Неточные совпадения
Лесной великан хмурился и только солидно покачивался из
стороны в сторону. Я вспомнил пургу около озера Ханка и снежную бурю при переходе через Сихотэ-Алинь. Я слышал, как
таза подкладывал дрова
в огонь и как шумело пламя костра, раздуваемое ветром. Потом все перепуталось, и я задремал. Около полуночи я проснулся. Дерсу и Китенбу не спали и о чем-то говорили между собой. По интонации голосов я догадался, что они чем-то встревожены.
Как только появился огонь,
таза тоже пришел
в себя; он испуганно озирался по
сторонам и имел вид сумасшедшего.
В другое время он показался бы смешным.
Они что-то чуяли и смотрели
в ту же
сторону, куда направлены были взоры Дерсу и старика
таза.
Чем более мы углублялись
в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа была пешеходная. Помня слова
таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу. Не было сомнения, что мы ошиблись и пошли не по той дороге. Наша тропа, вероятно, свернула
в сторону, а эта, более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
В этот день мы дошли до фанзы
таза Лай Серл. Здесь Тютихе принимает
в себя с левой
стороны 2 маленькие речки: Сысенкурл [Сы-сянь-дунь-эр — пещера четырех духов.] и Сибегоу [Си-бей-гоу — северо-западная долина.].
Обедали мы
в четвертом часу. Обед длился долго и был очень скучен. Спиридон был отличный повар; но, с одной
стороны, экономия моего отца, а с другой — его собственная делали обед довольно тощим, несмотря на то что блюд было много. Возле моего отца стоял красный глиняный
таз,
в который он сам клал разные куски для собак; сверх того, он их кормил с своей вилки, что ужасно оскорбляло прислугу и, следовательно, меня. Почему? Трудно сказать…
На другой
стороне сидит здоровенный, краснорожий богатырь
в одной рубахе с засученным до плеча рукавом, перед ним цирюльник с окровавленным ланцетом — значит, уж операция кончена; из руки богатыря высокой струей бьет, как из фонтана, кровь, а под рукой стоит крошечный мальчишка, с полотенцем через плечо, и держит
таз, большой
таз, наполовину полный крови.
При огромном мужском росте у него было сложение здоровое, но чисто женское:
в плечах он узок,
в тазу непомерно широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые; руки сухие и жилистые; шея длинная, но не с кадыком, как у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все
стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза у Термосесова коричневого цвета, с резкими черными пятнами
в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
Три огромные носа
в огромных бараньих шапках держали над
тазом четвертый нос, из которого
в две противоположные
стороны били фонтаны крови.
Тотчас я почувствовал, что мешаю, — меня толкнули
в плечо, задели по ногам, бесцеремонная рука заставила отступить
в сторону, а тут женщина стукнула по локтю
тазом, и уже несколько человек крикнули ворчливо-поспешно, чтобы я убрался с дороги.
Лужа крови. Мои руки по локоть
в крови. Кровяные пятна на простынях. Красные сгустки и комки марли. А Пелагея Ивановна уже встряхивает младенца и похлопывает его. Аксинья гремит ведрами, наливая
в тазы воду. Младенца погружают то
в холодную, то
в горячую воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно на ниточке, болтается из
стороны в сторону. Но вот вдруг не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик.