Неточные совпадения
Павел Петрович помочил себе лоб одеколоном и закрыл
глаза. Освещенная ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова
мертвеца… Да он и был
мертвец.
— Готов, — сказал фельдшер, мотнув головой, но, очевидно, для порядка, раскрыл мокрую суровую рубаху
мертвеца и, откинув от уха свои курчавые волосы, приложился к желтоватой неподвижной высокой груди арестанта. Все молчали. Фельдшер приподнялся, еще качнул головой и потрогал пальцем сначала одно, потом другое веко над открытыми голубыми остановившимися
глазами.
Он стоял пред нею бледный как
мертвец и безгласный, но по
глазам его было видно, что он все разом понял, все, все разом с полслова понял до последней черточки и обо всем догадался.
В задней комнате дома, сырой и темной, на убогой кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки, лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают
мертвецы, со ввалившимися
глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его на воздух. Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был
мертвец и глядел как
мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший. Ворочал он по сторонам мертвыми
глазами и увидел поднявшихся
мертвецов от Киева, и от земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него.
Увеличившийся шум и хохот заставили очнуться наших
мертвецов, Солопия и его супругу, которые, полные прошедшего испуга, долго глядели в ужасе неподвижными
глазами на смуглые лица цыган: озаряясь светом, неверно и трепетно горевшим, они казались диким сонмищем гномов, окруженных тяжелым подземным паром, в мраке непробудной ночи.
Другой внимательно его выслушал, молча подошел к
мертвецу и закрыл
глаза.
Ахилла не оробел, но смутился и, тихо отодвигаясь от гроба, приподнялся на колени. И что же? по мере того как повергнутый Ахилла восставал,
мертвец по той же мере в его
глазах медленно ложился в гроб, не поддерживая себя руками, занятыми крестом и Евангелием.
И Ахилла припал на грудь
мертвеца и вдруг вздрогнул и отскочил: ему показалось, что его насквозь что-то перебежало. Он оглянулся по сторонам: все тихо, только отяжелевшие веки его
глаз липнут, и голову куда-то тянет дремота.
Всё вокруг зыбко качалось, кружась в медленном хороводе, а у печи, как часовой, молча стояла высокая Анка, скрестив руки на груди, глядя в потолок; стояла она, точно каменная, а
глаза её были тусклы, как у
мертвеца.
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели,
глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём сушат кровь человека, как пускают по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит
мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
Себя Шубин изобразил испитым, исхудалым жуиром, с ввалившимися щеками, с бессильно висящими косицами жидких волос, с бессмысленным выражением в погасших
глазах, с заостренным, как у
мертвеца, носом.
Вошел Мерцалов. Он был в летнем пальто, летней войлочной шляпе и без калош. Его руки взбухли и посинели от мороза,
глаза провалились, щеки облипли вокруг десен, точно у
мертвеца. Он не сказал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса. Они поняли друг друга по тому отчаянию, которое прочли друг у друга в
глазах.
Вдруг в передней раздался звонок. У меня екнуло сердце. Уж не Орлов ли это, которому пожаловался на меня Кукушкин? Как мы с ним встретимся? Я пошел отворять. Это была Поля. Она вошла, стряхнула в передней со своего бурнуса снег и, не сказав мне ни слова, отправилась к себе. Когда я вернулся в гостиную, Зинаида Федоровна, бледная, как
мертвец, стояла среди комнаты и большими
глазами смотрела мне навстречу.
Пока
мертвеца обряжали,
Не выдали словом тоски
И только глядеть избегали
Друг другу в
глаза бедняки...
Не знаю, долго ли я пролежал без чувств, только когда пришел в себя, то увидел, что
мертвец, крепко обхватив меня руками, лежит подле меня лицом к лицу; как лед холодная щека его прикасается к моей щеке; раскрытые
глаза его неподвижны… он не дышит.
Мертвец с открытыми неподвижными
глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие смерти: он не страдает более; а оживленный труп, который упал к ногам моим, дышал, чувствовал и, прижимая к груди своей умирающего с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
Здесь, чай, и днем-то всегда сумерки, а теперь… — он поднял
глаза кверху — ни одной звездочки на небе, поглядел кругом — все темно: направо и налево сплошная стена из черных сосен, и кой-где высокие березы, которые, несмотря на темноту, белелись, как
мертвецы в саванах.
— Он на минуту замолк, его волосы стояли дыбом,
глаза разгорались как уголья, и рука, простертая к Ольге, дрожала на воздухе; он поставил ногу на грудь
мертвецу так крепко, что слышно было, как захрустели кости, и, приняв торжественный вид жреца, произнес: — Свершилось первое мое желание!
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв
глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его
глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной
мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с
глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
Не успел будочник, закрывши пальцем свою правую ноздрю, потянуть левою полгорсти, как
мертвец чихнул так сильно, что совершенно забрызгал им всем троим
глаза.
