Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С
министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается
в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Ведь оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми
министрами и во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со временем и
в генералы влезешь. Как ты думаешь, Анна Андреевна: можно влезть
в генералы?
А любопытно взглянуть ко мне
в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и
министр…
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу.
Купчине толстопузому! —
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил,
в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю…
Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца,
министра царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?) —
Освободи нас, выручи!
Молва идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь… Скажи по-божески
В чем счастие твое...
— То есть я
в общих чертах могу представить себе эту перемену. Мы всегда были дружны, и теперь… — отвечая нежным взглядом на взгляд графини, сказал Степан Аркадьич, соображая, с которым из двух
министров она ближе, чтобы знать, о ком из двух придется просить ее.
Была влюблена
в одного журналиста,
в трех славян,
в Комисарова;
в одного
министра, одного доктора, одного английского миссионера и
в Каренина.
Он объявил, что главное дело —
в хорошем почерке, а не
в чем-либо другом, что без этого не попадешь ни
в министры, ни
в государственные советники, а Тентетников писал тем самым письмом, о котором говорят: «Писала сорока лапой, а не человек».
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно
в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и
в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного
министра, да и то
в минуту самого головоломного дела.
По статской я служил, тогда
Барон фон Клоц
в министры метил,
А я —
К нему
в зятья.
В Сенат подам,
министрам, государю.
Коковцов
в Берлине сказал, что Дума и печать вовсе еще не народ, и вообще осуждают отношение
министров к Думе.
Самгин нередко встречался с ним
в Москве и даже,
в свое время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни
министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало людей пошлыми, глупыми, жестокими, преступными.
Из павильона химической промышленности вышел царь
в сопровождении трех
министров: Воронцова-Дашкова, Ванновского и Витте.
—
В ложе
министров налево, крайний — премьер — Макаров, — знаешь? — шептала Елена. — Нет, подумай, — продолжала она шептать, — я этого гуся без штанов видела у одной подруги-француженки, а ему поручили Россией командовать… Вот это — анекдот!
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая
в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют
в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное
в жизни. Но убийство
министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
— Как видите, о спокойствии нашем заботятся не только Рейнботы
в прошлом, но и Столыпин
в настоящем. Назначение махрового реакционера Касса
в министры народного просвещения…
Впереди их,
в большом ящике, блестят золоченые мундиры
министров, и над одним мундиром трясется, должно быть, от смеха, седенькая бородка
министра юстиции.
—
В Европе промышленники внушают
министрам руководящие идеи, а у нас — наоборот: у нас необходимость организации фабрикантов указана
министром Коковцовым
в прошлом году-с!
Самгин вспомнил наслаждение смелостью, испытанное им на встрече Нового года, и подумал, что, наверное, этот
министр сейчас испытал такое же наслаждение. Затем вспомнил, как укротитель Парижской коммуны, генерал Галифе, встреченный
в парламенте криками: «Убийца!» — сказал, топнув ногой: «Убийца? Здесь!» Ой, как закричали!
— С-стервоза, — сказал он, присвистывая. —
В большой моде… Высокой цены. Сейчас ее содержит один финансист, кандидат
в министры торговли…
— Его делают
министры в Думе.
— Ничтожный человек,
министры толкали и тащили его куда им было нужно, как подростка, — сказал он и несколько удивился силе мстительного, личного чувства, которое вложил
в эти слова.
Он даже вспомнил
министра Делянова, который не хотел допускать
в гимназии «кухаркиных детей», но тут его несколько смутил слишком крутой поворот мысли, и, открывая дверь
в квартиру свою, он попытался оправдаться...
— Что-с, подложили свинью вам, марксистам, народники, ага! Теперь-с, будьте уверены, — молодежь пойдет за ними, да-а! Суть акта не
в том, что
министр, — завтра же другого сделают, как мордва идола, суть
в том, что молодежь с теми будет, кто не разговаривает, а действует, да-с!
Она со вкусом, но и с оттенком пренебрежения произносила слова «придворные сферы», «наша аристократия», и можно было подумать, что она «вращалась»
в этих сферах и среди аристократии. Подчеркнуто презрительно она говорила о
министрах...
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и
министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу,
в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
Через несколько дней Самгин убедился, что
в Москве нет людей здравомыслящих, ибо возмущенных убийством
министра он не встретил. Студенты расхаживали по улицам с видом победителей. Только
в кружке Прейса к событию отнеслись тревожно; Змиев, возбужденный до дрожи
в руках, кричал...
Он слышал: террористы убили
в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания,
в Интерлакене стреляли
в какого-то немца, приняв его за
министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, — женщина
в желтом неутомимо и назойливо кричала, — но все, о чем кричала она, произошло
в прошлом, при другом Самгине. Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни о чем, кроме себя и Марины.
— Однако — и убийство можно понять. «Запрос
в карман не кладется», — как говорят. Ежели стреляют
в министра, я понимаю, что это запрос, заявление, так сказать: уступите, а то — вот! И для доказательства силы — хлоп!
За другим столом лениво кушала женщина с раскаленным лицом и зелеными камнями
в ушах, против нее сидел человек, похожий на
министра Витте, и старательно расковыривал ножом череп поросенка.
«Гапон, Азеф, Распутин. Какой-то монах Илиодор. Кандидатом
в министры внутренних дел называют Протопопова».
