Неточные совпадения
Под дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом,
сыром,
холодною дичью стола, сидела княгиня
в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
— Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, — я люблю, как поют под шарманку
в холодный, темный и
сырой осенний вечер, непременно
в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила
в юродивых,
в домовых,
в леших,
в дурные встречи,
в порчу,
в народные лекарства,
в четверговую соль,
в скорый конец света; верила, что если
в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома,
холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни
сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Дул ветер, окутывая вокзал
холодным дымом, трепал афиши на стене, раскачивал опаловые, жужжащие пузыри электрических фонарей на путях. Над нелюбимым городом колебалось мутно-желтое зарево,
в сыром воздухе плавал угрюмый шум, его разрывали тревожные свистки маневрирующих паровозов. Спускаясь по скользким ступеням, Самгин поскользнулся, схватил чье-то плечо; резким движением стряхнув его руку, человек круто обернулся и вполголоса, с удивлением сказал...
Можно даже закусить
в экипаже и выйти на пять минут, съесть кусочек
сыру, ветчины,
холодной телятины; а здесь все замерзает до того, что надо щи рубить топором или ждать час, пока у камина отогреются.
Жандарм светил нам, мы сошли с лестницы, прошли несколько шагов двором, взошли небольшой дверью
в длинный коридор, освещенный одним фонарем; по обеим сторонам были небольшие двери, одну из них отворил дежурный офицер; дверь вела
в крошечную кордегардию, за которой была небольшая комнатка,
сырая,
холодная и с запахом подвала.
Он всюду бросался; постучался даже
в католическую церковь, но живая душа его отпрянула от мрачного полусвета, от
сырого, могильного, тюремного запаха ее безотрадных склепов. Оставив старый католицизм иезуитов и новый — Бюше, он принялся было за философию; ее
холодные, неприветные сени отстращали его, и он на несколько лет остановился на фурьеризме.
За маленьким высоким оконцем шумят каштаны густого сада,
в сырых,
холодных углах таится и густеет мгла ранних сумерек…
Как мне пришлось убедиться
в мое короткое пребывание на острове,
в этиологии этой болезни играет главную роль простуда, заболевают работающие
в холодную и
сырую погоду
в тайге и ночующие под открытым небом.
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под руками, при нужде их не жалко бросить;
в них тепло и сухо, и во всяком случае они оставляют далеко за собой те
сырые и
холодные шалаши из коры,
в которых живут наши каторжники, когда работают на дорогах или
в поле.
Осень стояла долгая, сначала очень ясная и
холодная, а потом теплая и мокрая; все вальдшнепы, без исключения, свалились
в мелкие кусты, растущие по
сырым и потным местам, держались там до 8 ноября и разжирели до невероятности!
Женни вскоре вышла, и вслед за тем подали
холодную закуску, состоявшую из полотка, ветчины, редиски и
сыра со слезами
в ноздрях.
Прошло два года. На дворе стояла
сырая, ненастная осень; серые петербургские дни сменялись темными
холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были
в это время картины людных мест города, они не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного из печальнейших углов Петербургской стороны.
Павел между тем глядел
в угол и
в воображении своем представлял, что, вероятно,
в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит
в земле
сырой,
холодной, темной!.. А что если он
в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил
в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Это история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она считала еще ребенком, по
холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом целые месяцы
в сыром подвале и которой отец отказывал
в прощении до последней минуты ее жизни и только
в последнюю минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один
холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
В двенадцатом часу ночи подали ужин, состоявший из куска старого, сухого
сыру и каких-то
холодных пирожков с рубленой ветчиной, которые мне показались вкуснее всяких паштетов; вина была всего одна бутылка, и та какая-то странная: темная, с раздутым горлышком, и вино
в ней отдавало розовой краской: впрочем, его никто не пил.
Этот мальчик проснулся утром
в сыром и
холодном подвале.
Взяла меня за руку и повела во тьме, как слепого. Ночь была черная,
сырая, непрерывно дул ветер, точно река быстро текла,
холодный песок хватал за ноги. Бабушка осторожно подходила к темным окнам мещанских домишек, перекрестясь трижды, оставляла на подоконниках по пятаку и по три кренделя, снова крестилась, глядя
в небо без звезд, и шептала...
Был август, на ветле блестело много жёлтых листьев, два из них, узенькие и острые, легли на спину Ключарева. Над городом давно поднялось солнце, но здесь,
в сыром углу огорода, земля была покрыта седыми каплями росы и чёрной,
холодной тенью сарая.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась
в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого
в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю стену, с флигелем, закопченным,
в котором помещается дворня, с конюшней,
в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно
сырой и
холодный;
в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Сестра билась
в судорогах, руки ее царапали землю, поднимая белую пыль; она плакала долго, больше месяца, а потом стала похожа на мать — похудела, вытянулась и начала говорить
сырым,
холодным голосом...
Церковь не вмещала всех желавших войти сразу, народ толпился на улице, ожидая очереди, и под ярким мартовским солнцем, и
в сырую,
холодную ночь, до тех пор, пока от церкви не двинулась процессия к Малому театру.
Не зажигая огня
в своей комнате, Климков бесшумно разделся, нащупал
в темноте постель, лёг и плотно закутался
в сырую,
холодную простыню. Ему хотелось не видеть ничего, не слышать, хотелось сжаться
в маленький, незаметный комок.
В памяти звучали гнусавые слова Саши. Евсею казалось, что он слышит его запах, видит красный венец на жёлтой коже лба. И
в самом деле, откуда-то сбоку, сквозь стену, до него доходили раздражённые крики...
Миловзоров. Ну, что за вздор!
В трактире хорошо зимой. На дворе вьюга или мороз, квартиры у нас, по большей части,
сырые или
холодные;
в трактире светло и тепло.
Болтаясь по колена
в холодной грязи, надсаживая грудь, я хотел заглушить воспоминания и точно мстил себе за все те
сыры и консервы, которыми меня угощали у инженера; но все же, едва я ложился
в постель, голодный и мокрый, как мое грешное воображение тотчас же начинало рисовать мне чудные, обольстительные картины, и я с изумлением сознавался себе, что я люблю, страстно люблю, и засыпал крепко и здорово, чувствуя, что от этой каторжной жизни мое тело становится только сильнее и моложе.
…
Холодная, мокрая пришла осень, сады покрылись ржавчиной, чёрные железные леса тоже проржавели рыжими пятнами; посвистывал
сырой ветер, сгоняя
в реку бледные, растоптанные стружки.
Оказалось, что «он» был веселый малый и даже отчасти жуир. На столе,
в кабинете, стояли неубранные остатки довольно обильной закуски: ветчина,
сыр, балык, куски
холодного пирога… Несколько початых бутылок вина и наполовину выпитый графин с водкой довершали картину.
Бог знает, что нам довелось бы испытать
в нашем беспомощном сиротстве, которое было тем опаснее, что мы одни дороги домой найти не могли и наша обувь, состоявшая из мягких козловых башмачков на тонкой ранговой подшивке, не представляла удобства для перехода
в четыре версты по
сырым тропинкам, на которых еще во многих местах стояли
холодные лужи.
Лето выдалось
сырое и
холодное, деревья были мокрые, все
в саду глядело неприветливо, уныло, хотелось
в самом деле работать.
В комнатах, внизу и наверху, слышались незнакомые женские голоса, стучала у бабушки швейная машина: это спешили с приданым. Одних шуб за Надей давали шесть, и самая дешевая из них, по словам бабушки, стоила триста рублей! Суета раздражала Сашу; он сидел у себя
в комнате и сердился; но все же его уговорили остаться, и он дал слово, что уедет первого июля, не раньше.
Бегут ли под вечер ребята навстречу несущемуся с поля стаду — нежная головка младенца уже непременно мелькает
в резвой, шумливой толпе; когда наступает
сырая,
холодная осень, сколько раз бедняжка, брошенный на собственный произвол, заползает на середину улицы, покрытой топкою грязью и лужами, и платится за такое удовольствие злыми недугами и смертию!
С поля налетал
холодный ветер, принося мелкую пыль отдаленного дождя.
В окнах домов уже вспыхивали желтые огни. По времени надо бы к вечерне звонить, а колокола не слышно, город облегла жуткая тишина, только ветер вздыхал и свистел, летая над крышами домов, молча прижавшихся к
сырой и грязной земле.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал
в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением,
в котором,
в движении
в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к
сырой,
холодной полосушке. (
В полу дуло.)
И предадут ее
сырой земле;
Глаза, волшебные уста, к которым
Мой дерзкий взор прикован был так часто,
И грудь, и эти длинные ресницы
Песок засыплет, червь переползет без страха
Недвижное, бесцветное,
сырое,
Холодное чело… никто и не помыслит
Об том… и может быть над той
Могилой проклянут мое названье,
Где будет гнить всё, что любил я
в жизни!
