Неточные совпадения
Он поспешно вскочил,
не чувствуя себя и
не спуская с нее
глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее. Надо было итти, но он
не мог
оторваться от ее взгляда. Он ли
не любил ее лица,
не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда
не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
В таком состоянии пробыл он, наконец, весь день;
не ел,
не пил, и
глаза его
не отрывались ни на час от небольшого окошка на улицу.
— Смерти я
не боюсь, но устал умирать, — хрипел Спивак, тоненькая шея вытягивалась из ключиц, а голова как будто хотела
оторваться. Каждое его слово требовало вздоха, и Самгин видел, как жадно губы его всасывают солнечный воздух. Страшен был этот сосущий трепет губ и еще страшнее полубезумная и жалобная улыбка темных, глубоко провалившихся
глаз.
Самгину показалось, что
глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины смотрят на нее
не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Она,
не отрываясь от работы, молча указала локтем вдаль на одиноко стоявшую избушку в поле. Потом, когда Райский ушел от нее шагов на сорок, она, прикрыв рукой
глаза от солнца, звонко спросила его вслед...
Сам он очень молчал, сидел напротив меня и, сильно наклонившись ко мне, слушал
не отрываясь; порой улыбался длинной, долгой улыбкой, скалил зубы и прищуривал
глаза, как бы усиленно соображая и желая угадать.
Как только она вошла,
глаза всех мужчин, бывших в зале, обратились на нее и долго
не отрывались от ее белого с черными глянцевито-блестящими
глазами лица и выступавшей под халатом высокой груди. Даже жандарм, мимо которого она проходила,
не спуская
глаз, смотрел на нее, пока она проходила и усаживалась, и потом, когда она уселась, как будто сознавая себя виновным, поспешно отвернулся и, встряхнувшись, уперся
глазами в окно прямо перед собой.
— Фокусик, фокус-покус такой, — все шептал штабс-капитан; рот его скривился на левую сторону, левый
глаз прищурился, он,
не отрываясь, все смотрел на Алешу, точно приковался к нему.
Я любил смотреть в
глаза ей подолгу,
не отрываясь,
не мигая; она щурилась, вертела головою и просила тихонько, почти шепотом...
Наконец он садился за стол, натирал на тарелку краски, обмакивал кисточку в стакан — и
глаза мои уже
не отрывались от его руки, и каждое появление нового листка на дереве, носа у птицы, ноги у собаки или какой-нибудь черты в человеческом лице приветствовал я радостными восклицаниями.
Теперь они прямо глядят друг другу в
глаза,
не отрываясь ни на мгновение.
— Это
не от меня, как знаете; когда скажут, — пробормотал он, как бы несколько тяготясь вопросом, но в то же время с видимою готовностию отвечать на все другие вопросы. На Ставрогина он смотрел,
не отрываясь, своими черными
глазами без блеску, с каким-то спокойным, но добрым и приветливым чувством.
Лиза была бледненькая и,
не отрываясь, смотрела широко раскрытыми
глазами на дикого капитана.
Девушка была полненькая, в темном гладком платье; по ее овальному лицу медленно стекали слезы; мокрые голубые
глаза,
не отрываясь, смотрели в лицо вотчима, на острые кости, большой заострившийся нос и темный рот.
Но однажды, поднявшись к старцу Иоанну и оглянув толпу, он заметил в ней одинокий, тёмный
глаз окуровского жителя Тиунова: прислонясь к стволу сосны, заложив руки за спину, кривой, склонив голову набок,
не отрываясь смотрел в лицо старца и шевелил тёмными губами. Кожемякин быстро отвернулся, но кривой заметил его и дружелюбно кивнул.
Базунов, округлив
глаза, как баран,
не отрываясь смотрит на стену, в лицо иеромонаха, а уши у него странно вздрагивают.
Вся левая половина его тела точно стремилась
оторваться от правой, спокойно смотревшей мёртвым
глазом куда-то сквозь потолок. Матвею было страшно, но
не жалко отца; перед ним в воздухе плавало белое, тающее лицо женщины. Голос старика напоминал ему шипение грибов, когда их жарят на сковороде.
Глаза Маркушки горели лихорадочным огнем, точно он переживал во второй раз свою золотую лихорадку, которая его мучила целых пятнадцать лет. Татьяна Власьевна молчала, потому что ей передавалось взволнованное состояние больного Маркушки: она тоже боялась, с одной стороны, этой жилки, а с другой —
не могла
оторваться от нее. Теперь уж жилка начинала владеть ее мыслями и желаниями, и с каждым часом эта власть делалась сильнее.
Захар приостановился, поглядел ей вслед и знаменательно подмигнул
глазом; во все время, как подымался он за нею по площадке, губы его сохраняли насмешливую улыбку — улыбку самонадеянного человека, претерпевшего легкую неудачу. Ястребиные
глаза его сильнейшим образом противоречили, однако ж, выражению губ: они
не отрывались от молодой женщины и с жадным любопытством следили за нею.
