Неточные совпадения
Он не спал всю ночь, и его гнев, увеличиваясь
в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную
чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе с гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.
Весело было пить из плоской
чаши теплое красное вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки
в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
«Нет, я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем иначе: будет у меня и повар, и дом, как полная
чаша, но будет и хозяйственная часть
в порядке. Концы сведутся с концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
И я,
в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
И к ним
в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За
чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было тогда
в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжелую
чашу. Он глянул на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти
чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая
в ночном мраке обширным огненным строем.
Гостиная освещалась лампой, заключенной
в фонарь ажурной персидской меди, и все
в комнате было покрыто мелким узором теней. По стенам на маленьких полочках тускло блестели медные кувшины,
чаши, вазы, и это обилие меди заставило Самгина подумать...
— Нет, погоди: имеем две критики, одну — от тоски по правде, другую — от честолюбия. Христос рожден тоской по правде, а — Саваоф? А если
в Гефсиманском-то саду
чашу страданий не Саваоф Христу показал, а — Сатана, чтобы посмеяться? Может, это и не
чаша была, а — кукиш? Юноши, это вам надлежит решить…
И радостью наслаждался, как сорванным по дороге цветком, пока он не увял
в руках, не допивая
чаши никогда до той капельки горечи, которая лежит
в конце всякого наслаждения.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась
в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести
чашуТебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная
чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там
в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
Она как будто теряет силу, слабеет. Спокойствия
в ней нет больше: она собирает последние силенки, чтоб замаскироваться, уйти
в себя, — это явно: но и
в себе ей уже тесно —
чаша переполняется, и волнение выступает наружу.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца
в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только
в одном мгновении, когда меня
в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать
чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна
в окно…
А какая бездна невидимых и неведомых человеку тварей движется и кипит
в этой
чаше, переполненной жизнью!
Солнце опустилось; я взглянул на небо и вспомнил отчасти тропики: та же бледно-зеленая
чаша, с золотым отливом над головой, но не было живописного узора облаков, млеющих
в страстной тишине воздуха; только кое-где, дрожа, искрились белые звезды.
Большинство же арестантов, за исключением немногих из них, ясно видевших весь обман, который производился над людьми этой веры, и
в душе смеявшихся над нею, большинство верило, что
в этих золоченых иконах, свечах,
чашах, ризах, крестах, повторениях непонятных слов: «Иисусе сладчайший»и «помилось» заключается таинственная сила, посредством которой можно приобресть большие удобства
в этой и
в будущей жизни.
Богослужение состояло
в том, что священник, одевшись
в особенную странную и очень неудобную парчевую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки хлеба на блюдце и потом клал их
в чашу с вином, произнося при этом различные имена и молитвы.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь
в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и
в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной
чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось
в тумане.
Мы были свои — но он с печалью видел, что и мы ни одной капли горечи не убавили
в чаше, которую судьба поднесла ему.
Доля их шла
в Кремль; там на чистом воздухе, окруженный высшим духовенством, стоял коленопреклоненный митрополит и молился — да мимо идет
чаша сия.
Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе,
в то время как надобно обеими руками уцепиться за
чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь, не прошенная, с обычной щедростью своей, — и пить и пить, пока
чаша не перешла
в другие руки.
Оставалось умереть. Все с часу на час ждали роковой минуты, только сама больная продолжала мечтать. Поле, цветы, солнце… и много-много воздуха! Точно живительная влага из полной
чаши, льется ей воздух
в грудь, и она чувствует, как под его действием стихают боли, организм крепнет. Она делает над собой усилие, встает с своего одра, отворяет двери и бежит, бежит…
Всю горькую
чашу существования мастерового-ученика он выпил до дна, на собственных боках убеждаясь, что попал
в глухой мешок, из которого некуда выбраться, и что, стало быть, самое лучшее, что ему предстояло, — это притупить
в себе всякую чувствительность, обтерпеться.
И очень вероятно, что если бы все разыгралось так, как
в театре, то есть казаки выстроились бы предварительно
в ряд против священника, величаво стоящего с
чашей в руках и с группой женщин у ног, и стали бы дожидаться, что я сделаю, то я мог бы выполнить свою программу.
В певучем рокоте фортепиано, смягченном расстоянием и зарослями, мне слышится звон
чаш, лязг сабель, крики борьбы…
Для этого он сделал из бумаги подобие
чаши и кривлялся над нею, а под конец плюнул
в нее.
Если бы
в это время кто-нибудь вскрыл мою детскую душу, чтобы определить по ней признаки национальности, то, вероятно, он решил бы, что я — зародыш польского шляхтича восемнадцатого века, гражданин романтической старой Польши, с ее беззаветным своеволием, храбростью, приключениями, блеском, звоном
чаш и сабель.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою
чашу испил до самого дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя
чаша… да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу
в полное ничтожество. Слышишь, поп?