— Нет, Клим Иванович, ты подумай! — сладостно воет он, вертясь
в комнате. — Когда это было, чтоб премьер-министр, у нас, затевал публичную говорильню, под руководством Гакебуша, с участием Леонида Андреева, Короленко, Горького? Гакебушу — сто тысяч, Андрееву — шестьдесят, кроме построчной, Короленке, Горькому — по рублю за строчку. Это тебе — не Европа! Это — мировой аттракцион и — масса смеха!
— Ну, что там связи! У нас
министры еженедельно меняются. А
в Думе — завистники действуют.
— Да поди ты к чертям! — крикнул Дронов, вскочив на ноги. — Надоел… как гусь! Го-го-го… Воевать хотим — вот это преступление, да-а! Еще Извольский говорил Суворину
в восьмом году, что нам необходима удачная война все равно с кем, а теперь это убеждение большинства
министров, монархистов и прочих… нигилистов.
— Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но — мы против «вспышкопускательства», — по слову одного товарища, — и против дуэлей с
министрами. Герои на час приятны
в романах, а жизнь требует мужественных работников, которые понимали бы, что великое дело рабочего класса — их кровное, историческое дело…
— Говорил, что все люди для тебя безразличны, ты презираешь людей. Держишь — как песок
в кармане — умишко второго сорта и швыряешь
в глаза людям, понемногу, щепотками, а настоящий твой ум прячешь до времени, когда тебя позовут
в министры…
— Вас очень многое интересует, — начал он, стараясь говорить мягко. — Но мне кажется, что
в наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы не очень удачно. Наш военный
министр громогласно,
в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось, что это — неправда. Отсюда следует, что
министр не имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему. То же самое можно сказать о
министре путей сообщения.
Где-то,
в тепле уютных квартир, —
министры, военные, чиновные люди;
в других квартирах истерически кричат, разногласят, наскакивают друг на друга, как воробьи, писатели, общественные деятели, гуманисты, которым этот день беспощадно показал их бессилие.
Да, с ней было легко, просто. А вообще жизнь снова начала тревожить неожиданностями.
В Киеве убили Столыпина.
В квартире Дронова разгорелись чрезвычайно ожесточенные прения на тему — кто убил: охрана? или террористы партии эсеров? Ожесточенность спора удивила Самгина: он не слышал
в ней радости, которую обычно возбуждали акты террора, и ему казалось, что все спорящие недовольны, даже огорчены казнью
министра.
Ему, видимо, не хотелось спуститься
в павильон Воронцова, он, отвернув лицо
в сторону и улыбаясь смущенно, говорил что-то военному
министру, одетому
в штатское и с палочкой
в руке.
—
В стране быстро развивается промышленность. Крупная буржуазия организует свою прессу: «Слово» — здесь, «Утро России» —
в Москве. Москвичи, во главе с
министром финансов, требуют изменения торговых договоров с иностранными государствами, прежде всего — с Германией, — жаловался испуганный человек и покашливал все сильнее.
— Я
в это не верю, — сказал Самгин, избрав самый простой ответ, но он знал, что все слухи, которые приносит Дронов, обычно оправдываются, — о переговорах
министра внутренних дел Протопопова с представителем Германии о сепаратном мире Иван сообщил раньше, чем об этом заговорила Дума и пресса.
— Я ведь не
министр и особенно углубляться
в эти семейные дела у меня охоты нет, — сказала Марина.
— Да, так. Вы — патриот, вы резко осуждаете пораженцев. Я вас очень понимаю: вы работаете
в банке, вы — будущий директор и даже возможный
министр финансов будущей российской республики. У вас — имеется что защищать. Я, как вам известно, сын трактирщика. Разумеется, так же как вы и всякий другой гражданин славного отечества нашего, я не лишен права открыть еще один трактир или дом терпимости. Но — я ничего не хочу открывать. Я — человек, который выпал из общества, — понимаете? Выпал из общества.
Он смотрел на маленького
в сравнении с ним царя и таких же небольших
министров, озабоченно оттопырив губы, спрятав глаза под буграми бровей, смотрел на них и на золотые часы, таявшие
в руке его.
«…на его место, — шепотом читал он дальше, — прочат
в министры князя И.
В., а товарищем И. Б — а… Женщины подняли гвалт… П. П. проиграл семьдесят тысяч… X — ие уехали за границу… Тебе скучно, вижу, что морщишься — спрашиваешь — что Софья Николаевна (начал живее читать Райский): сейчас, сейчас, я берег вести о ней pour la bonne bouch [на закуску (фр.).]…»
Тит Никоныч любил беседовать с нею о том, что делается
в свете, кто с кем воюет, за что; знал, отчего у нас хлеб дешев и что бы было, если б его можно было возить отвсюду за границу. Знал он еще наизусть все старинные дворянские домы, всех полководцев,
министров, их биографии; рассказывал, как одно море лежит выше другого; первый уведомит, что выдумали англичане или французы, и решит, полезно ли это или нет.
«А ты, за службу и дружбу мою, — читал дальше Райский, — пришли или привези мне к зиме, с Волги, отличной свежей икры бочонок-другой, да стерлядей
в аршин: я поделюсь с его сиятельством, моим партнером,
министром и милостивцем…»
— Я просто не пущу тебя сегодня, Леонтий, — сказал Райский, — мне скучно одному; я перейду
в старый дом с тобой вместе, а потом, после свадьбы Марфеньки, уеду. Ты при бабушке и при Вере будешь первым
министром, другом и телохранителем.