Но Харлов открыл еще все тот же правый
глаз (левая века не шевелилась, как у
мертвеца) и, вперив его на Евлампию, произнес едва слышно: — Ну, доч… ка…
«Должно быть, тоже побледнел, как
мертвец, — подумал он, заметив свое лицо нечаянно в зеркале, — должно быть, читал, и закрывал
глаза, и вдруг опять открывал в надежде, что письмо обратится в простую белую бумагу… Наверно, раза три повторил опыт!..»
Далее словоохотливая рассказчица распространялась обыкновенно о том, как вообще
мертвецы ненавидят живых людей за то, что последние остаются на земле как бы взамен их и пользуются всеми мирскими благами и удовольствиями. Она присовокупляла, тут же в доказательство справедливости слов своих, что всем известный кузнец Дрон вскоре после смерти стал являться в селе, пугал всех, и что кума Татьяна сама, своими
глазами, видела его раз за барским овином.
В этом было что-то фантастическое: две тройки мчались, как птицы, с смертельным ужасом в
глазах, ямщик походил на
мертвеца, застывшего на облучке с вожжами в руках; седок стоял, сверкал
глазами и размахивал флагом…
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела —
глаза навек закрылись. — Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет
мертвец; там стонет бедная Лиза!»
(Иван надулся, готовый крикнуть, но оглянул всех и, гордо подняв голову, уходит, громко топая ногами. За ним выходят Лещ, Надежда, Александр. Остальные окружают
мертвеца. Вера сжалась в комочек и беззвучно плачет. Пётр слепыми
глазами смотрит на мать. Любовь смотрит сурово и неподвижно. Софья блуждающими
глазами осматривает детей, как бы молча спрашивая их.)
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в
глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих
мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в
глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
— Ой, ну его, я и слушать не стала бы! Уши заткнула бы себе! Начинал он что-то про какую-то женщину… Чудится ему что-то,
мертвецы синие, мёртвые женщины. Одна, говорит, ходит ночью голая вся,
глаза у неё закрыты, а руки вытянуты вперёд. А потом начинает такое говорить — ну его! Охальник он и буеслов! — угрюмо и гадливо проговорила она. — Не могу я передать его слова…
И долго юноша над ним
Стоял раскаяньем томим,
Невольно мысля о былом,
Прощая — не прощен ни в чем!
И на груди его потом
Он тихо распахнул кафтан:
Старинных и последних ран
На ней кровавые следы
Вились, чернели как бразды.
Он руку к сердцу приложил,
И трепет замиравших жил
Ему неясно возвестил,
Что в буйном сердце
мертвецаКипели страсти до конца,
Что блеск печальный этих
глазГораздо прежде их погас!..
Тусклые
глаза, точно оловянные, редкие волосы, лицо худое, желтое, как у
мертвеца.
Марья вскочила, поправила волосы и побежала в избу. К Степану медленно подошел Максим. Он уже разделся и в нижнем платье был похож на
мертвеца. Луна играла на его лысине и светилась в его цыганских
глазах.
Смерть, в
глазах Толстого, хранит в себе какую-то глубокую тайну. Смерть серьезна и величава. Все, чего она коснется, становится тихо-строгим, прекрасным и значительным — странно-значительным в сравнении с жизнью. В одной из своих статей Толстой пишет: «все покойники хороши». И в «Смерти Ивана Ильича» он рассказывает: «Как у всех
мертвецов, лицо Ивана Ильича было красивее, главное, — значительнее, чем оно было у живого».
Тогда он этого не видел. И только великое несчастие — кровь и убийство — раскрыло
глаза живому
мертвецу, и он увидел, что он не женским мясом тешился, а все время безумно топтал и убивал бесценную живую жизнь.
Вокруг гроба пустое, свободное место: Глафира оглядывалась и увидала по ту сторону гроба Горданова. Он как будто хотел ей что-то сказать
глазами, как будто звал ее скорее подходить или, напротив, предостерегал не подходить вовсе — не разберешь. Меж тем
мертвец ждал ее лежа с закрытым лицом и с отпущением в связанных платком руках. Надо было идти, и Глафира сделала уже шаг, как вдруг ее обогнал пьяный Сид; он подскочил к покойнику со своими «расписками» и начал торопливо совать ему в руки, приговаривая...
Тогда Ропшин отодвинул снизу и сверху шпингалеты и, собрав силы, налег ровно на оба края отвора: двери с шумом распахнулись и твердый парчевый покров тихо поехал с согнутых колен
мертвеца на землю, открывая пред
глазами Глафиры ракурс трупа.
Прошло около четверти часа: Ворошилов стоял и внимательно глядел на
мертвеца, словно изучал его или что-то над ним раздумывал и соображал, и наконец, оглянувшись на чтеца, увидал, что и тот на него смотрит и читает наизусть, по памяти.
Глаза их встретились. Ворошилов тотчас же опустил на лицо убитого покров и, подойдя к чтецу, открыл табакерку. Сид, не прерывая чтения, поклонился и помотал отрицательно головой.