Глаза старика
не отрывались от лица дочери.
Ока освещалась уже косыми лучами солнца, когда дедушка Кондратий достигнул тропинки, которая, изгибаясь по скату берегового углубления, вела к огородам и избам покойного Глеба. С этой минуты
глаза его ни разу
не отрывались от кровли избушек. До слуха его
не доходило ни одного звука, как будто там
не было живого существа. Старик
не замедлил спуститься к огороду, перешел ручей и обогнул угол, за которым когда-то дядя Аким увидел тетку Анну, бросавшую на воздух печеные из хлеба жаворонки.
— Нас, конечно, опрокинуло. Вот — мы оба в кипящей воде, в пене, которая ослепляет нас, волны бросают наши тела, бьют их о киль барки. Мы еще раньше привязали к банкам всё, что можно было привязать, у нас в руках веревки, мы
не оторвемся от нашей барки, пока есть сила, но — держаться на воде трудно. Несколько раз он или я были взброшены на киль и тотчас смыты с него. Самое главное тут в том, что кружится голова, глохнешь и слепнешь —
глаза и уши залиты водой, и очень много глотаешь ее.
Яркая красота выдающейся вперед княжны тотчас с первого взгляда останавливала на себе
глаза зрителя, и тихая прелесть другого лица тогда оставалась как бы незаметною; но чуть вы хотели окинуть беглым взглядом аксессуар, это таинственное лицо словно встречалось с вами, оно как из ручья на вас глядело, и вы в него всматривались и
не могли от него
оторваться.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная,
не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и
не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое с улицы фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из
глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны
оторвалась.
Я уже привык наслаждаться моими мечтами, а теперь мысль, что несколько
глаз меня наблюдают, мешала мне
оторваться от горькой действительности, чтоб грезить наяву сладкими снами; но тем
не менее вечер прошел благополучно: ни тоски, ни истерического припадка
не было.
— О, я
не понимаю вас, — сказал я,
не отрываясь от его сжатого, как тиски, рта, надменного и снисходительного, от серых резких
глаз под суровым лбом. — Но мне, право, все равно, если это вам нужно.
Изумруд
не видел в темноте ее тела, но каждый раз, когда она,
отрываясь от сена, поворачивала назад голову, ее большой
глаз светился на несколько секунд красивым фиолетовым огоньком.
Свертки разворачивались, золото блестело, заворачивалось вновь, и он сидел, уставивши неподвижно и бессмысленно свои
глаза в пустой воздух,
не будучи в состояньи
оторваться от такого предмета, — как ребенок, сидящий пред сладким блюдом и видящий, глотая слюнки, как едят его другие.
Я ничего
не отвечала и невольно смотрела ему в
глаза. Вдруг что-то странное случилось со мной; сначала я перестала видеть окружающее, потом лицо его исчезло передо мной, только одни его
глаза блестели, казалось, против самых моих
глаз, потом мне показалось, что
глаза эти во мне, все помутилось, я ничего
не видала и должна была зажмуриться, чтоб
оторваться от чувства наслаждения и страха, которые производил во мне этот взгляд…
Он все время глядел на нее
не отрываясь, и
глаза его были страшны, и она боялась взглянуть на него.
Верховая девушка Аксютка с выкаченными
глазами всё смотрела в дыру на чердак и, хотя ничего там
не видала,
не могла
оторваться и пойти к барыне.
Его твердые серые
глаза все время
не отрывались от животных, и мне в первый раз в течение нашего — недолгого, впрочем, — знакомства показалось, что в этих серых
глазах мелькает что-то
не совсем холодное и
не совсем загрубевшее.
А память Меркулова в эти короткие секунды неожиданной полудремоты все
не может
оторваться от деревни, и приятно ему и занимательно, что о чем бы он ни вспомнил, так сейчас же это и видит перед
глазами, — так ярко, отчетливо и красиво видит, как никогда
не увидишь наяву.
Его рука, вздрагивая, сама собою поднималась для удара,
глаза не могли
оторваться от упорного кошачьего взгляда неподвижно и туго, точно струна, вытянувшейся женщины. Он
не кончил слов своих и
не успел ударить — под кроватью сильно зашумело, потом высунулась растрепанная голова Симы. Юноша торопливо крикнул...
Козел продолжал ползать на коленях от одного мужика к другому. От ужаса близкой и жестокой смерти он уже перешел к блаженной радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся лицу. Он хватал,
не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые руки, чьи-то вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с горящими
глазами. Он
не отрывался от страшного лица Бузыги, ища и боясь его взгляда.
Когда наступила ночь, в камере этапа
не спали только два человека. Бесприютный, полулежа на нарах, при свете сального огарка поворачивал страницу за страницей. Лицо его выражало сильное, почти болезненное напряжение мысли, морщины на лбу углубились, и по временам, когда бродяга
отрывался от книги и, устремив
глаза в потолок, старался вдуматься в прочитанное, — на лице его явственно виднелось страдание.
