Неточные совпадения
Стародум. Любопытна. Первое показалось мне странно, что
в этой
стороне по большой прямой дороге
никто почти не ездит, а все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее.
— Что такое? что? кого? — Доверенность? кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под судом? — Этак
никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин с разных
сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился
в большую залу и, теснимый дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
А уж там
в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне
никому не случалось отвертывать.
Я посмотрел вокруг себя и, к крайнему моему удивлению, увидел, что мы с пузатым купцом стоим, действительно, только вдвоем, а вокруг нас ровно
никого нет. Бабушки тоже не было, да я о ней и забыл, а вся ярмарка отвалила
в сторону и окружила какого-то длинного, сухого человека, у которого поверх полушубка был надет длинный полосатый жилет, а на нем нашиты стекловидные пуговицы, от которых, когда он поворачивался из
стороны в сторону, исходило слабое, тусклое блистание.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя
в ту
сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя
никого больше.
— Куда спешите? Там, — Лютов кивнул головою
в сторону дач, —
никого нет, уехали
в лодке на праздник куда-то, на ярмарку.
Надзиратели держались
в стороне,
никому не надоедая, можно было думать, что и они спокойно ожидают чего-то.
—
В славянофильстве, народничестве, даже
в сектантстве нашем есть поиск, — говорил он
в угол, где
никого не было, и тотчас же порывисто обратился
в сторону Прейса, протянул ему вздрагивающую руку...
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг видят тебя из окна, что ты летишь во все лопатки. Что за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество
в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня
никто не смеет тронуть. А знаете, маменька, что я задумал?
Не наказывал Господь той
стороны ни египетскими, ни простыми язвами.
Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений, ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов; саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят только
в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.
Основания никакого к такому заключению со
стороны Натальи Фаддеевны не было,
никто ни на кого не восставал, даже кометы
в тот год не было, но у старух бывают иногда темные предчувствия.
Потом Обломову приснилась другая пора: он
в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой
стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где
никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни
в сказке сказать, ни пером описать.
— Да, мне там было хорошо, — сказала она, глядя
в сторону рассеянно, —
никто меня не допрашивал, не подозревал… так тихо, покойно…
— Никогда! — повторил он с досадой, — какая ложь
в этих словах: «никогда», «всегда»!.. Конечно, «никогда»: год, может быть, два… три… Разве это не — «никогда»? Вы хотите бессрочного чувства? Да разве оно есть? Вы пересчитайте всех ваших голубей и голубок: ведь
никто бессрочно не любит. Загляните
в их гнезда — что там? Сделают свое дело, выведут детей, а потом воротят носы
в разные
стороны. А только от тупоумия сидят вместе…
Но ведь сознательное достижение этой высоты — путем мук, жертв, страшного труда всей жизни над собой — безусловно, без помощи посторонних, выгодных обстоятельств, дается так немногим, что — можно сказать — почти
никому не дается, а между тем как многие, утомясь, отчаявшись или наскучив битвами жизни, останавливаются на полдороге, сворачивают
в сторону и, наконец, совсем теряют из вида задачу нравственного развития и перестают верить
в нее.
«Вот она, „новая жизнь“!» — думала она, потупляя глаза перед взглядом Василисы и Якова и сворачивая быстро
в сторону от Егорки и от горничных. А
никто в доме, кроме Райского, не знал ничего. Но ей казалось, как всем кажется
в ее положении, что она читала свою тайну у всех на лице.
Оба понимали, что каждый с своей точки зрения прав — но все-таки безумно втайне надеялись, он — что она перейдет на его
сторону, а она — что он уступит, сознавая
в то же время, что надежда была нелепа, что
никто из них не мог, хотя бы и хотел, внезапно переродиться, залучить к себе, как шапку надеть, другие убеждения, другое миросозерцание, разделить веру или отрешиться от нее.
Вина
в самом деле пока
в этой
стороне нет — непьющие этому рады: все, поневоле, ведут себя хорошо, не разоряются. И мы рады, что наше вино вышло (разбилось на горе, говорят люди), только Петр Александрович жалобно по вечерам просит рюмку вина, жалуясь, что зябнет. Но без вина решительно лучше, нежели с ним: и люди наши трезвы, пьют себе чай, и, слава Богу,
никто не болен, даже чуть ли не здоровее.
С другой
стороны, он подозревал, что только благодаря мудрейшей тактике Агриппины Филипьевны все устроилось как-то само собой, и официальные визиты незаметно перешли
в посещения друга дома, близкого человека, о котором и
в голову
никому не придет подумать что-нибудь дурное.
