Когда мы подходили к биваку, я увидел, что нависшей со скалы белой массы не было, а на месте нашей палатки лежала громадная куча снега вперемешку со всяким мусором, свалившимся сверху. Случилось то, чего я опасался: в наше отсутствие произошел обвал. Часа два мы откапывали палатку, ставили ее вновь, потом рубили дрова.
Глубокие сумерки спустились на землю, на небе зажглись звезды, а мы все не могли кончить работы. Было уже совсем темно, когда мы вошли в палатку и стали готовить ужин.
Неточные совпадения
Дождь лил как из ведра, молния сверкала за молнией, гром ревел. И
сумерки, и тучи погрузили все в
глубокий мрак.
Она сидела беспечной барыней, в красивой позе, с сосредоточенной будто бы мыслью или каким-то
глубоким воспоминанием и — любила тогда около себя тишину, оставаясь долго в
сумерках одна.
В мягких,
глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково в
сумерках гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге; Вера Иосифовна читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, — читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.
Дойдя до реки Кулумбе, я сел на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы
сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и
глубокое темное небо с миллионами неведомых светил одинаково казались величественными.
Тоска ночи уже иная, чем тоска
сумерек, она
глубже и трансцендентнее.
Одно время служил у отца кучер Иохим, человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой. У него были
глубокие и добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в
сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и брал свою дудку.
Я стал прислушиваться к тихим таинственным звукам, которые всегда родятся в тайге в часы
сумерек; кажется, будто вся природа погружается в
глубокий сон и пробуждается какая-то другая неведомая жизнь, полная едва уловимых ухом шопотов и подавленных вздохов.
Сумерки быстро спускались на землю. В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась
глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится в пропасть.
Но теперь эти вздохи становились все
глубже, сильнее. Я ехал лесною тропой, и, хотя неба мне не было видно, но по тому, как хмурился лес, я чувствовал, что над ним тихо подымается тяжелая туча. Время было не раннее. Между стволов кое-где пробивался еще косой луч заката, но в чащах расползались уже мглистые
сумерки. К вечеру собиралась гроза.
Мы вышли из западни. И без того душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных паров и пылью. Лампы погасли. Мы очутились в полном мраке. Выйдя из западни, мы ощутили только одно —
глубокую, густую темь. Эта темь была так густа, что осенняя ночь в сравнении с ней казалась
сумерками. Дышалось тяжело. Ощупью, по колено в воде, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла. Пришлось ожидать, пока вентилятор очистит воздух.
Я уже говорил в моих «Записках ружейного охотника», что в больших лесах, пересекаемых
глубокими оврагами, в тишине вечерних
сумерек и утреннего рассвета, в безмолвии
глубокой ночи крик зверя и птицы и даже голос человека изменяются и звучат другими, какими-то странными, неслыханными звуками; что ночью слышен не только тихий ход лисы или прыжки зайца, но даже шелест самых маленьких зверьков.
Единое абсолютное, Εν, одновременно оказывается в нем и трансцендентным, и имманентным миру, мир же есть
сумерки абсолютного, которые сгущаются тем больше, чем
глубже он погружается в свое бытие.
За окном крупными хлопьями валил снег… Сад оголился… Деревья гнулись от ветра, распластав свои сухие мертвые сучья-руки. Жалобно каркая, с распластанными крыльями носились голодные вороны.
Сумерки скрывали всю неприглядную картину
глубокой осени. А в зале горели лампы, со стен приветливо улыбались знакомые портреты благодетелей.
«Понятия «по ту сторону», «истинный мир» выдуманы, чтобы обесценить единственный (курсив Ницше) мир, который существует, чтобы не оставить никакой цели, никакого разума, никакой задачи для нашей земной реальности» (Ессе homo). «Кажущийся мир есть единственный: истинный мир только прилган к нему» (
Сумерки идолов). В делении мира на истинный и кажущийся Ницше усматривает
глубокую трусость перед жизнью, внушение декаданса, симптом нисходящей жизни.
Ответа не последовало. Слепень продолжал летать и стучать по потолку. Со двора не доносилось ни звука, точно весь мир заодно с доктором думал и не решался говорить. Ольга Ивановна уже не плакала, а по-прежнему в
глубоком молчании глядела на цветочную клумбу. Когда Цветков подошел к ней и сквозь
сумерки взглянул на ее бледное, истомленное горем лицо, у нее было такое выражение, какое ему случалось видеть ранее во время приступов сильнейшего, одуряющего мигреня.
Вечерние
сумерки сгущались, делая лазаретную палату как-то уютнее и милее… Отдаленные голоса пришедших на перевязку девочек едва долетали до нас… Я и Люда сидели тихо, молча… Все было пересказано, переговорено между нами… но наше молчаливое счастье было так велико, что тихое,
глубокое молчание выражало его лучше всяких слов, пустых и ненужных…