Неточные совпадения
Какими
глазами я смотрел бы на это могучее стеклянное
чудовище, если бы все оставалось как вчера? Если бы я знал, что завтра в 12 — я предам его… да, предам…
Ревность для него была, по давнишнему Шекспиру, «
чудовищем с зелеными
глазами», любовь — упоительной и пламенной, верность — так непременно до гробовой доски.
Она посмотрела на него своими детскими
глазами и расхохоталась прямо в лицо. Пепко ужасно сконфузился и почувствовал себя мальчишкой, а красивое
чудовище продолжало хохотать.
А вы еще какое-то
чудовище выдумали… это вы — для отвода
глаз, для оправдания себя…
Непрерывное движение утомляло
глаза, шум наливал голову тяжёлой, отупляющей мутью; город был подобен
чудовищу сказки, оскалившему сотни жадных ртов, ревущему сотнями ненасытных глоток.
— Все важно-с; все важно! — говорил он с надвинутыми от сосредоточенности бровями и действительно с такою серьезностью относился ко всякой общественной мелочи, с какою и тогда и после никто другой на моих
глазах не относился к вещам самым крупным. Недаром привычку называют
чудовищем; еще лучше, кажется, называть ее натурою, так как она имеет характер некоторой натурности, даже у совершенно безнатурных (не окончено).
Сменялась и эта картина, и шевелилось передо мною какое-то огромное, ослизшее, холодное
чудовище, с мириадами газовых
глаз на черном шевелящемся теле, по которому ползли, скакали, прыгали и спотыкались куда-то вечно спешащие люди; слышались сиплые речи, детские голоса, распевающие под звуки разбитых шарманок, и темный угол моей комнаты, в окне которой слабо мерцал едва достигавший до нее свет уличного фонаря.
Усталый витязь, уснувший непробудным сном на коленях красавицы, которую он должен был защитить от выходившего из моря
чудовища, пробудился от одной слезы, павшей на его лицо из
глаз девушки при виде вышедшего змея.
И в ту же секунду Ваня Андруцаки почувствовал, что огромная живая тяжесть, вздрагивая и сопротивляясь, повисла у него на натянувшемся вкось перемете, в самой глубине моря. Когда же, позднее, наклонившись за борт, он увидел под водой и все длинное, серебряное, волнующееся, рябящее тело
чудовища, он не удержался и, обернувшись назад к артели, прошептал с сияющими от восторга
глазами...
На том месте, где у
чудовища должен приходиться
глаз, светится крошечной красной точкой фонарь таможенного кордона. Я знаю этот фонарь, я сотни раз проходил мимо него, прикасался к нему рукой. Но в странной тишине и в глубокой черноте этой осенней ночи я все яснее вижу и спину и морду древнего
чудовища, и я чувствую, что его хитрый и злобный маленький раскаленный
глаз следит за мною с затаенным чувством ненависти.
Старое
чудовище в полусне щурит на меня свой маленький, острый, красный
глаз. Оно представляется мне теперь старым-старым, забытым божеством, которое в этой черной тишине грезит своими тысячелетними снами. И чувство странной неловкости овладевает мною.
В дверях гостиной, лицом ко мне, стояла как вкопанная моя матушка; за ней виднелось несколько испуганных женских лиц; дворецкий, два лакея, казачок с раскрытыми от изумления ртами — тискались у двери в переднюю; а посреди столовой, покрытое грязью, растрепанное, растерзанное, мокрое — мокрое до того, что пар поднимался кругом и вода струйками бежала по полу, стояло на коленях, грузно колыхаясь и как бы замирая, то самое
чудовище, которое в моих
глазах промчалось через двор!
Майская чудная ночь смотрела в окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими
глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам
чудовище, — все эти неясные отрывистые звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и ползли в нашу комнату вместе с холодной струей ночного воздуха, веявшего на нас со стороны пруда.
По временам ослабевший свет лучины вдруг угасал от невнимания присутствующих, развлекаемых интересными повествованиями и рассказами, и тогда бедному ребенку казалось, что вот-вот выглядывает из-за печурки домовой, или, как называют его в простонародье, «хозяин», или всматривается в нее огненными
глазами какое-то рогатое, безобразное
чудовище; все в избе принимало в
глазах ее страшные образы, пробуждавшие в ней дрожь.
Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену стояло какое-то огромное
чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два
глаза, подняв немного вверх брови.
— Но я сам не понимаю, как это случилось! — зашептал поручик, виновато мигая
глазами. — Честное слово, не понимаю! Первый раз в жизни наскочил на такое
чудовище! Не красотой берет, не умом, а этой, понимаешь, наглостью, цинизмом…
Я остановил Зорьку, закрыл
глаза и задумался под рев
чудовища.
Мчится
чудовище, и все тонет в кровавом блеске страшных
глаз его…
Все кружится в
глазах Дуни, все туманится, все кроется мраком, за ней гонятся какие-то
чудовища с огненными
глазами, чарующие огненные взоры черной барыни ровно насквозь пронизывают страдающую девушку, но вдали в слабо мерцающем свете — он.
— Я был бы рад надежде не меньше вас, Ольга, но ее нет, — ответил Цветков. — Нужно глядеть
чудовищу прямо в
глаза. У мальчика бугорчатка мозга, и нужно постараться приготовить себя к его смерти, так как от этой болезни никогда не выздоравливают.
Престранный это имело вид: точно дом этот словно многоглавое
чудовище, у которого когда одни
глаза спят, то другие смотрят.
Сердце его сжалось. Как будто холодные пальцы какого-то страшного
чудовища стиснули его. Заныла на миг душа… До боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые
глаза, мелькнула черная до синевы головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко…
Знойный воздух опять охватил Луку Ивановича. Против него женщина с пылающими щеками, с огнем в
глазах, с полуоткрытой грудью, в цветах, пышащая страстной потребностью жить и наслаждаться, изливала ему, со злобой и отчаянием, свою душевную немочь, билась точно в предсмертной агонии, захваченная когтями неумолимого
чудовища.
Взял он ее за белую руку, открыла она свои чудные
глаза и приподнялась, зардевшись, как маков цвет. Наполнилось сердце его радостью неописанной — невредима она стоит перед ним, а кровью они оба обрызганы из пасти скрывшегося
чудовища.
Красное пятно может быть был огонь, а может быть
глаз огромного
чудовища.
— Боже мой! Да вы
глаза всем выколете вашими полями! Откуда вы выискали такое
чудовище? Вот так фасоны времен Очакова и покорения Крыма! — заливаясь безобидным смехом, Нюра Смолянская смотрела на удивительную шляпу новенькой.