Неточные совпадения
Возле Бобелины, у самого окна, висела клетка, из которой
глядел дрозд темного
цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже
на Собакевича.
На грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Мгновенным холодом облит,
Онегин к юноше спешит,
Глядит, зовет его… напрасно:
Его уж нет. Младой певец
Нашел безвременный конец!
Дохнула буря,
цвет прекрасный
Увял
на утренней заре,
Потух огонь
на алтаре!..
Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце не скрылось в могиле,
цветы, растущие
на ней, безмятежно
глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной…
На желтой крышке больничного гроба лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных
цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали
на плечах — шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал,
глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено
на сиденье его,
глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального
цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели
на его выпуклой груди.
Она встала, выпрямилась,
глядя в окно,
на облака
цвета грязного льда, а Самгин сердито сказал...
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах,
цветах и страусовых перьях, полулежа
на подушках причудливых экипажей, смотрят
на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал суровые романы Золя, пряные рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
Глядя, как покачивается тонкая фигура Лидии, окутанная батистом жемчужного
цвета, он недоумевал, не ощущая ничего похожего
на те чувствования, о которых читал у художников слова.
Но женитьба, свадьба — все-таки это поэзия жизни, это готовый, распустившийся
цветок. Он представил себе, как он ведет Ольгу к алтарю: она — с померанцевой веткой
на голове, с длинным покрывалом. В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклоненной головой, подает ему руку и не знает, как ей
глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка над бровью заиграет какой-то мыслью.
Про Захара и говорить нечего: этот из серого фрака сделал себе куртку, и нельзя решить, какого
цвета у него панталоны, из чего сделан его галстук. Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо
глядя на редких прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и делает все то же и так же, что делал прежде, сначала в Обломовке, потом в Гороховой.
«Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие
на свете! — думал он,
глядя на нее почти испуганными глазами. — Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку можно читать, как книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова… как она нежно покоится
на плечах, точно зыблется, как
цветок, дышит ароматом…»
Он, как святыню, обеими руками, держал букет померанцевых
цветов,
глядя на него с наслаждением, а сам все оглядывался через цветник — к темной аллее, а ее все нет!
Он потянулся и зевнул,
глядя на Марфеньку, любуясь нежной белизной ее лба, мягкостью и здоровым
цветом щек и рук.
— Бедная Наташа! — со вздохом отнесся он, наконец, к ее памяти,
глядя на эскиз. — Ты и живая была так же бледно окрашена в
цвета жизни, как и
на полотне моей кистью, и
на бумаге пером! Надо переделать и то, и другое! — заключил он.
Я еще раз прошу вспомнить, что у меня несколько звенело в голове; если б не это, я бы говорил и поступал иначе. В этой лавке, в задней комнате, действительно можно было есть устрицы, и мы уселись за накрытый скверной, грязной скатертью столик. Ламберт приказал подать шампанского; бокал с холодным золотого
цвета вином очутился предо мною и соблазнительно
глядел на меня; но мне было досадно.
Китайцы и индийцы, кажется, сообща приложили каждый свой вкус к постройке и украшениям здания: оттого никак нельзя,
глядя на эту груду камней, мишурного золота, полинялых тканей, с примесью живых
цветов, составить себе идею о стиле здания и украшений.
Ужели есть сады, теплый воздух,
цветы…» И
цветы припомнишь,
на которые
на берегу и не
глядел.
Знатоки русской женской красоты могли бы безошибочно предсказать,
глядя на Грушеньку, что эта свежая, еще юношеская красота к тридцати годам потеряет гармонию, расплывется, самое лицо обрюзгнет, около глаз и
на лбу чрезвычайно быстро появятся морщиночки,
цвет лица огрубеет, побагровеет может быть, — одним словом, красота
на мгновение, красота летучая, которая так часто встречается именно у русской женщины.
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал
цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они
на поцелуй;
Кладут ему
на плечи руки, прямо
В глаза
глядят и смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
Глядя на бледный
цвет лица,
на большие глаза, окаймленные темной полоской, двенадцатилетней девочки,
на ее томную усталь и вечную грусть, многим казалось, что это одна из предназначенных, ранних жертв чахотки, жертв, с детства отмеченных перстом смерти, особым знамением красоты и преждевременной думы. «Может, — говорит она, — я и не вынесла бы этой борьбы, если б я не была спасена нашей встречей».