Тем не менее, «небытие ль нас ждет» или «миг перерожденья», смерть — шаг слишком серьезный, и
мертвец, лежащий пред нашими
глазами, всегда производит впечатление тяжелого свойства.
Первая пришла в себя Глафира: она сделала над собой усилие и со строгим лицом не плаксивой, но глубокой скорби прошла чрез толпу, остановилась над самым трупом мужа и, закрыв на минуту
глаза рукой, бросилась на грудь
мертвеца и… в ту же минуту в замешательстве отскочила и попятилась, не сводя взора с раскачавшихся рук
мертвеца.
Горданов воспользовался этим моментом; он вскочил на ступень катафалка с тем, чтобы вынуть из рук
мертвеца кощунственное отпущение Сида и тем облегчить прощание Глафире, которая в эту же минуту поднялась на ступень с другой стороны гроба. Но лишь только они выровнялись друг против друга, как платок, которым были связаны окоченевшие руки покойника, будучи раздерган Сидом, совсем развязался и
мертвец пред
глазами всех собравшихся в церкви людей раскинул наотмашь руки…
Игнату становилось хуже. С серо-синим лицом, с тусклыми, как у
мертвеца,
глазами, он лежал, ежеминутно делая короткие рвотные движения. Степан подставлял ему горшок, больной отворачивал голову и выплевывал красную рвоту на одеяло. Время от времени Игнат приподнимался, с силою опирался о постель и, шатаясь, становился на карачки.
Надежда Александровна раздраженно возражала Корсакову — долго и убедительно. Он молча слушал, закрыв
глаза, вытянув туловище на сундуке, запрокинув лицо к потолку. Катю поразило, какое его лицо усталое и бледное. Бородка торчала кверху, рот был полуоткрыт, как у
мертвеца. Легкий храп забороздил воздух.
Он лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и провалившимися
глазами, — лежал, похожий на
мертвеца, и мечтал об ордене. У него уже начался гнойник, был сильный жар, и через три дня его должны будут свалить в яму, к мертвым, а он лежал, улыбался мечтательно и говорил об ордене.
Мерик. Сидел, не видал… Бабы врут да глупые мужики… Ни черта не увидишь, ни лешего, ни
мертвеца…
Глаз не так сотворен, чтоб всё увидать можно было… Когда мал был, нарочито по ночам в лес ходил лешего поглядеть… Кричу, кричу, бывало, что есть духу, зову лешего и
глазами не моргаю: пустяк разный мерещится, а лешего не видать. На погост по ночам ходил,
мертвецов желал видеть — врут бабы. Зверье всякое видывал, а что насчет страшного — накося выкуси!
Глаз не тот…
— Вы на вскрытие едете? — начала хорошенькая вдовушка. — Вскрывать
мертвеца? Ах! Какую надо иметь силу воли, какой железный характер, чтобы не морщась, не мигнув
глазом, заносить нож и вонзать его по рукоятку в тело бездыханного человека. Я, знаете ли, благоговею перед докторами. Это особенные люди, святые люди. Доктор, отчего вы так печальны? — спросила она.
Духи поселялись в
глаза, чтобы взглядом испортить кого, падали рассыпною звездою над женщиною, предавшеюся сладким полуночным грезам, тревожили недоброго человека в гробу или, проявляясь в лихом
мертвеце, ночью выходили из домовища пугать прохожих, если православные забывали вколотить добрый кол в их могилу.
Признаюсь, волосы встали у меня дыбом, но я зажмурил
глаза, подумал, что иду на сражение, и, открыв их, уже смелее шел за
мертвецом.
— Посмотрите, камень шевелится, я как будто вижу посинелое лицо
мертвеца и закатившиеся полуоткрытые
глаза его! Прощайте. По чести скажу вам: мне не хочется попасть в его костяные объятия, а в особенности он не любит рыцарей. Помните условие, а за Гритлихом послал я смерть неминуемую; его подстерегут на дороге, лозунг наш «форвертс» [Вперед.].
Араб с своею соотечественницею отошли в сторону, чтобы потосковать о родине, шепнуть друг другу слово любви и между тем задержать в коридоре служанку княжны, вышедшую за завтраком. Мариула поспешила закрыть свое безобразие, но, за скоростью и боязнью, сделала это так неловко, что при входе ее в комнату страшный
глаз ее, будто впадина в черепе
мертвеца, и багровые швы, которыми было исписано полулицо, первые бросились в
глаза княжны.
С грохотом то и дело по улицам проезжали телеги, наполненные страшным грузом — почерневшими мертвыми телами. Телеги сопровождались людьми, одетыми в странную вощеную или смоленую одежду, с такими же остроконечными капюшонами на головах и в масках, из-под которых сверкали в большинстве случаев злобные
глаза. Телеги медленно ехали по городу, направляясь к заставам, куда вывозили
мертвецов — жертв уже с месяц как наступившего в Москве сильного мора.