Неточные совпадения
Правдин.
Тогдашнее воспитание действительно состояло
в нескольких правилах…
Стародум.
В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее.
В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
Теперь этот взгляд значительно изменился, чему, конечно, не
в малой степени содействовало и размягчение мозгов —
тогдашняя модная болезнь.
Кроме того, во время родов жены с ним случилось необыкновенное для него событие. Он, неверующий, стал молиться и
в ту минуту, как молился, верил. Но прошла эта минута, и он не мог дать этому
тогдашнему настроению никакого места
в своей жизни.
Он не мог признать, что он тогда знал правду, а теперь ошибается, потому что, как только он начинал думать спокойно об этом, всё распадалось вдребезги; не мог и признать того, что он тогда ошибался, потому что дорожил
тогдашним душевным настроением, а признавая его данью слабости, он бы осквернял те минуты. Он был
в мучительном разладе с самим собою и напрягал все душевные силы, чтобы выйти из него.
В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано
в духе
тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа.
В postscriptum [
В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
В тогдашний грубый век это составляло одно из занимательнейших зрелищ не только для черни, но и для высших классов.
Они были отданы по двенадцатому году
в Киевскую академию, потому что все почетные сановники
тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его.
Площадь обступали кругом небольшие каменные и глиняные,
в один этаж, домы с видными
в стенах деревянными сваями и столбами во всю их высоту, косвенно перекрещенные деревянными же брусьями, как вообще строили домы
тогдашние обыватели, что можно видеть и поныне еще
в некоторых местах Литвы и Польши.
Он имел доброту
в таком виде,
в каком она могла только существовать при таком характере и
в тогдашнее время.
Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени, никогда не применялись и не повторялись
в жизни.
Он тщательно скрывал от своих товарищей эти движения страстной юношеской души, потому что
в тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине и любви, не отведав битвы.
Они были порождение
тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских подвигов и закалился
в ней душою, не чуя человечества.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как
тогдашний запор
в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
Происшествие, описанное
в сей повести, основано на истине. Подробности наводнения заимствованы из
тогдашних журналов. Любопытные могут справиться с известием, составленным
В. Н. Берхом.
Тогдашние тузы
в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни — эфто,другие — эхто: мы, мол, коренные русаки, и
в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, — а
в аристократе эти чувства развиты, — нет никакого прочного основания общественному… bien public…
Обломов порылся
в ящике и вынул
тогдашнюю красненькую десятирублевую бумажку.
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей
тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание
в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль о романе, о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет для трогательной повести из собственной жизни.
Но особенно любил Пахотин уноситься воспоминаниями
в Париж, когда
в четырнадцатом году русские явились великодушными победителями, перещеголявшими любезностью
тогдашних французов, уже попорченных
в этом отношении революцией, и превосходившими безумным мотовством широкую щедрость англичан.
А Райский, молча, сосредоточенно, бледный от артистического раздражения, работал над ее глазами, по временам взглядывая на Веру, или глядел мысленно
в воспоминание о первой встрече своей с нею и о
тогдашнем страстном впечатлении.
В комнате была могильная тишина.
Скажу лишь одно: вряд ли я могу сказать про себя
тогдашнего, что был
в здравом рассудке.
— Друг мой, если хочешь, никогда не была, — ответил он мне, тотчас же скривившись
в ту первоначальную,
тогдашнюю со мной манеру, столь мне памятную и которая так бесила меня: то есть, по-видимому, он само искреннее простодушие, а смотришь — все
в нем одна лишь глубочайшая насмешка, так что я иной раз никак не мог разобрать его лица, — никогда не была! Русская женщина — женщиной никогда не бывает.
Фраза была ужасно значительна. Я осекся на месте. О, разумеется, припоминая все
тогдашнее, парадоксальное и бесшабашное настроение мое, я конечно бы вывернулся каким-нибудь «благороднейшим» порывом, или трескучим словечком, или чем-нибудь, но вдруг я заметил
в нахмуренном лице Лизы какое-то злобное, обвиняющее выражение, несправедливое выражение, почти насмешку, и точно бес меня дернул.
Хоть я и выписываю этот разговор несколько
в юморе и с
тогдашнею характерностью, но мысли эти и теперь мои.
Я вовсе не читателю задаю этот вопрос, я только представляю себе эту
тогдашнюю минуту, и совершенно не
в силах даже и теперь объяснить, каким образом случилось, что я вдруг бросился за занавеску и очутился
в спальне Татьяны Павловны.
Он убежал к себе по лестнице. Конечно, все это могло навести на размышления. Я нарочно не опускаю ни малейшей черты из всей этой
тогдашней мелкой бессмыслицы, потому что каждая черточка вошла потом
в окончательный букет, где и нашла свое место,
в чем и уверится читатель. А что тогда они действительно сбивали меня с толку, то это — правда. Если я был так взволнован и раздражен, то именно заслышав опять
в их словах этот столь надоевший мне тон интриг и загадок и напомнивший мне старое. Но продолжаю.