— Далеконько отбилось устье-то, почитай
в самой орде, — сказал старик, — а Суслон
в самом горле… Кругом, как полная
чаша.
Эта встреча была последнею каплей
в чаше испытаний.
Последнею каплей
в этой
чаше испытаний для Харитины было появление
в Заполье мужа. Галактион приехал из города
в Городище и заявил с злорадством...
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь
в прошлом, на том блаженном времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною
чашей. Не стало «самой» — и все пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
В католичестве было томление по
чаше св.
Последуя тому, что налагают на нас обычаи и нравы, мы приобретем благоприятство тех, с кем живем. Исполняя предписание закона, можем приобрести название честного человека. Исполняя же добродетель, приобретем общую доверенность, почтение и удивление, даже и
в тех, кто бы не желал их ощущать
в душе своей. Коварный афинский сенат, подавая
чашу с отравою Сократу, трепетал во внутренности своей пред его добродетелию.
В единой из
чаш лежала книга с надписью «Закон милосердия»;
в другой — книга же с надписью «Закон совести».
Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло
в сторожке,
Я думала, думала… лежа
в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные
чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
Умрете, но ваших страданий рассказ
Поймется живыми сердцами,
И заполночь правнуки ваши о вас
Беседы не кончат с друзьями.
Они им покажут, вздохнув от души,
Черты незабвенные ваши,
И
в память прабабки, погибшей
в глуши,
Осушатся полные
чаши!..
Пускай долговечнее мрамор могил,
Чем крест деревянный
в пустыне,
Но мир Долгорукой еще не забыл,
А Бирона нет и
в помине.
Считали свой труд ни во что
Для нас эти люди простые,
Но горечи
в чашу не подлил никто,
Никто — из народа, родные!..
Но теперь, по чрезвычайной странности сердца человеческого, случилось так, что именно подобная обида, как сомнение
в Еропегове, и должна была переполнить
чашу.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и
в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную
чашу, и, главное,
в такую минуту!
Кишкин как-то укоризненно посмотрел на сурового старика и поник головой. Да, хорошо ему теперь бахвалиться над ним, потому что и место имеет, и жалованье, и дом полная
чаша. Зыков молча взял деревянной спицей горячую картошку и передал ее гостю. Незавидное кушанье дома, а
в лесу первый сорт: картошка так аппетитно дымилась, и Кишкин порядком-таки промялся. Облупив картошку и круто посолив, он проглотил ее почти разом. Зыков так же молча подал вторую.
Помнишь ли, мой брат по
чаше.
Как
в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом пенистом вине?
Товарищ милой, друг прямой!
Тряхнем рукою руку,
Оставим
в чаше круговой
Педантам сродну скуку.
Не
в первый раз мы вместе пьем,
Нередко и бранимся,
Но
чашу дружества нальем,
И тотчас помиримся.
В четыре часа Прорвич накроет на стол, подаст
чашу с супом, начнется обед и всегда непременно с наставительною беседою.
Все, о чем Анна Марковна не смела и мечтать
в ранней молодости, когда она сама еще была рядовой проституткой, — все пришло к ней теперь своим чередом, одно к одному: почтенная старость, дом — полная
чаша на одной из уютных, тихих улиц, почти
в центре города, обожаемая дочь Берточка, которая не сегодня-завтра должна выйти замуж за почтенного человека, инженера, домовладельца и гласного городской думы, обеспеченная солидным приданым и прекрасными драгоценностями…
Встал он со кровати высокия, платье ему все приготовлено, и фонтан воды бьет
в чашу хрустальную; он одевается, умывается и уж новому чуду не дивуется: чай и кофей на столе стоят, и при них закуска сахарная.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось
в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к
чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не
в суд и не
в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился
в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
Смотришь, ан со временем или по судам его таскают, или он
в кабаке смертную
чашу пьет!
Жена содержателя двора, почтенная и деятельнейшая женщина, была
в избе одна, когда мы приехали; прочие члены семейства разошлись: кто на жнитво, кто на сенокос. Изба была чистая, светлая, и все
в ней глядело запасливо, полною
чашей. Меня накормили отличным ситным хлебом и совершенно свежими яйцами. За чаем зашел разговор о хозяйстве вообще и
в частности об огородничестве, которое
в здешнем месте считается главным и почти общим крестьянским промыслом.
В чаше испытаний, какую приходилось испить Родиону Антонычу, мужицкие ходоки являлись последней каплей, потому что генерал хотя и был поклонником капитализма и смотрел на рабочих, как на олицетворение пудо-футов, но склонялся незаметно на сторону мужиков, потому что его подкупал тон убежденной мужицкой речи.