Я протянул ему ствол ружья, держась сам одной рукой за приклад, а другой за несколько зажатых вместе ветвей ближнего куста. Мне было
не под силу вытянуть его. «Ложись! Ползи!» — закричал я с отчаянием. И он тоже ответил мне высоким звериным визгом, который я с ужасом буду вспоминать до самой смерти. Он
не мог выбраться. Я слышал, как он шлепал руками по грязи, при блеске молний я видел его голову все ниже и ниже у своих ног и эти
глаза…
глаза… Я
не мог
оторваться от них…
Наоборот, было жуткое, томительное наслаждение — глядеть так долго, так бесстыдно и так близко,
не отрываясь и
не произнося ни слова, в эти прекрасные, еще сияющие слезами, обессмысленные страстью
глаза.
— Смотрите хорошо за лошадьми! Лошади молодые и пугливые, особенно правая.
Не выпускайте из рук вожжей! Если будет гармидер (шум), держите крепче!.. Стрелять умеете?.. Цирельман глядел на две яркие, колючие точки в
глазах Файбиша и
не мог от них
оторваться, точно из них исходила какая-то сковывающая власть. Он слышал слова балагулы и держал их в памяти, но
не понимал их смысла.
Когда она в первый раз увидела цветок своими злыми и безобразными
глазами, что-то странное зашевелилось в жабьем сердце. Она
не могла
оторваться от нежных розовых лепестков и все смотрела и смотрела. Ей очень понравилась роза, она чувствовала желание быть поближе к такому душистому и прекрасному созданию. И чтобы выразить свои нежные чувства, она
не придумала ничего лучше таких слов...
Вязовнин никак
не мог отдать себе ясного отчета в том, как он сюда попал; он продолжал твердить про себя: «Как это глупо! как это глупо!» — и совестно ему становилось, словно он участвовал в какой-то плоской шалости, — и неловкая, внутрь затаенная улыбка
не сходила у него с души, а
глаза его
не могли
оторваться от низкого лба, от остриженных под гребенку черных волос торчавшего перед ним француза.
— Нет,
не остановят. Никто и
не знает. Кончен бал! Эх, господа, служба-а! — прибавил он с глубокой укоризной, и его черные
глаза долго
не могли
оторваться от снежной мглы, в которой вместе со звуками колокольчика утопали недавние его мечты о женитьбе и о спокойной жизни.
Легко надежда утешает,
Легко обманывает
глаз:
Уж близко путник подъезжает…
Увы, она его
не знает,
И видит только в первый раз!
То странник, в поле запоздалый,
Гостеприимный ищет кров;
Дымится конь его усталый,
И он спрыгнуть уже готов…
Спрыгни же, всадник!.. Что же он
Как будто крова испугался?
Он смотрит! Краткий, грустный стон
От губ сомкнутых
оторвался,
Как лист от ветви молодой,
Измятый летнею грозой!
У порога этой двери стоял Абогин, но
не тот, который вышел. Выражение сытости и тонкого изящества исчезло на нем, лицо его, и руки, и поза были исковерканы отвратительным выражением
не то ужаса,
не то мучительной физической боли. Его нос, губы, усы, все черты двигались и, казалось, старались
оторваться от лица,
глаза же как будто смеялись от боли…
Тугай, упершись в щеки кулаками, мутными
глазами глядел,
не отрываясь, на черные строчки. Плыла полная тишина, и сам Тугай слышал, как в жилете его неуклонно шли, откусывая минуты, часы. И двадцать минут, и полчаса сидел князь недвижно.
И он хотел отвести от них свои
глаза и
не мог, и испытывал то же состояние безволия, порабощения, как и в ту минуту, когда он глядел
не отрываясь на блестящую лысину начальника.
Говорила она голосом ровным и без выражения. И, кончив, она присела на полу, около старика, охватила колени руками и снизу вверх,
не отрываясь, смотрела на машиниста. И то, чего
не передал голос, досказали
глаза. В них было и доверие, и страх, и радость, что она видит живого, здорового человека.
Девушка старалась шить прилежней, потому что чувствовала, будто сегодня ей как-то
не шьется. Голова была занята чем-то другим; взор
отрывался от работы и задумчиво летел куда-то вдаль, на Заволжье, и долго, почти неподвижно тонул в этом вечереющем пространстве; рука почти машинально останавливалась с иглою, и только по прошествии нескольких минут, словно бы опомнясь и придя в себя, девушка замечала, что шитье ее забыто, а непослушные мысли и
глаза опять вот блуждали где-то!
И тетя Леля первая приняла в свои объятия тонкие плечи почти бесчувственной Наташи. Вместе с Фаиной Михайловной и напуганной Павлой Артемьевной они понесли ее к двери, а за ними,
не отрываясь, следили два голубых испуганных детских
глаза. И побледневшее от затаенной муки личико Дуни обратилось к Дорушке...
И Тася, уже
не отрываясь, глядит на знакомые лица, a те в свою очередь
не отрывают от неё
глаз.