Неточные совпадения
— Ну полно, Саша, не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты была виновата. Я был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел
в студию. Удавшаяся фигура уже была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его
студии этими важными Русскими, приехавшими
в коляске.
Он подходил быстрым шагом к своей двери
студии, и, несмотря на свое волнение, мягкое освещение фигуры Анны, стоявшей
в тени подъезда и слушавшей горячо говорившего ей что-то Голенищева и
в то же время, очевидно, желавшей оглядеть подходящего художника, поразило его.
Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева. Утро он работал
в студии над большою картиной. Придя к себе, он рассердился на жену за то, что она не умела обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.
В чужом доме и
в особенности
в палаццо у Вронского Михайлов был совсем другим человеком, чем у себя
в студии.
Через час Анна рядом с Голенищевым и с Вронским на переднем месте коляски подъехали к новому красивому дому
в дальнем квартале. Узнав от вышедшей к ним жены дворника, что Михайлов пускает
в свою
студию, но что он теперь у себя на квартире
в двух шагах, они послали ее к нему с своими карточками, прося позволения видеть его картины.
Войдя
в студию, художник Михайлов еще раз оглянул гостей и отметил
в своем воображении еще выражение лица Вронского,
в особенности его скул.
Но Райский
в сенат не поступил,
в академии с бюстов не рисовал, между тем много читал, много писал стихов и прозы, танцевал, ездил
в свет, ходил
в театр и к «Армидам» и
в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился
в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста,
в другой
студии писали с торса…
Он широкой зевотой отвечал на ее лепет, ласки, брал шляпу и исчезал по неделям, по месяцам или
в студию художника, или на те обеды и ужины, где охватывал его чад и шум.
Он стал припоминать свои уроки
в академии,
студии, где рисуют с бюстов.
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал
в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и
в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Шубин почти не показывался; он с лихорадочною деятельностью занялся своим искусством: либо сидел взаперти у себя
в комнате и выскакивал оттуда
в блузе, весь выпачканный глиной, либо проводил дни
в Москве, где у него была
студия, куда приходили к нему модели и италиянские формовщики, его приятели и учителя.
После долгого перерыва я увидел Анну Алексеевну
в 1921 году. Она жила
в одной из комнат той же квартиры
в переулочке близ Смоленского рынка, где еще недавно была ее рабочая
студия.
Красивое, часто дышавшее истинным вдохновением и страстью, лицо Истомина стало дерзким, вызывающим и надменным; назло своим врагам и завистникам он начал выставлять на вид и напоказ все выгоды своего положения — квартиру свою он обратил
в самую роскошную
студию, одевался богато, жил весело, о женщинах говорил нехотя, с гримасами, пренебрежительно и всегда цинически.
Не отдавая Никите шинели, он вошел вместе с нею
в свою
студию, квадратную комнату, большую, но низенькую, с мерзнувшими окнами, уставленную всяким художеским хламом: кусками гипсовых рук, рамками, обтянутыми холстом, эскизами начатыми и брошенными, драпировкой, развешанной по стульям.
Нет, ибо она после Екатерининского института поступила на Женские курсы Герье
в Мерзляковском переулке, а потом
в социал-демократическую партию, а потом
в учительницы Козловской гимназии, а потом
в танцевальную
студию, — вообще всю жизнь пропоступала.
В отделе Наробраза работа шла полным и ладным ходом. Открывались новые школы, библиотеки,
студии, устраивались концерты и популярные лекции.
— Двери моей
студии открыты, и ваш повелитель может
в них войти, как и всякий другой.
«Он остается здесь с тем, чтобы быть у вас
в студии послезавтра».
Выбрав удобный случай, чтобы представить свою рукопись герцогу, Фебуфис волновался
в ожидании его ответа, а тот не отвечал очень долго, но, наконец,
в один прекрасный день перед наступлением нового года художник получил приглашение от директора иностранных сношений — того самого искусного и ласкового дипломата, который некогда посетил вместе с герцогом его
студию в Риме.