— Куда же, — шептал и Алеша, озираясь во все
стороны и видя себя
в совершенно пустом саду,
в котором
никого, кроме их обоих, не было. Сад был маленький, но хозяйский домишко все-таки стоял от них не менее как шагах
в пятидесяти. — Да тут
никого нет, чего ты шепчешь?
Он оглянулся во все
стороны, быстро вплоть подошел к стоявшему пред ним Алеше и зашептал ему с таинственным видом, хотя по-настоящему их
никто не мог слышать: старик сторож дремал
в углу на лавке, а до караульных солдат ни слова не долетало.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую
сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и
в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно, не торопясь, точно понимая, что ему
никто помешать не может, понес ее
в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и попала ко мне на грудь.
В это время я услышал крик Дерсу.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица,
никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились
в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А
в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой
стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли
в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди слышали, как ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север
никто его не встречал.
Я понимаю, как сильно компрометируется Лопухов
в глазах просвещенной публики сочувствием Марьи Алексевны к его образу мыслей. Но я не хочу давать потачки
никому и не прячу этого обстоятельства, столь вредного для репутации Лопухова, хоть и доказал, что мог утаить такую дурную
сторону отношений Лопухова
в семействе Розальских; я делаю даже больше: я сам принимаюсь объяснять, что он именно заслуживал благосклонность Марьи Алексевны.
— Я на твоем месте, Александр, говорил бы то же, что ты; я, как ты, говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место
в этом вопросе; я знаю, что он
никого из нас не касается, мы говорим только, как ученые, о любопытных
сторонах общих научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о всяком деле с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только
в этом смысле говорю, что на твоем месте стал бы говорить точно так же, как ты.
Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» —
никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую
сторону, взял вольных лошадей и пустился
в село Н.
Как-то вечером Матвей, при нас показывая Саше что-то на плотине, поскользнулся и упал
в воду с мелкой
стороны. Саша перепугался, бросился к нему, когда он вышел, вцепился
в него ручонками и повторял сквозь слезы: «Не ходи, не ходи, ты утонешь!»
Никто не думал, что эта детская ласка будет для Матвея последняя и что
в словах Саши заключалось для него страшное пророчество.
Спустя несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается
в одну
сторону Пермь; это было во вторую половину мая, молодой лист развертывался, березы цвели (помнится, вся аллея была березовая), — и
никем никого. Провинциалы наши не любят платонических гуляний. Долго бродя, я увидел наконец по другую
сторону бульвара, то есть на поле, какого-то человека, гербаризировавшего или просто рвавшего однообразные и скудные цветы того края. Когда он поднял голову, я узнал Цехановича и подошел к нему.
По дороге
в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую
сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались
в Словущенское, где, начиная с предводителя Струнникова, не пропускали
никого и из мелкопоместных.
— Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! — говорил он, указывая по
сторонам. — Это колдун хочет устрашить людей, чтобы
никто не добрался до нечистого гнезда его. Баб только одних он напугает этим! Дай сюда на руки мне сына! — При сем слове поднял пан Данило своего сына вверх и поднес к губам. — Что, Иван, ты не боишься колдунов? «Нет, говори, тятя, я козак». Полно же, перестань плакать! домой приедем! Приедем домой — мать накормит кашей, положит тебя спать
в люльку, запоет...
— Отворотился хоть бы
в сторону, когда хочешь чихнуть! — проговорил дед, протирая глаза. Осмотрелся —
никого нет. — Нет, не любит, видно, черт табаку! — продолжал он, кладя рожок
в пазуху и принимаясь за заступ. — Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его не доводилось нюхать!
Нищий-аристократ берет, например, правую
сторону Пречистенки с переулками и пишет двадцать писем-слезниц, не пропустив
никого,
в двадцать домов, стоящих внимания. Отправив письмо, на другой день идет по адресам. Звонит
в парадное крыльцо: фигура аристократическая, костюм, взятый напрокат, приличный. На вопрос швейцара говорит...
В лице Вахрушки хитрый старик приобрел очень хорошего сотрудника. Вахрушка был человек бывалый, насмотрелся всячины, да и свою округу знал как пять пальцев. Потом он был с бедной приуральской
стороны и знал цену окружавшему хлебному богатству, как
никто другой.
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них
в одиночку ведет жестокую борьбу с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой,
в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из
стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и
никто не слышит этих жалоб.
Он держит жен своих
в строгом повиновении: если которая-нибудь отобьется
в сторону — он заворачивает ее
в табун; он переводит их с одного пастбища на другое, на лучший корм; гоняет на водопой и загоняет на ночлег, одним словом, строго пасет свой косяк,
никого не подпуская к нему близко ни днем, ни ночью.
