Он погордился, погорячился; произошла перемена губернского начальства
в пользу врагов его; под него подкопались, пожаловались; он потерял место и на последние средства приехал
в Петербург объясняться;
в Петербурге, известно, его долго не слушали, потом выслушали, потом отвечали отказом, потом поманили обещаниями, потом отвечали строгостию, потом велели ему что-то написать
в объяснение, потом отказались принять, что он написал, велели подать просьбу, — одним словом, он бегал
уже пятый месяц,
проел всё; последние женины тряпки были
в закладе, а тут родился ребенок, и, и… «сегодня заключительный отказ на поданную просьбу, а у меня почти хлеба нет, ничего нет, жена родила.
Я видел, что Ярмоле не терпится скорее пойти
в лес, но он скрывает это страстное желание охотника под напускным равнодушием. Действительно,
в передней
уже стояла его одностволка, от которой не ушел еще ни один бекас, несмотря на то, что вблизи дула она была украшена несколькими оловянными заплатами, наложенными
в тех местах, где ржавчина и пороховые газы
проели железо.
Скучно. Табачница да табачница, газеты да газеты, хозяйкин антихрист да антихрист вперемежку со Строгоновским садом и Черной Речкой удивительно надоели. Кроме того,
в башке то и дело сидит вопрос: что я буду делать без места, когда
проем все мои вещи?
Уж и так теперь питаюсь енотовой шубой, что заложил жиду Мовше. Спасибо дровокату Свисткову, — пришел и дал даровый билет для входа
в Русский Трактир, что на Крестовском острове. Сейчас отправляюсь на Крестовский.