти одного цвета с волосами; губы отвисли, мутные глаза
глядели бессмысленно в сторону. Куда девался их постоянно ласковый и благосклонный взор? У меня был двоюродный брат, который от падучей болезни впал в идиотизм… Фустов походил
на него в эту минуту.
— Говоря откровенно, — тихо и не
глядя на брата объяснила Елизавета Сергеевна, — меня
испугала эта нелепая претензия. Я так утомлена, Ипполит, так хочу отдохнуть, а тут опять что-то начинается.
Была грустная августовская ночь, — грустная потому, что уже пахло осенью; покрытая багровым облаком, восходила луна и еле-еле освещала дорогу и по сторонам ее темные озимые поля. Часто падали звезды. Женя шла со мной рядом по дороге и старалась не
глядеть на небо, чтобы не видеть падающих звезд, которые почему-то
пугали ее.
— А ты меня, Вася, не
пугай… — равнодушно и не
глядя на него попросила она.
Андрей Титыч. Такую нашли — с ума сойдешь! Тысяч триста серебра денег, рожа, как тарелка, —
на огород поставить, ворон
пугать. Я у них был как-то раз с тятенькой, еще не знамши ничего этого; вышла девка пудов в пятнадцать весу, вся в веснушках; я сейчас с политичным разговором к ней: «Чем, говорю, вы занимаетесь?» Я, говорит, люблю жестокие романсы петь. Да как запела, глаза это раскосила, так-то убедила народ, хоть взвой,
на нее
глядя. Унеси ты мое горе
на гороховое поле!
Неужели мысль о подобной картине не может
пугать хорошенькую лесную фею, умеющую поэтически
глядеть на небо, когда
на нем бегают молнии и сердито ворчит гром?
Глядя на старуху, Яков почему-то вспомнил, что за всю жизнь он, кажется, ни разу не приласкал ее, не пожалел, ни разу не догадался купить ей платочек или принести со свадьбы чего-нибудь сладенького, а только кричал
на нее, бранил за убытки, бросался
на нее с кулаками; правда, он никогда не бил ее, но все-таки
пугал, и она всякий раз цепенела от страха.
Меня не
пугает нужда, не
пугает труд; я с радостью пойду
на жертву; я работаю упорно, не
глядя по сторонам и живя душою только в этом труде.
И, все так же строго
глядя на меня и еще раз погрозив пальцем, он вынул револьвер и выстрелил себе в висок. И это нисколько не удивило и не
испугало меня. Переложив папиросу в левую руку, я попробовал пальцем рану и пошел к вагонам.
— Ну, и
испугали же вы нас, барчук, — говорил сердитым голосом приказчик. — Барин весь дом вверх дном поставили, вас искавши. А барышня так беспокоились, что ей даже нехорошо сделалось, и в постельку уложить пришлось. Как старшие барчата пришли одни к ужину и сказали, что вы потерялись в лесу, так они как заплачут, так-то горько да жалобно. Даже и меня,
глядя на них, слеза прошибла.
— Да, этого человека ничем не удовлетворишь, ничем не задобришь и не
испугаешь! Он везде, где только может, мне поперечит, он грезится мне и во сне, как шлагбаум, который, того и
гляди, ударит меня по голове; он портит мне беспрестанно кровь… и пока голова
на плечах его, я не тверд, у меня связаны руки, я сам-друг властвую… ты понимаешь меня?
Как-то бочком
глядел он
на меня. Его точно все
пугало, или обижала моя странная веселость.