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных
цветов в котомке, благословляемых
на путь слезами матери и сестер… и пошли в мир, оставленные
на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового
цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи; что ротик,
на который
глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись,
на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких
цветов синдячками), падали курчавыми кудрями
на шитый золотом кунтуш.
Пишу это
глядя на синичку, она раскинулась
на моем окне в мильоне
цветов свежих и веселых.
Я как теперь
гляжу на него: высокий ростом, благообразный лицом, с длинными русыми волосами, в которых трудно было разглядеть седину, в длинном сюртуке горохового
цвета с огромными медными пуговицами, в синих пестрых чулках с красными стрелками и башмаках с большими серебряными пряжками, опирался он
на камышовую трость с вызолоченным набалдашником.
Гуляет он и любуется;
на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо,
глядя на них, слюнки текут;
цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны воды бьют высокие, индо
глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
Василий Иваныч выглядел джентльменом: одет был щеголевато, лицо имел чистое, матовое, доказывавшее, что периодическое омовение уже вошло в его привычки; напротив того, Павел Матвеич
глядел замарашкой: одет был неряшливо, в белье рыжеватого
цвета, лицо имел пористое, покрытое противною маслянистою слизью, как у человека, который несколько суток сряду спал, лежа в тарантасе,
на протухлой подушке.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато
глядели на площадь и, вследствие осевшей
на них грязи, отливали снаружи всевозможными
цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
Лодка выехала в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег
на корму навзничь и долго
глядел вверх
на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались в розовый
цвет.
Глядя на нее, сердце разрывалось, бывало: щеки ее ввалились, глаза впали, в лице был такой чахоточный
цвет.
Посмотрите лучше
на этого 10-летнего мальчишку, который в старом — должно быть, отцовском картузе, в башмаках
на босу ногу и нанковых штанишках, поддерживаемых одною помочью, с самого начала перемирья вышел за вал и всё ходил по лощине, с тупым любопытством
глядя на французов и
на трупы, лежащие
на земле, и набирал полевые голубые
цветы, которыми усыпана эта роковая долина.
Зашли в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали в деревенском трактире; потом лазали
на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали в ладоши,
глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них, человек не выбранил их звонким и сильным голосом; потом лежали, раскинувшись,
на коротком сухом мохе желто-фиолетового
цвета; потом пили пиво в другом трактире, потом бегали взапуски, прыгали
на пари: кто дальше?
Утро было тихое, теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего не ощущала, и только
глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных, как мельчайший бисер, капель; но и те скоро прекратились. Ветра — точно
на свете никогда не бывало. Каждый звук не летел, а разливался кругом; в отдалении чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и
цветами белых акаций.
Развернув наудачу несколько писем (в одном из них оказался засохший
цветок, перевязанный полинявшей ленточкой), — он только плечами пожал и,
глянув на камин, отбросил их в сторону, вероятно, сбираясь сжечь весь этот ненужный хлам.
«И в самом деле, — думал иногда Александров,
глядя на случайно проходившего Калагеоргия. — Почему этому человеку, худому и длинному, со впадинами
на щеках и
на висках, с пергаментным
цветом кожи и с навсегда унылым видом, не пристало бы так клейко никакое другое прозвище? Или это свойство народного языка, мгновенно изобретать ладные словечки?»
Васютинский выбрал у нее небольшой букетик полуувядших фиалок и бросил его кверху, через борт, задев по шляпе почтенного седого господина, который от неожиданности извинился. Елена подняла
цветы и,
глядя с улыбкой
на Васютинского, приложила их к губам.
Родина ты моя, родина! Случалось и мне в позднюю пору проезжать по твоим пустыням! Ровно ступал конь, отдыхая от слепней и дневного жару; теплый ветер разносил запах
цветов и свежего сена, и так было мне сладко, и так было мне грустно, и так думалось о прошедшем, и так мечталось о будущем. Хорошо, хорошо ехать вечером по безлюдным местам, то лесом, то нивами, бросить поводья и задуматься,
глядя на звезды!
Ах, кабы
на цветы да не морозы,
И зимой бы
цветы расцветали;
Ах, кабы
на меня да не кручина,
Ни о чем бы я не тужила,
Не сидела б я, подпершися,
Не
глядела бы я во чисто поле…
Сергей растягивает до ушей свой лягушечий рот, хмурый Максим молчит,
глядя на них строгими глазами неуловимого
цвета.
