Неточные совпадения
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания
рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили
в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз
в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя,
в твердости воли и каждый вечер вносил
в особую книгу отчет прошедшего
дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски,
в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Однажды (это было
в первый мой приезд
в Париж, сейчас после la belle echauffouree du 2 decembre [известного дерзкого предприятия 2 декабря (франц.)]),
в один из моих приемных
дней, en plein salon, [
в разгар приема (франц.)] кому-то вздумалось faire l'apologie du chevalier Bayard [восхвалять рыцаря Баяра (франц.)] — тогда ведь были
в моде
рыцарские чувства.
Что может быть глупее, как сдернуть скатерть с вполне сервированного стола, и, тем не менее, для человека, занимающегося подобными
делами, это не просто глупость, а молодечество и даже,
в некотором роде,
рыцарский подвиг,
в основе которого лежит убеждение: другие мимо этого самого стола пробираются боком, а я подхожу и прямо сдергиваю с него скатерть!
Особливо
в вакантное время, когда он бывал разлучен надолго со своими товарищами, когда часто целые
дни просиживал
в уединении, юное воображение его бродило по
рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным, дремучим лесам.
Сентиментальная
дева дочитывала, для большего эффекта вблизи развалин замка, презанимательный
рыцарский роман,
в котором описывались приключения двух любовников, заброшенных — один
в Палестину, другой —
в Лапландию и наконец с помощью карлы, астролога и волшебницы соединенных вечными узами на острове Св.
В замке пустота была ощутительна; скука налегла на всех; прекрасные
дни казались душными; если не было грозы, так несносный жар предвещал ее; мошки кусали нестерпимо; рассказы девицы Горнгаузен о
рыцарских временах были приторны, беседа домоправительницы — несносна.
Особенною торжественностью отличался прием баварской депутации, состоявшей собственно из прежних иезуитов, обратившихся, при уничтожении их общества,
в мальтийских рыцарей, которые, явившись
в Петербург по
делам ордена, прикрыли свои иезуитские происки и козни
рыцарскими мантиями.
Похороны были скромно справлены, с одним священником и его причтом, без балдахина с
рыцарским плюмажем, без коней
в черных попонах, без факелов, которых зловещий огонь, красноватый среди белого
дня, с их смолистым куревом, так жутко бросается
в глаза прохожих.
За общей
рыцарской трапезой отпускалось на каждого рыцаря
в день один фунт мяса, один графин вина и шесть хлебов.
В посты мясо заменялось рыбою.
Хотя аббат Верто
в своей книге отвергал все легендарные сказания, переходившие без всякой проверки через длинный ряд веков, от одного поколения к другому, и говорившие о непосредственном участии Господа и святых угодников, как
в военных подвигах, так и
в обиходных
делах мальтийского
рыцарского ордена, юный читатель именно и воспламенял свой ум таинственною стороною истории
рыцарского ордена, и верил, несмотря на сомнительный тон самого автора, во все чудеса, совершенные будто бы свыше во славу и на пользу этого духовно воинственного учреждения.