Помню даже промелькнувшую тогда одну догадку: именно безобразие и бессмыслица той последней яростной вспышки его при известии о Бьоринге и отсылка оскорбительного
тогдашнего письма; именно эта крайность и могла служить как бы пророчеством и предтечей самой радикальной перемены
в чувствах его и близкого возвращения его к здравому смыслу; это должно было быть почти как
в болезни, думал я, и он именно должен был прийти к противоположной точке — медицинский эпизод и больше ничего!
Она уже была мне дорога: сюда ко мне пришел Версилов, сам,
в первый раз после
тогдашней ссоры, и потом приходил много раз.
Да и сам Версилов
в сцене у мамы разъяснил нам это
тогдашнее «раздвоение» его чувств и воли с страшною искренностью.
— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я не протестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали, куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои деньги, а несколько полуимпериалов так и не успев засунуть
в карман и держа
в горсти, я пустился догонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя и припоминаю
в эту минуту всего себя
тогдашнего, до последней гадости, чтоб было понятно, что потом могло выйти.
Я пишу теперь, как давно отрезвившийся человек и во многом уже почти как посторонний; но как изобразить мне
тогдашнюю грусть мою (которую живо сейчас припомнил), засевшую
в сердце, а главное — мое
тогдашнее волнение, доходившее до такого смутного и горячего состояния, что я даже не спал по ночам — от нетерпения моего, от загадок, которые я сам себе наставил.
В то утро, то есть когда я встал с постели после рецидива болезни, он зашел ко мне, и тут я
в первый раз узнал от него об их общем
тогдашнем соглашении насчет мамы и Макара Ивановича; причем он заметил, что хоть старику и легче, но доктор за него положительно не отвечает.
Я никогда не забуду моих
тогдашних первых мгновений
в Европе.
Если она вовсе не была так хороша собой, то чем мог
в ней прельститься такой человек, как
тогдашний Версилов?
Уцелеют по крайней мере хотя некоторые верные черты, чтоб угадать по ним, что могло таиться
в душе иного подростка
тогдашнего смутного времени, — дознание, не совсем ничтожное, ибо из подростков созидаются поколения…»
Вот эссенция моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца моего,
в те полтора часа, которые я просидел тогда
в углу на кровати, локтями
в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать
тогдашнее чувство мое по имени!
Вот как бы я перевел
тогдашние мысли и радость мою, и многое из того, что я чувствовал. Прибавлю только, что здесь,
в сейчас написанном, вышло легкомысленнее: на деле я был глубже и стыдливее. Может, я и теперь про себя стыдливее, чем
в словах и делах моих; дай-то Бог!
Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и
в болезни и
в первые дни выздоровления о моей с ним встрече
в тогдашнюю ночь.
— Он мне напомнил! И признаюсь, эти
тогдашние несколько дней
в Москве, может быть, были лучшей минутой всей жизни моей! Мы все еще тогда были так молоды… и все тогда с таким жаром ждали… Я тогда
в Москве неожиданно встретил столько… Но продолжай, мой милый: ты очень хорошо сделал на этот раз, что так подробно напомнил…
Он пришел ко мне
в первый раз на третий день после нашего
тогдашнего разрыва.
Кроме того, я, без сомнения, должен изложить ее
в ее
тогдашней форме, то есть как она сложилась и мыслилась у меня тогда, а не теперь, а это уже новая трудность.
Все это, конечно, я наговорил
в какую-то как бы похвалу моей матери, а между тем уже заявил, что о ней,
тогдашней, не знал вовсе.
О, опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот
тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция
тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве
в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина
в вине (лат.).]
Я описываю
тогдашние мои чувства, то есть то, что мне шло
в голову тогда, когда я сидел
в трактире под соловьем и когда порешил
в тот же вечер разорвать с ними неминуемо.
С наступлением тихой погоды хотели наконец, посредством японских лодок, дотащить кое-как пустой остов до бухты — и все-таки чинить. Если фрегат держался еще на воде
в тогдашнем своем положении, так это, сказывал адмирал, происходило, между прочим, оттого, что систерны
в трюме, обыкновенно наполненные пресной водой, были тогда пусты, и эта пустота и мешала ему погрузиться совсем.
Наконец, узнав, что
тогдашний губернатор, сэр Бенджамен д’Урбан, прибыл с значительными силами
в Гремстоун, они,
в январе 1835 г., удалились
в свои места, не забыв унести все награбленное.
Вероятно, эти деревья ровесники местечку, а оно старше почти всех других
в колонии: оно основано двести лет назад и названо
в честь
тогдашнего губернатора, по имени Стеллен, и жены его, урожденной Бош.
Что такое положение Венеции между
тогдашним Востоком и
тогдашним Западом — перед положением Сингапура между Индиею, Китаем, Малаккским полуостровом, Австралиею, Сиамом, Кохинхиной и Бирманской империей, которые все шлют продукты свои
в Сингапур и оттуда
в Европу?
И с тех пор комната чтится, как святыня: она наглухо заперта, и постель оставлена
в своем
тогдашнем виде; никто не дотрогивался до нее, а я вдруг лягу!
Но была ли это вполне
тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней
в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца
в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою
в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа
в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь
в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой
в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.