Неточные совпадения
— В Париж и в Гейдельберг. [Гейдельберг — город на юго-западе Германии, где находился старейший
германский университет (основан в 1386 году).]
О разгроме
германского посольства он рассказывал так...
А когда я сделал план поездки за границу, звал заглянуть в
германские университеты, ты вскочил, обнял меня и подал торжественно руку: «Я твой, Андрей, с тобой всюду», — это всё твои слова.
Германский империализм должен быть агрессивным и насильнически-захватным.
Германская религия относит источник зла к бессознательному божеству, к изначальному хаосу, но никогда не к человеку, не к самому германцу.
Это раскрывалось в
германской мистике.
Для Гегеля в
германской философии и на ее вершине, в философии самого Гегеля, Бог окончательно сознает себя.
Славянская раса не заняла еще в мире того положения, которое заняла раса латинская или
германская.
Но гордыне
германской воли должна быть противопоставлена наша религиозная воля.
Нельзя ведь удовольствоваться тем сознанием, что Россия отражает зло
германского милитаризма.
Это сознание очень подтянутое, всегда дисциплинированное и организованное изнутри, из собственной глубины, в которой заложена
германская воля, сильная воля.
Германский мир чувствует женственность славянской расы и думает, что он должен владеть этой расой и ее землей, что только он силен сделать эту землю культурной.
Необходимо установить связь между
германским духом и
германской материей.
Еще более приходится признать, что в духовной жизни
германского народа, в
германской мистике, философии, музыке, поэзии были великие и мировые ценности, а не один лишь культ силы, не один призрачный феноменализм и пр.
Тип
германского империализма не есть единственный тип империализма.
Для других
германский народ оказался носителем антихристианских начал, ложной духовной культуры, и потому война с ним — священная война.
Это — воплощенная
германская воля.
Столкновение более старого английского империализма с более новым
германским предрешено роком.
Преобладающей осталась не славянская, а
германская инспирированность, и ею заразились сами потомки славянофилов.
Война мира славянского и мира
германского не есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже, это — духовная война, борьба за господство разного духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира.
Поэтому, как бы высоко, по видимости, эта
германская религия ни возносила человека, она, в конце концов, в глубочайшем смысле отрицает человека, как самобытное религиозное начало.
Германская религия есть чистейшее монофизитство, признание лишь одной и единой природы — божественной, а не двух природ — божественной и человеческой, как в христианской религии.
Германские социал-демократы давно уже делают реальную, конкретную и относительную политику, хотя раньше и они были абсолютистами.
Христианское мессианское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир
германский.
В мировой борьбе с
германской расой нельзя противопоставить ей одну женственность и покорность славян.
Преобладание славянского нравственного склада над
германским нравственным складом совсем не есть проблема справедливости.
Германский народ — замечательный народ, могущественный народ, но народ, лишенный всякого обаяния.
Расистский же миф, как его утверждает
германская идеология, есть злое порождение воли к могуществу и преобладанию.
Мир разделяется не только на национальности, но и на более широкие образования — мир латинский, англосаксонский,
германский, славянский.
То, что мы называем
германским материализмом, — их техника и промышленность, их военная сила, их империалистическая жажда могущества — есть явление духа,
германского духа.
И вот наступил момент, когда
германский дух созрел и внутренне приготовился, когда
германская мысль и воля должны направиться на внешний мир, на его организацию и упорядочивание, на весь мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим.
Такое направление
германского духа определилось еще в мистике Экхардта, оно есть у Лютера и в протестантизме, и с большой силой обнаруживается и обосновывается в великом
германском идеализме, у Канта и Фихте, и по-другому у Гегеля и Гартмана.
Этих исключительных притязаний
германского духа не может вынести весь остальной мир.
Германские идеологи сознают германцев создателями и хранителями центральноевропейской культуры.
В
германском духе нет безграничности — это в своем роде великий и глубокий дух, но ограниченный, отмеренный дух, в нем нет славянской безмерности и безгранности.
Именно
германскому империализму суждено было разоблачить, что империализм неизбежно ведет не только к войне, но и к мировой войне.
Германская раса — избранная высшая раса.
Мир
германский и есть Центральная Европа по преимуществу.
Германский народ на своих духовных вершинах сознает себя не носителем Христова Духа, а носителем высшей и единственной духовной культуры.
И нужно сказать, что трагедия германизма есть, прежде всего, трагедия избыточной воли, слишком притязательной, слишком напряженной, ничего не признающей вне себя, слишком исключительно мужественной, трагедия внутренней безбрачности
германского духа.
Повсюду германизм, одержимый идеей своей исключительной культурной миссии, несет свою замкнуто-европейскую и замкнуто-германскую культуру, ничем не обогащаясь, никого и ничего в мире не признавая…
Германские идеологи даже расовую антропологическую теорию об исключительных преимуществах длинноголовых блондинов превратили в нечто вроде религиозного
германского мессианизма.
Германская раса — мужественная, самоуверенно и ограниченно мужественная.
Могущественная, угрожающая всему миру
германская материя есть эманация
германского духа, и дух
германский истощился в этой эманации, умалился от этого напряжения вовне.
Германские победы не увеличили
германской опасности для мира.
Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики
германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира.
Но он так же не может противиться наплыву героизма, как не может противиться разгрому
германского посольства, которое старается защитить.
Такие великие явления мировой культуры, как греческая трагедия или культурный ренессанс, как
германская культура XIX в. или русская литература XIX в., совсем не были порождениями изолированного индивидуума и самоуслаждением творцов, они были явлением свободного творческого духа.
Таково направление
германского национализма.
В сложном отношении к «
германской идее» стоит Ницше, который по духу своему и по крови не был чистым германцем.