Неточные совпадения
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по
праздникам на дорогах встречались группы рабочих;
в будни они были чумазы, растрепанны и злы,
в праздники приодеты,
почти всегда пьяны или выпивши, шли они с гармониями, с песнями,
как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек дороги, крикнула ямщику...
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я
почти ровно
в двенадцать часов, но его не застал дома. Занятия свои он имел на Васильевском, домой же являлся
в строго определенные часы, между прочим
почти всегда
в двенадцатом. Так
как, кроме того, был какой-то
праздник, то я и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря на то что являлся к нему
в первый раз.
Наши люди рассказывали, что раз
в храмовой
праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник
какой, довел дело до высокопреосвященнейшего!
Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась
в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась,
как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя
в ворота домов, за углы,
в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было
почти синее, надуто,
как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
Зато под Нерчинском мне задали бал:
Какой-то купец тороватый
В Иркутске заметил меня, обогнал
И
в честь мою
праздник богатый
Устроил…
Это, милый друг, я знаю по себе: нас ведь батьки и матки и весь,
почесть, табор лелеют и холят,
как скотину перед
праздником, чтобы отдать на убой барину богатому али, пожалуй,
как нынче вот стало, купцу, а мне того до смерти не хотелось, и полюбился мне тут один чиновничек молоденький; на гитаре, я тебе говорю, он играл хоть бы нашим запевалам впору и все ходил
в наш, знаешь, трактир,
в Грузинах…
Почти каждый
праздник, под вечер или ночью, где-нибудь
в городе раздавался крик женщины, и не однажды Матвей видел,
как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая, с растрёпанными волосами. Вздрагивая, вспоминал,
как Палага навивала на пальцы вырванные волосы…
— «Прорезать гору насквозь из страны
в страну, — говорил он, — это против бога, разделившего землю стенами гор, — бы увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать
почти так же,
как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по
праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим...
Как бы наперекор всему, княгиня последнее время ужасно старалась веселиться: она по вечерам гуляла
в Останкинском саду, каждый
почти праздник ездила на какую-нибудь из соседних дач, и всегда без исключения
в сопровождении барона, так что, по поводу последнего обстоятельства, по Останкину, особенно между дамским населением, шел уже легонький говор; что касается до князя, то он все время проводил у Елены и, вряд ли не с умыслом, совершенно не бывал дома, чтобы не видеть того, что,
как он ни старался скрыть, весьма казалось ему неприятным.
И перед ним начал развиваться длинный свиток воспоминаний, и он
в изумлении подумал: ужели их так много? отчего только теперь они все вдруг,
как на
праздник, являются ко мне?.. и он начал перебирать их одно по одному,
как девушка иногда гадая перебирает листки цветка, и
в каждом он находил или упрек или сожаление, и он мог по особенному преимуществу, дающемуся
почти всем
в минуты сильного беспокойства и страдания, исчислить все чувства, разбросанные, растерянные им на дороге жизни: но увы! эти чувства не принесли плода; одни,
как семена притчи, были поклеваны хищными птицами, другие потоптаны странниками, иные упали на камень и сгнили от дождей бесполезно.
В общем всё было хорошо, пёстро и весело,
как и следует быть
празднику. Замечая лица новых рабочих, Артамонов думал
почти с гордостью...
Но мне все чаще думалось, что, любя доброе,
как дети сказку, удивляясь его красоте и редкости, ожидая
как праздника, —
почти все люди не верят
в его силу и редкие заботятся о том, чтоб оберечь и охранить его рост. Все какие-то невспаханные души: густо и обильно поросли они сорной травою, а занесет случайно ветер пшеничное зерно — росток его хиреет, пропадает.
Слобода
почти наполовину населена ссыльными татарами, и так
как в тот день у татар был
праздник, то улица имела довольно оживленный вид.
Постоянно один у другого на глазах, они привыкли друг к другу, знали все слова и жесты один другого. День шёл за днём и не вносил
в их жизнь
почти ничего, что развлекало бы их. Иногда, по
праздникам, они ходили
в гости к таким же нищим духом,
как сами, иногда к ним приходили гости, пили, пели, нередко — дрались. А потом снова один за другим тянулись бесцветные дни,
как звенья невидимой цепи, отягчавшей жизнь этих людей работой, скукой и бессмысленным раздражением друг против друга.
Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних
праздников блестящие тревоги?…
Но надо знать и
честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам
в санях с Армидами младыми,
Иль киснуть у печей за стеклами двойными.
— А я было так думал, Алексеюшка, что ты у меня
в семье праздник-от Господень встретишь. Ведь я тебя
как есть за своего
почитаю, — ласково сказал он.
— Очумел! — говорит Анисим. — И
как не очуметь?
Почитай, полное брюхо воды. Милый человек,
как тебя знать? Молчит!
Какая в нем жизнь? Видимость одна, а душа небось наполовину вышла… Экое горе ради
праздника! Что тут прикажешь делать? Помрет, чего доброго… Погляди,
как рожа-то посинела!
Семейство у солдата было ничего — зажиточное. Картофельными лепешками его ублажали, молоко свое, немереное,
в праздник — убоина, каждый день чаек. Известно — воин. Он там за них, вахлаков,
в глине сидючи, что ни день — со смертью
в дурачки играл,
как такого не ублажить. Работы,
почитай, никакой, нога ему не дозволяла за настоящее приниматься. То ребятам на забаву сестру милосердную из редьки выкроит, то Георгиевский крест на табакерке вырежет — одно удовольствие.
Граф
почти не пил сам и не любил не только пьяниц, но даже пьющих, хотя не только не стеснял своих дворовых и крестьян веселиться по
праздникам, но даже поощрял их к этому, устраивая народные гуляния; но
какое же веселье без водки, этой исторической вдохновительницы русского народа, а между тем, продажа и даже самый привоз ее
в Грузино строго преследовались властным помещиком.
Но когда свет
в плошке, ослабевая, трепетал,
как крылья приколотой бабочки, тогда все фигуры погружались
в какую-то смешанную, уродливую группу, которая представляла скачущую сатурналию [Сатурналии — ежегодные
праздники в Древнем Риме
в честь бога Сатурна.] и над нею господствующую широкую тень исполина-капитана.
Даже французы, которые
в то время гордились Версалем и его
праздниками, не могли надивиться роскоши русского двора. На этих балах и маскарадах часто разыгрывались лотереи, и
почти всегда садились за ужин по билетам, которые раздавались гостям, так что случай решал,
какому кавалеру сидеть около
какой дамы.
Так называется у нас Фомина неделя, у древних же россиян это имя носил
праздник в честь весны, совпадавший по времени
как раз с Фоминой неделей.
Разумеется, теперь, стоя на полтора века позднее того, когда совершалось это «бесстрашие» отца Ковтуновского — трудно все это судить, но
как и тогда
в обычаях православного народа были те же хождения по приходу перед
праздником с молитвою «разговеиною», и потом на
праздниках «с крестом», то ясно, что и тогда,
как и ныне, это не могло не утомлять настоятеля прихода, тем более, что условная вежливость требует, чтобы он оказал
честь угощениям, предлагаемым
в каждом благочестивом доме.