Неточные совпадения
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв
глаза, как бы говоря, что это не может радовать его. Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это одна из его
главных радостей, хотя он никогда и не признается в этом.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая
глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым
главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
При этих словах
глаза братьев встретились, и Левин, несмотря на всегдашнее и теперь особенно сильное в нем желание быть в дружеских и,
главное, простых отношениях с братом, почувствовал, что ему неловко смотреть на него. Он опустил
глаза и не знал, что сказать.
Она вытянула лицо и, полузакрыв
глаза, быстро изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский в ее красивом лице вдруг увидал то самое выражение лица, с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся, а она весело засмеялась тем милым грудным смехом, который был одною из
главных ее прелестей.
Понемногу он потерял все, кроме
главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих
глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь.
Господа, вы сейчас восхищались талантом Ларисы Дмитриевны. Ваши похвалы — для нее не новость; с детства она окружена поклонниками, которые восхваляют ее в
глаза при каждом удобном случае. Да-с, талантов у нее действительно много. Но не за них я хочу похвалить ее.
Главное, неоцененное достоинство Ларисы Дмитриевны то, господа… то, господа…
Самгину казалось, что воздух темнеет, сжимаемый мощным воем тысяч людей, — воем, который приближался, как невидимая
глазу туча, стирая все звуки, поглотив звон колоколов и крики медных труб военного оркестра на площади у
Главного дома. Когда этот вой и рев накатился на Клима, он оглушил его, приподнял вверх и тоже заставил орать во всю силу легких...
Самгин чувствовал себя в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате, в которой открыты окна и двери. Он подумал, что лицо Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо;
главное в этом лице — игра бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну правую, и тогда левый
глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Сказав это спокойно и беззлобно, она закрыла
глаза, а Клим, гладя ее щеку, шею и плечо, поставил, очень ласково, свой
главный вопрос...
Жизнь в его
глазах разделялась на две половины: одна состояла из труда и скуки — это у него были синонимы; другая — из покоя и мирного веселья. От этого
главное поприще — служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом.
Он поглядел ей в
глаза: в них стояли слезы. Он не подозревал, что вложил палец в рану, коснувшись
главного пункта ее разлада с Марком, основной преграды к «лучшей доле»!
Напротив, как бы рассмотрев меня всего, до последней черты, в эти пять или десять секунд молчания, он вдруг улыбнулся и даже тихо и неслышно засмеялся, и хоть смех прошел скоро, но светлый, веселый след его остался в его лице и,
главное, в
глазах, очень голубых, лучистых, больших, но с опустившимися и припухшими от старости веками, и окруженных бесчисленными крошечными морщинками.
— Нет-с, уж наверно не воротился, да и не воротится, может, и совсем, — проговорила она, смотря на меня тем самым вострым и вороватым
глазом и точно так же не спуская его с меня, как в то уже описанное мною посещение, когда я лежал больной. Меня,
главное, взорвало, что тут опять выступали их какие-то тайны и глупости и что эти люди, видимо, не могли обойтись без тайн и без хитростей.
Простыми
глазами сразу увидишь, что находишься по преимуществу в земледельческом государстве и что недаром рука богдыхана касается однажды в год плуга как
главного, великого деятеля страны: всякая вещь обдуманно, не как-нибудь, применена к делу; все обработано, окончено; не увидишь кучки соломы, небрежно и не у места брошенной, нет упадшего плетня и блуждающей среди посевов козы или коровы; не валяется нигде оставленное без умысла и бесполезно гниющее бревно или какой-нибудь подобный годный в дело предмет.
Тарас говорил про себя, что когда он не выпьет, у него слов нет, а что у него от вина находятся слова хорошие, и он всё сказать может. И действительно, в трезвом состоянии Тарас больше молчал; когда же выпивал, что случалось с ним редко и и только в особенных случаях, то делался особенно приятно разговорчив. Он говорил тогда и много и хорошо, с большой простотою, правдивостью и,
главное, ласковостью, которая так и светилась из его добрых голубых
глаз и не сходящей с губ приветливой улыбки.
Когда же она услыхала доброе, жалостливое тцыканье старушки и,
главное, когда встретилась
глазами с мальчишкой, переведшим свои серьезные
глаза с калачей на нее, она уже не могла удерживаться.
Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцовитые черные
глаза, и на всем ее существе две
главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только есть в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших
глазах и,
главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности не только в лице, но и во всей фигуре.
Так же, как и прежде, он не мог без волнения видеть теперь белый фартук Катюши, не мог без радости слышать ее походку, ее голос, ее смех, не мог без умиления смотреть в ее черные, как мокрая смородина,
глаза, особенно когда она улыбалась, не мог,
главное, без смущения видеть, как она краснела при встрече с ним.
Всё было красиво в этой девушке: и большие белые руки, и волнистые остриженные волосы, и крепкие нос и губы; но
главную прелесть ее лица составляли карие, бараньи, добрые, правдивые
глаза.
Главное противоречие, сводившее ее с ума, заключалось в том, что Бахаревы ловили выгодного жениха, а выгодный жених давно таращил
глаза на богатую невесту…
— Ну что, какой он: красавец? брюнет? блондин?
Главное —
глаза, какие у него
глаза? — сыпала вопросами Хиония Алексеевна, точно прорвался мешок с сухим горохом.
Потому и хочу вам в сей вечер это в
глаза доказать, что
главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не
главный, хоть это и я убил.
Захотел лучше остаться в ее
глазах вором, но не отдал, а самый
главный позор был в том, что и вперед знал, что не отдам!
— Не надоест же человеку! С
глазу на
глаз сидим, чего бы, кажется, друг-то друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одного меня хотите, мне же в
глаза? Вы убили, вы
главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и совершил.
На глазах-то матерей и составляло
главную сладость.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается,
главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал
глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Из впечатлений целого дня, из множества разнородных явлений и тысячи предметов, которые всюду попадаются на
глаза, что-нибудь одно, часто даже не
главное, а случайное, второстепенное, запоминается сильнее, чем все остальное!
Но
главное —
глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние
глаза.
Бьет десять. Старик допивает последнюю чашку и начинает чувствовать, что
глаза у него тяжелеют. Пора и на боковую. Завтра у Власия
главный престольный праздник, надо к заутрене поспеть.
Я не говорю, чтобы Струнников воспользовался чем-нибудь от всех этих снабжений, но на
глазах у него происходило самое наглое воровство, в котором принимал деятельное участие и Синегубов, а он между тем считался
главным распорядителем дела. Воры действовали так нагло, что чуть не в
глаза называли его колпаком (в нынешнее время сказали бы, что он стоит не на высоте своего призвания). Ему, впрочем, и самому нередко казалось, что кругом происходит что-то неладное.
Вологда была в это время центром ссылки, и на моих
глазах через Вологду прошло огромное количество ссыльных,
главным образом социал-демократов, изредка социалистов-революционеров.
С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы, меч карающий и толстенные томы законов. Одного только не оказалось у богини, самого
главного атрибута — повязки на
глазах.
— Очень плохо, — сказал Авдиев. — Ласточка, ласточка, а затем… господин в поношенном испанском плаще, с слегка оплывшими
глазами и крашеными усами. Знаете что, — никогда не пейте, и
главное — не начинайте. Ни из удальства, ни для того, чтобы быть ласточкой. Запомните вы этот мой совет, когда станете студентом?
Ну, в годы войдет и раздобреет, а
главное, у ней в
глазу огонек есть, — упрямо таково взглянет.
Михей Зотыч лежал у себя в горнице на старой деревянной кровати, покрытой войлоком. Он сильно похудел, изменился, а
главное — точно весь выцвел. В лице не было ни кровинки. Даже нос заострился, и
глаза казались больше.
— Позовите сюда Галактиона Михеича, — решила невеста. — Я сама с ним поговорю. А
главное — чтоб он не оставался с
глазу на
глаз с Симоном.
Полуянов долго не решался сделать окончательный выбор деятельности, пока дело не решилось само собой. Раз он делал моцион перед обедом, — он приобретал благородные привычки, — и увидел новую вывеску на новом доме: «
Главное управление Запольской железной дороги». Полуянов остановился, протер
глаза, еще раз перечитал вывеску и сказал всего одно слово...