Зачем-то ощупывая свои бока руками, Орлов стоял шагах
в трёх от больного и чувствовал, что его точно кто-то схватил за горло
сырой и
холодной рукой, схватил и медленно душит.
Тот, кого называли Яшкой, окинул нас внимательным взглядом. И, как бы убедившись, несмотря на наши «вольные» костюмы, что действительно мы арестанты, прекратил стук и что-то заворчал за своею дверью. Слов мы не могли расслышать — «одиночка» уже приняла нас
в свои
холодные,
сырые объятия. Запоры щелкнули за нами, шаги надзирателя стихли
в другом конце коридора, и жизнь «подследственного отделения» вошла опять
в свою обычную колею.
Дождь лил весь день, и это был самый
холодный и мрачный дождь, какой-то даже грозный дождь, я это помню, с явной враждебностью к людям, а тут вдруг,
в одиннадцатом часу, перестал, и началась страшная сырость,
сырее и
холоднее, чем когда дождь шел, и ото всего шел какой-то пар, от каждого камня на улице, и из каждого переулка, если заглянуть
в него
в самую глубь, подальше с улицы.
Яша возвращается.
В вагон влетает
сырой,
холодный ветер.
И вот перед самой Пасхой мы тронулись
в путь. Когда мы отъезжали от Петербурга, был
сырой,
холодный день, и над городом висел густой и черный туман, тот черный туман, который отравил душу и съел тело моего бедного друга.
Тогда же ощутился и страшный холод, стоявший
в мертвецкой, и все кругом стало видно: покрытые
сырыми пятнами стены, окно, занесенное паутиной; как бы ни светило солнце, небо через это окно всегда казалось серым и
холодным, как осенью.
Ликовала Мать-Сыра Земля
в счастье,
в радости, чаяла, что Ярилиной любви ни конца ни края нет… Но по малом времени красно солнышко стало низиться, светлые дни укоротились, дунули ветры
холодные, замолкли птицы певчие, завыли звери дубравные, и вздрогнул от стужи царь и владыка всей твари дышащей и не дышащей…
В сыром воздухе всякая вещь, если она
холоднее воздуха, намокнет, а
в сухом всякая мокрая вещь высохнет.
Был
холодный, дождливый вечер,
в конце июня месяца, который
в этом году весь выстоял
сырой и
холодный.
В гостиной у Стрешневых собралось маленькое общество: тетка с племянницей да Устинов со старым майором.
В кают-компании ни души. Чуть-чуть покачивается большая лампа над столом, и слегка поскрипывают от качки деревянные переборки. Сквозь жалюзи дверей слышатся порой сонные звуки спящих офицеров, да
в приоткрытый люк доносится характерный тихий свист ветра
в снастях, и льется струя
холодного сырого воздуха.
С утра дул неприятный
холодный ветер с реки, и хлопья мокрого снега тяжело падали с неба и таяли сразу, едва достигнув земли.
Холодный,
сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья
в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные вороны, разыскивая себе коры… Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались на сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних одежд.
« — Любите вы уличное пение? — спрашивает Раскольников. — Я люблю, как поют под шарманку,
в холодный, темный и
сырой осенний вечер, непременно
в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? А сквозь него фонари с газом блистают…»
Он вышел из больницы и побрел по улице к полю.
В сером тумане моросил мелкий,
холодный дождь, было грязно. Город остался назади. Одинокая ива у дороги темнела смутным силуэтом, дальше везде был
сырой туман. Над мокрыми жнивьями пролетали галки.
На этот раз он был
в серых штанах из грубого солдатского сукна,
в больших тяжелых сапогах, но без сюртука и без шапки, хотя на дворе стояла настоящая осень,
сырая и
холодная.
Был десятый час утра. Дул
холодный,
сырой ветер, тающий снег с шорохом падал на землю. Приемный покой N-ской больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они сидели на скамейках, стояли у стен;
в большом камине пылал огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители
в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и совали им под мышки градусники.
Мой врач сам находил, что мне не следует заживаться
в холодной и
сырой Праге, и послал меня
в тирольский курорт Меран.
Чтобы дать об этом приблизительное понятие, я приведу рецепт
холодного супа, каким нас частенько угощали: возьми воды (да и то еще тепловатой), накроши
в нее
сырых помидоров, салату, вареного гороху, сельдерея, луку, чесноку, кусков хлеба — и вот вам мадридская ботвинья.