— Бывало, выйдет она в сад, вся белая да пышная,
гляжу я
на нее с крыши, и —
на что мне солнышко, и — зачем белый свет? Так бы голубем под ноги ей и слетел! Просто —
цветок лазоревый в сметане! Да с этакой бы госпожой хоть
на всю жизнь — ночь!
Ключарев играл хуже татарина; он долго думал, опершись локтями
на стол, запустив пальцы в чёрные, курчавые волосы
на голове и
глядя в середину шашечницы глазами неуловимого
цвета. Шакир, подперев рукою щёку, тихонько, горловым звуком ныл...
В обхождении он кроток и как-то задумчиво-сдержан;
на исправника
глядит благосклонно, как будто говорит: «Это еще при мне началось!», с мировым судьей холодно-учтив, как будто говорит: «По этому предмету я осмелился подать такой-то совет!» В одежде своей он не придерживается никаких формальностей и предпочитает белый
цвет всякому другому, потому что это
цвет угнетенной невинности.
Прежде всего не узнаю того самого города, который был мне столь памятен по моим в нем страданиям. Архитектурное обозрение и костоколотная мостовая те же, что и были, но смущает меня нестерпимо какой-то необъяснимый
цвет всего сущего. То, бывало, все дома были белые да желтые, а у купцов водились с этакими голубыми и желтыми отворотцами, словно лацканы
на уланском мундире, — была настоящая житейская пестрота; а теперь,
гляжу, только один неопределенный
цвет, которому нет и названия.
Когда она успокоилась и привыкла к гостям, Иван Иваныч пригласил ее поговорить наедине. Егорушка вышел в другую комнатку; тут стояла швейная машина,
на окне висела клетка со скворцом, и было так же много образов и
цветов, как и в зале. Около машины неподвижно стояла какая-то девочка, загорелая, со щеками пухлыми, как у Тита, и в чистеньком ситцевом платьице. Она, не мигая,
глядела на Егорушку и, по-видимому, чувствовала себя очень неловко. Егорушка поглядел
на нее, помолчал и спросил...
В окнах домов зажигались огни,
на улицу падали широкие, жёлтые полосы света, а в них лежали тени
цветов, стоявших
на окнах. Лунёв остановился и,
глядя на узоры этих теней, вспомнил о
цветах в квартире Громова, о его жене, похожей
на королеву сказки, о печальных песнях, которые не мешают смеяться… Кошка осторожными шагами, отряхивая лапки, перешла улицу.
Ни одного жеста, ни одного движения. А недвижные глаза, то черные от расширенных зрачков, то
цвета серого моря, смотрят прямо в мои глаза. Я это вижу, но не чувствую его взгляда. Да ему и не надо никого видеть. Блок читал не для слушателей: он,
глядя на них, их не видел.
Он молчал,
глядя на ее маленькую фигурку, всегда как-то особенно красиво одетую, всегда благоухающую, как
цветок, и девически нежную.
«Рррбуу», — рычал князь, закусив ковер и
глядя на жену столбенеющими глазами; лицо его из багрового
цвета стало переходить в синий, потом бледно-синий; пенистая слюна остановилась, и рычание стихло. Смертельный апоплексический удар разом положил конец ударам арапников, свиставших по приказанию скоропостижно умершего князя.
— Ишь ты, слава богу, с воли-то пришел, как лихо ест! В охотку еще! — пробормотал седой старик с землистым
цветом лица и мутными глазами,
глядя на Луговского.
Большие небесного
цвета глаза его так отрадно
глядели из-под длинных темных ресниц, что сама бабушка залюбовалась
на молодого человека и мысленно перебирала: какой прекрасный ряд разнообразных ощущений должен был теперь проходить в душе Марьи Николаевны, которой эти молодые люди всем были обязаны.
И вдруг, непонятный в первую минуту до равнодушия, вступает в поле зрения и медленно проходит через комнату, никуда не
глядя, незнакомый старик, бритый, грязный, в турецком с большими
цветами халате. В оттянутых книзу губах его потухшая папироса в толстом и коротком мундштуке, и идет он медленно, никуда не
глядя, и
на халате его огромные с завитушками узоры.