Неточные совпадения
О нравственности населения судят обыкновенно по цифрам, определяющим преступность, но
в отношении к
ссыльной колонии даже этот обычный и простой способ оказывается непригодным.
Всех вообще
в колонии двадцатилетков 27: из них 13 присланы сюда на каторгу, 7 прибыли добровольно за мужьями и 7 — сыновья
ссыльных, молодые люди, уже знающие дорогу во Владивосток и на Амур.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает
ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают
ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и
в этом отношении
колония поставлена даже
в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные
колонией, не возвращаются.
«Устав о
ссыльных» разрешает ссыльнокаторжным обоего пола браки только через 1–3 года по поступлении
в разряд исправляющихся; очевидно, женщина, поступившая
в колонию, но находящаяся еще
в разряде испытуемых, может быть только сожительницей, а не женой.
Причиной повышенной плодовитости женщин и такой же рождаемости служит, во-первых, праздность
ссыльных, живущих
в колонии, вынужденное домоседство мужей и сожителей, вследствие отсутствия у них отхожих промыслов и заработков, и монотонность жизни, при которой удовлетворение половых инстинктов является часто единственным возможным развлечением, и, во-вторых, то обстоятельство, что большинство женщин принадлежит здесь к производительным возрастам.
Прежде чем покончить с Северным Сахалином, считаю не лишним сказать немного о тех людях, которые жили здесь
в разное время и теперь живут независимо от
ссыльной колонии.
Колония называется исправительной, но таких учреждений или лиц, которые специально занимались бы исправлением преступников, на Сахалине нет; нет также на этот счет каких-либо инструкций и статей
в «Уставе о
ссыльных», кроме немногих указаний на случаи, когда конвойный офицер или унтер-офицер может употребить против
ссыльного оружие или когда священник должен «назидать
в обязанностях веры и нравственности», объяснять
ссыльным «важность даруемого облегчения» и т. п.; нет на этот счет и каких-либо определенных воззрений; но принято думать, что первенство
в деле исправления принадлежит церкви и школе, а затем свободной части населения, которая своим авторитетом, тактом и личным примером значительно может способствовать смягчению нравов.
Теперь на очереди вопрос, почему
в колонии получили такое широкое развитие незаконные или свободные сожительства и почему при взгляде на цифры, относящиеся к семейному положению
ссыльных, получается такое впечатление, как будто
ссыльные упорно уклоняются от законного брака?
Собственно для
ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может быть поучителен
в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и
в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и
в настоящее время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного человека, когда ему изо дня
в день толкуют, что только
в двух днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного человека, если, к тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
[Для
ссыльной колонии до настоящего времени больше всех сделали,
в смысле ее созидания и ответственности за нее, два человека: М. С. Мицуль и M. H. Галкин-Враской.
Средний возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу
ссыльного населения
в настоящее время, он должен быть не меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях, то станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением
в тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы
в колонию с уже утраченными колонизаторскими способностями.
На Сахалине 860 законных семей и 782 свободных, и эти цифры достаточно определяют семейное положение
ссыльных, живущих
в колонии.
Некоторые старые корреспонденты, стоявшие за учреждение
ссыльной колонии на острове, совершенно отрицали цингу и
в то же время восхваляли черемшу как превосходное средство от цинги и писали, что население заготовляло на зиму сотни пудов этого средства.
Можно сказать, что
ссыльные, живущие
в колонии, едят исключительно растительную пищу, и это справедливо по крайней мере для громадного большинства.
Сравнительно с однородными русскими цифрами [
В Череповецком уезде 37,3,
в Тамбовском около 39 %.] она мала, для
ссыльной же
колонии, где семейная жизнь находится
в таких неблагоприятных условиях, она высока.
Рождаемость
в колонии сами
ссыльные считают чрезмерно высокой, и это дает повод к постоянным насмешкам над женщинами и к разным глубокомысленным замечаниям.
Женщин свободного состояния, добровольно пришедших за мужьями,
в настоящее время
в колонии больше, чем каторжных женщин, а ко всему числу
ссыльных женщин они относятся как 2: 3.
1 января 1890 г., по данным, взятым мною из казенных ведомостей, на всем Сахалине,
в тюрьмах и
колонии, дворян было 91 и городских сословий, т. е. почетных граждан, купцов, мещан и иностранных подданных, 924, что вместе составляло 10 % всего числа
ссыльных.
Существует мнение, что мысль избрать это место для
ссыльной колонии пришла впервые самим каторжным: будто бы некий Иван Лапшин, осужденный за отцеубийство и отбывавший каторгу
в г. Николаевске, попросил у местных властей позволения переселиться на Сахалин и
в сентябре 1858 г. был доставлен сюда.
Генерал-губернатор, начальник острова
в окружные начальники не верили
в производительность труда сахалинских земледельцев; для них уже не подлежало сомнению, что попытка приурочить труд
ссыльных к сельскому хозяйству потерпела полную неудачу и что продолжать настаивать на том, чтобы
колония во что бы ни стало была сельскохозяйственной, значило тратить непроизводительно казенные деньги и подвергать людей напрасным мучениям.
А их не мешало бы считать хотя бы раз
в 5-10 лет, иначе важный вопрос о влиянии
ссыльной колонии на их численный состав долго еще будет открытым и решаться произвольно.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по отношению к нему как к пункту
ссыльной колонии; на самом же деле первый русский пост на берегу бухты Лососей был основан
в 1853-54 гг.
Так называемый женский вопрос на Сахалине поставлен безобразно, но менее гадко, чем
в западноевропейских
ссыльных колониях в первое время их развития.