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то
в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но
никто не внимал его стонам. Все живое попряталось
в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
Вечером, сидя у огня, я беседовал с Сунцаем. Он сообщил мне, что долинка речки, где мы стали биваком, считается у удэхейцев нечистым местом, а
в особенности лес
в нижней части ее с правой
стороны. Здесь обиталище чорта Боко, благодаря козням которого люди часто блуждают по лесу и не могут найти дорогу. Все удэхейцы избегают этого места, сюда
никто не ходит на охоту и на ночлег останавливаются или пройдя или не доходя речки.
Компания Рогожина была почти
в том же самом составе, как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка,
в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно
никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной
стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал
в свое время просителям».
Слово неопределенное и недоговоренное; она мигом удержалась и не прибавила ничего более, но этого было уже довольно. Настасья Филипповна, проходившая как бы не примечая
никого в особенности, вдруг обернулась
в их
сторону и как будто только теперь приметила Евгения Павловича.
— Настасья Филипповна! Настасья Филипповна! — послышалось со всех
сторон. Все заволновались, все встали с мест; все окружили ее, все с беспокойством слушали эти порывистые, лихорадочные, исступленные слова; все ощущали какой-то беспорядок,
никто не мог добиться толку,
никто не мог ничего понять.
В это мгновение раздался вдруг звонкий, сильный удар колокольчика, точь-в-точь как давеча
в Ганечкину квартиру.
Марья вышла с большой неохотой, а Петр Васильич подвинулся еще ближе к гостю, налил ему еще наливки и завел сладкую речь о глупости Мыльникова, который «портит товар». Когда машинист понял,
в какую
сторону гнул свою речь тароватый хозяин, то отрицательно покачал головой. Ничего нельзя поделать. Мыльников, конечно, глуп, а все-таки
никого в дудку не пускает: либо сам спускается, либо посылает Оксю.
Замерло все
в кабаке и около кабака. Со
стороны конторы близился гулкий топот, — это гнали верхами лесообъездчики и исправничьи казаки. Дверь
в кабаке была отворена попрежнему, но
никто не смел войти
в нее. К двум окнам припали усатые казачьи рожи и глядели
в кабак.
Такие разговоры повторялись каждый день с небольшими вариациями, но последнего слова
никто не говорил, а всё ходили кругом да около. Старый Тит
стороной вызнал, как думают другие старики. Раза два, закинув какое-нибудь заделье, он объехал почти все покосы по Сойге и Култыму и везде сталкивался со стариками. Свои туляки говорили все
в одно слово, а хохлы или упрямились, или хитрили. Ну, да хохлы сами про себя знают, а Тит думал больше о своем Туляцком конце.
— Если рабочим не нравятся новые порядки, то могут уходить на все четыре
стороны, — повторял Голиковский направо и налево, чем еще более восстановлял против себя. — Я силой
никого не заставляю работать, а если свои не захотят работать, так выпишем рабочих из других заводов, а
в случае чего даже из России.
В Ялуторовском женском училище
в средней комнате упал с одной
стороны потолок — счастие, что не было беды.
Никого не ушибло. Пишет мне Балакшин. Я ему послал 25 целковых, да, кроме этого, из артели 50. Пишу, что если недостаточно на починку потолка и других поправок, то чтоб уведомил. Надобно поддержать ланкастерию нашу сибирскую…
Немец то бежит полем, то присядет
в рожь, так что его совсем там не видно, то над колосьями снова мелькнет его черная шляпа; и вдруг, заслышав веселый хохот совсем
в другой
стороне, он встанет, вздохнет и,
никого не видя глазами, водит во все
стороны своим тевтонским клювом.
Доктор, пройдя первую комнату, кликнул вполголоса Арапова и Персиянцева;
никто не отзывался. Он нащупал араповскую кровать и диван, — тоже
никого нет. Розанов толкнул дверь
в узенький чуланчик. Из-под пола показалась светлая линия. Наклонясь к этой линии, Розанов взялся за железное кольцо и приподнял люк погреба. Из творила на него пахнуло сыростью, а трепетный свет из ямы
в одно мгновение погас, и доктора окружила совершенная тьма и сверху, и снизу, и со всех
сторон.
Егор Николаевич схватился руками за перила и закачался. Мимо его проходили люди, жандармы, носильщики, — он все стоял, и
в глазах у него мутилось. Наконец мимо его прошел Юстин Помада, но Егор Николаевич
никого не видал, а Помада, увидя его, свернул
в сторону и быстро скрылся.
— Ничего нет почетного
в том, что я могу пить как лошадь и никогда не пьянею, но зато я ни с кем и не ссорюсь и
никого не задираю. Очевидно, эти хорошие
стороны моего характера здесь достаточно известны, а потому мне оказывают доверие.