Неточные совпадения
Она, как
почти все С-ие девушки, много читала (вообще же
в С. читали очень мало, и
в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые
евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он с волнением спрашивал у нее всякий раз, о чем она читала
в последние дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала.
— Болтать-то вам легко, — усмехнулся он еще, но уже
почти ненавистно. Взял я книгу опять, развернул
в другом месте и показал ему «К
евреям», глава Х, стих 31. Прочел он: «Страшно впасть
в руки Бога живаго».
Стороной, около шоссе, тянулись вереницы богомольцев
в Почаев; ковылял старый
еврей с мешком — разносчик своеобразной (впоследствии запрещенной) еврейской
почты; тащилась, шурша по щебню, балагула, затянутая сверху пологом на обручах и набитая битком головами, плечами, ногами, перинами и подушками…
Говорят, будто она названа так каторжными
в честь пейсов
еврея, который торговал здесь, когда еще на месте Слободки была тайга; по другой же версии, жила тут и торговала поселка Пейсикова.
Разумеется,
в своем месте Матвей смеялся над этими пустяками; очень нужно Аврааму, которого
чтут также и христиане, заходить
в грязные лачуги некрещеных жидов! Но теперь ему стало очень обидно за Борка и за то, что даже
евреи, такой крепкий
в своей вере народ, забыли здесь свой обычай… Молодые люди наскоро отужинали и убежали опять
в другую комнату, а Борк остался один. И у Матвея защемило сердце при виде одинокой и грустной фигуры
еврея.
Положив бумагу
в карман сюртука, застегнувшись на все пуговицы, Воропонов начал жаловаться на Алексея, Мирона, доктора, на всех людей, которые, подзуживаемы
евреями, одни — слепо, другие — своекорыстно, идут против царя; Артамонов старший слушал его жалобы
почти с удовольствием, поддакивал, и только когда синие губы Воропонова начали злобно говорить о Вере Поповой, он строго сказал...
В его приемах как-то едва ощутимо сказывалось как будто непрестанное сознание, что вот он, «простой себе
еврей», сидит
в гостиной или
в кабинете у «гоя» [Иноверец, не-еврей (евр.)], важного «пурица» и чиновника, и что для его долгополого кафтана, хотя и сшитого из тонкого сукна, — это большая
честь…
Седоки, очевидно, были «почетные». Ямщик был
в «параде», то есть
в черном армяке и
в шляпе с огромной бляхой. Рядом с ним сидел молодой
еврей в долгополом кафтане, перевязанном
в талии белым платком. Из-под закинутой
почти на затылок круглой шляпы виднелись пейсы.
— Как честный
еврей! — Иногда это произносилось даже по-еврейски: «ви их бин а ид»…
В этой формуле эпитет «честный» выпускался. Достаточно того, что говорящий —
еврей! Этим сказано все, что нужно… Фраза звучала торжественно,
почти гордо…
Почти на всех улицах, по которым проходил Володя, он видел среди анамитских хижин и китайские дома с лавчонками, около которых
в тени навесов сидели китайцы за работой. Все ремесленники
в Сайгоне — китайцы: они и прачки, и торгаши, и комиссионеры… Вся торговля
в Кохинхине издавна была
в руках этих «
евреев Востока», предприимчивых, трудолюбивых и крайне неприхотливых.
В Сайгоне их было много, и Володя на другой же день, осматривая город, видел за городом целый китайский поселок.
Тогда всех нас, юношей,
в николаевское время гораздо сильнее возмущали уголовные жестокости: торговые казни кнутом, прохождение"сквозь строй", бесправие тогдашней солдатчины, участь евреев-кантонистов. На все это можно было достаточно насмотреться
в таком губернском городе, как мой родной город, Нижний. К счастью для меня, целых пять лет, проведенных мною
в Дерпте, избавили меня
почти совершенно от таких удручающих впечатлений.
Если нам, русским, приходилось постоянно терпеть задирания и часто прямые оскорбления, то еще
в большей мере все это выпадало на долю
евреев. Конечно, подавляющее большинство корпорантов были антисемиты,
еврею почти немыслимо было попасть
в корпорацию равноправным товарищем баронов Икскулей и Тизенгаузенов. Оскорбляли и задирали
евреев где только и как было можно. И на этой почве, как реакция, вырабатывались очень своеобразные типы.
Всех
почти, кого встретили они
в первых рядах партера, они знали, если не лично, то по фамилиям — это были сливки мужской половины петербургского общества, почтенные отцы семейств рядом с едва оперившимися птенцами, тщетно теребя свои верхние губы с чуть заметным пушком, заслуженные старцы рядом с людьми сомнительных профессий, блестящие гвардейские мундиры перемешивались скромными представителями армии, находившимися
в Петербурге
в отпуску или командировке, изящные франты сидели рядом с неотесанными провинциалами, платья которых, видимо, шил пресловутый гоголевский «портной Иванов из Парижа и Лондона»; армяне,
евреи, немцы, французы, итальянцы, финны, латыши, татары и даже китайцы — все это разноплеменное население Петербурга имело здесь своих представителей.
Интролигатор, очевидно, предчувствовал, что мирская кривда одолеет его правду, и, не надеясь восторжествовать над этою кривдою, отчаянно молил подождать с принятием его сына «только день один», потому что он нанял уже вместо своего сына наемщика, двадцатилетнего
еврея, и везет его к сдаче; а просьбу эту посылает «
в увперед по
почте».
В вопросах веры он был невежда круглый и ни
в критику, ни
в философию религиозных вопросов не пускался, находя, что «се дiло поповское», а как «лыцарь» он только ограждал и отстаивал «свою веру» от всех «иноверных», и
в этом пункте смотрел на дело взглядом народным,
почитая «христианами» одних православных, а всех прочих, так называемых «инославных» христиан — считал «недоверками», а
евреев и «всю остальную сволочь» — поганцами.
Пользуясь таким взглядом, евреи-сдатчики вырывали маленьких жидочков из материнских объятий
почти без разбора и прямо с теплых постелей сажали их
в холодные краковские брики и тащили к сдаче.