Но
главное, что угнетало меня, — я видел, чувствовал, как тяжело матери жить в доме деда; она всё более хмурилась, смотрела на всех чужими
глазами, она подолгу молча сидела у окна в сад и как-то выцветала вся.
Мир, сверкавший, двигавшийся и звучавший вокруг, в маленькую головку слепого проникал
главным образом в форме звуков, и в эти формы отливались его представления. На лице застывало особенное внимание к звукам: нижняя челюсть слегка оттягивалась вперед на тонкой и удлинившейся шее. Брови приобретали особенную подвижность, а красивые, но неподвижные
глаза придавали лицу слепого какой-то суровый и вместе трогательный отпечаток.
— Что делать — судьба! — вскидывал плечами генерал, и долго еще он повторял это полюбившееся ему словечко. Прибавим, что, как деловому человеку, ему тоже многое чрезвычайно не понравилось в настоящем положении всех этих вещей, а
главное — неясность дела; но до времени он тоже решился молчать и глядеть… в
глаза Лизавете Прокофьевне.
Мне кажется, он, наверно, думал дорогой: «Еще долго, еще жить три улицы остается; вот эту проеду, потом еще та останется, потом еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!» Кругом народ, крик, шум, десять тысяч лиц, десять тысяч
глаз, — все это надо перенести, а
главное, мысль: «Вот их десять тысяч, а их никого не казнят, а меня-то казнят!» Ну, вот это все предварительно.
— Это
главное, — договорил Ганя, опять помогая затруднившемуся генералу и скорчив свои губы в ядовитейшую улыбку, которую уже не хотел скрывать. Он глядел своим воспаленным взглядом прямо в
глаза генералу, как бы даже желая, чтобы тот прочел в его взгляде всю его мысль. Генерал побагровел и вспылил.
На
главной стене висел старинный портрет Федорова прадеда, Андрея Лаврецкого; темное, желчное лицо едва отделялось от почерневшего и покоробленного фона; небольшие злые
глаза угрюмо глядели из-под нависших, словно опухших век; черные волосы без пудры щеткой вздымались над тяжелым, изрытым лбом.
А баушка Лукерья все откладывала серебро и бумажки и смотрела на господ такими жадными
глазами, точно хотела их съесть. Раз, когда к избе подкатил дорожный экипаж
главного управляющего и из него вышел сам Карачунский, старуха ужасно переполошилась, куда ей поместить этого самого
главного барина. Карачунский был вызван свидетелем в качестве эксперта по делу Кишкина. Обе комнаты передней избы были набиты народом, и Карачунский не знал, где ему сесть.
— Об Оксе больно соскучился, баушка… — врал Мыльников, не моргнув
глазом. — Трудно, поди, ей управляться одной-то. Непривычное дело, вот
главная причина…
Аристашка оцепенел, как дупель, над которым охотничья собака сделала стойку. Он заметил всего одно: новый
главный управляющий был кос на левый
глаз, тогда как он, Аристашка, имел косой правый
глаз. Управляющий бойко взбежал во второй этаж, осмотрел все комнаты и коротко приказал оставить себе всего две — кабинет и приемную, а остальные затворить.
Тяжело повернулось
главное водяное колесо, зажужжали чугунные шестерни, застучали, как железные дятлы, кричные молота, задымились трубы, посыпались искры снопами, и раскаленные добела заслонки печей глядели, как сыпавшие искры
глаза чудовища.
Общее впечатление
главный управляющий произвел на своих будущих сослуживцев неблагоприятное. Не успел человек приехать и сейчас к делам бросился. «Погоди, брат, упыхаешься, а новая метла только сначала чисто метет». Наружность тоже не понравилась, особенно правый
глаз… Старик бухгалтер, когда начальство ушло, заявил, что «в царствии святых несть рыжих, а косых, а кривых и подавно».
Вон там еще желтеют ветреницы — это первые весенние цветы на Урале, с тонким ароматом и меланхолическою окраской. Странная эта детская память: Нюрочка забыла молебен на площади, когда объявляли волю, а эту поездку на Самосадку запомнила хорошо и,
главным образом, дорогу туда. Стоило закрыть
глаза, как отчетливо представлялся Никитич с сапогами за спиной, улыбавшийся Тишка, телега с брательниками Гущиными, которых Семка назвал телятами, первые весенние цветы.