Неточные совпадения
Но одни побои не испугали бы Федора Павловича: бывали высшие случаи, и даже очень
тонкие и сложные, когда Федор Павлович и сам бы не
в состоянии, пожалуй, был определить ту необычайную потребность
в верном и близком человеке, которую он моментально и непостижимо вдруг иногда начинал ощущать
в себе.
Долговязый, с узким и коротким туловищем на длинных,
тонких ногах, он постоянно покачивался, как будто ноги подкашивались под ним, не будучи
в состоянии сдерживать туловища.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с
состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей
в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости
тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и
тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое
состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито
в руках, — и умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться
в Париж с ее деньгами.
Все участвующие, конечно, наперерыв старались уверить друг друга, что
в жизнь свою никогда и ничего вкуснее не едали, что оленина
в жареном виде — самое ароматное и
тонкое блюдо, которое
в состоянии оценить только люди «с гастрономической жилкой», что вообще испытываемое ими
в настоящую минуту наслаждение ни с чем не может быть сравниваемо и т. д.
И ни
в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет
в его глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее
в глазах мужа; об ее болезненном
состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к
тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну
в дурном
состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
В толпе нищих был один — он не вмешивался
в разговор их и неподвижно смотрел на расписанные святые врата; он был горбат и кривоног; но члены его казались крепкими и привыкшими к трудам этого позорного
состояния; лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как облако, покрывающее солнце
в день бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины; губы,
тонкие, бледные, были растягиваемы и сжимаемы каким-то судорожным движением, и
в глазах блистала целая будущность; его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали
в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона — но не человека: — он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их;
в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали
в незнакомце чудесного обманщика.
Предполагая, что мне будет ловчее и легче начать не первому, что, конечно, показывало
тонкую разборчивость его, Александр Федорович обратился к Александру Петровичу Мартынову и сказал: «Прочти-ка нам монолог из „Эдипа“,
в котором он отвергает кающегося Полиника; да прочти на славу!» — Мартынов, на печальное лицо которого жалко было смотреть, отвечал почтительно: «Извините меня, Александр Федорович, я не
в состоянии теперь читать».
Но если те еще способны к борьбе и нередко выбиваются из-под нравственного гнета, налагаемого на них, то натуры нежные и
тонкие всегда склоняются под этим гнетом и очень редко
в состоянии бывают подняться.
Последняя, остававшаяся круглый год во всей своей неприкосновенности, с особым штатом прислуги, находилась
в бельэтаже одного из домов Большой Морской улицы и состояла из девяти комнат, убранных так, как только может придумать причудливая фантазия женщины, обладающей независимым
состоянием,
тонким вкусом и при этом не знающей цены деньгам; словом, этот храм Афродиты, как называли квартиру Анжель петербургские виверы, напоминал уголок дворца Алладина из «Тысячи и одной ночи».
В минуты сердечного излияния (надобно знать, что и дипломаты проговариваются) открыл и он баронессе, что имеет
в Лифляндии поверенного умного,
тонкого, всезнающего, который, под видом доброжелательства Паткулю, ведет с ним переписку, дает ему ложные известия о
состоянии шведского войска и между тем уведомляет своего настоящего доверителя о действиях русских.
В молодости Ольга Николаевна была выдающеюся красавицей, о чем красноречиво говорили
тонкие черты ее старческого лица, и украшением двора императрицы Екатерины II, при котором она была фрейлиной и
в водовороте блеска и роскоши которого погибло громадное
состояние ее родителей.
Наташа похорошела
в деревне, как все ей говорили, а
в этот вечер, благодаря своему взволнованному
состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты,
в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а
тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно,
в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.