Неточные совпадения
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом
на пауке,
Вот череп
на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего
романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою
глядит.
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно
глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее
романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили
на мою постель. Лучше бы отвести его
на чердак. И ему спокойней».
Самгин чувствовал себя человеком, который случайно попал за кулисы театра, в среду третьестепенных актеров, которые не заняты в драме, разыгрываемой
на сцене, и не понимают ее значения.
Глядя на свое отражение в зеркале,
на сухую фигурку, сероватое, угнетенное лицо, он вспомнил фразу из какого-то французского
романа...
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах, цветах и страусовых перьях, полулежа
на подушках причудливых экипажей, смотрят
на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал суровые
романы Золя, пряные рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
— Человек несимпатичный, но — интересный, — тихо заговорил Иноков. —
Глядя на него, я, бывало, думал: откуда у него эти судороги ума? Страшно ему жить или стыдно? Теперь мне думается, что стыдился он своего богатства, бездолья,
романа с этой шалой бабой. Умный он был.
«Ужели она часто будет душить меня? — думал Райский, с ужасом
глядя на нее. — Куда спастись от нее? А она не годится и в
роман: слишком карикатурна! Никто не поверит…»
Он убаюкивался этою тихой жизнью, по временам записывая кое-что в
роман: черту, сцену, лицо, записал бабушку, Марфеньку, Леонтья с женой, Савелья и Марину, потом смотрел
на Волгу,
на ее течение, слушал тишину и
глядел на сон этих рассыпанных по прибрежью сел и деревень, ловил в этом океане молчания какие-то одному ему слышимые звуки и шел играть и петь их, и упивался, прислушиваясь к созданным им мотивам, бросал их
на бумагу и прятал в портфель, чтоб, «со временем», обработать — ведь времени много впереди, а дел у него нет.
Пили чай со сладким пирогом. Потом Вера Иосифовна читала вслух
роман, читала о том, чего никогда не бывает в жизни, а Старцев слушал,
глядел на ее седую, красивую голову и ждал, когда она кончит.
Все это раздражало Старцева. Садясь в коляску и
глядя на темный дом и сад, которые были ему так милы и дороги когда-то, он вспомнил все сразу — и
романы Веры Иосифовны, и шумную игру Котика, и остроумие Ивана Петровича, и трагическую позу Павы, и подумал, что если самые талантливые люди во всем городе так бездарны, то каков же должен быть город.
А другой случай был совсем жалкий. И такая же женщина была, как и первая, только молодая и красивая. Очень и очень нехорошо себя вела.
На что уж мы легко
глядели на эти домашние
романы, но даже и нас коробило. А муж — ничего. Все знал, все видел и молчал. Друзья намекали ему, а он только руками отмахивался. «Оставьте, оставьте… Не мое дело, не мое дело… Пусть только Леночка будет счастлива!..» Такой олух!
— Надоел он ему. Задарма отдает, только подписчиков за два месяца удовлетворить, с 1 ноября. Только
гляди, чтоб дешево, дорогих сотрудников не надо. Вот Кузьмича возьми. Он и недорог и писуч!
Роман ему огулом за сотню
на полгода закажем. Идет?
Красива она была той редкой красотой, которая всегда кажется новой, невиданною и всегда наполняет сердце опьяняющей радостью.
Глядя на нее, я думал, что вот таковы были Диана Пуатье, королева Марго, девица Ла-Вальер и другие красавицы, героини исторических
романов.
— Я вам и получше и побольше комплимент скажу:
глядя на ваше житье, я действительно несколько примирился с семейной жизнию; но не забудьте, что, проживши лет шестьдесят, я в вашем доме в первый раз увидел не в
романе, не в стихах, а
на самом деле осуществление семейного счастия. Не слишком же часты примеры.
— Художественное произведение тогда лишь значительно и полезно, когда оно в своей идее содержит какую-нибудь серьезную общественную задачу, — говорил Костя, сердито
глядя на Ярцева. — Если в произведении протест против крепостного права или автор вооружается против высшего света с его пошлостями, то такое произведение значительно и полезно. Те же
романы и повести, где ах, да ох, да она его полюбила, а он ее разлюбил, — такие произведения, говорю я, ничтожны и черт их побери.
— Вербуйте меня. Вы читали Бальзака? — спросила она вдруг, обернувшись. — Читали? Его
роман «Père Goriot» [«Отец Горио» (франц.).] кончается тем, что герой
глядит с вершины холма
на Париж и грозит этому городу: «Теперь мы разделаемся!» — и после этого начинает новую жизнь. Так и я, когда из вагона взгляну в последний раз
на Петербург, то скажу ему: «Теперь мы разделаемся!»
— Я и то,
Роман Прокофьич, им это, — отвечал натурщик. — Уговорились мы,
Роман Прокофьич, — продолжал он,
глядя на меня, — идти с ним, с этим Арешкой, в трактир… Чай,
Роман Прокофьич, пить хотели. В третьей линии тут, изволите знать?
Целые дни проходили незаметно: они гуляли по полям, с лихорадочным трепетом читали и перечитывали, какие только были у них под рукой
романы, которые им напоминали их собственные чувства, и, наконец, целовались и
глядели по целым часам друг
на друга.
Он, как Рислер-старший в
романе Альфонса Доде, сияя и потирая от удовольствия руки,
глядел на свою молодую жену и от избытка чувств не мог удержаться, чтобы не задавать вопрос за вопросом...
Если кто из бывших со мною в церкви найдет это описание неполным и не совсем точным, тот пусть припишет эти промахи головной боли и названному душевному настроению, мешавшим мне наблюдать и подмечать… Конечно, знай я тогда, что мне придется писать
роман, я не
глядел бы в землю, как в описываемое утро, и не обратил бы внимания
на головную боль!
Даже этажерочка с книгами
глядит как-то невинно, по-женски, словно ей так и хочется сказать, что
на ней нет ничего, кроме слабеньких
романов и смирных стихов…
С Надеждой Осиповной начался у него
роман месяц тому назад, но мужа ее он еще не знал. Ему было только известно, что муж ее родом француз, фамилия его Буазо и что занимается он комиссионерством. Судя по фотографии, которую видел Жирков, это был дюжинный буржуа лет сорока, с усатой, франко-солдатской рожей,
глядя на которую почему-то так и хочется потрепать за усы и за бородку а la Napoleon и спросить: «Ну, что новенького, г. сержант?»