Неточные совпадения
Запевали «Дубинушку» двое: один — коренастый,
в красной, пропотевшей, изорванной рубахе без пояса,
в растоптанных лаптях, с голыми выше локтей
руками, точно покрытыми железной ржавчиной. Он пел высочайшим, резким тенором и, удивительно фокусно подсвистывая среди слов, притопывал ногою, играл всем телом, а железными
руками играл на тугой веревке, точно на
гуслях, а пел — не стесняясь выбором слов...
Ее погибель — это осуществленная песнь плена вавилонского: играиъйте и пойте нам песни сионские, — говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не
в рабстве можно петь священные песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и
руки отсохнут, нежели примутся они за
гусли и запоют сионские песни на потеху владык своих.
Пообедав наскоро, он сейчас же принимался за чтение, и если тут что-нибудь приходилось ему по душе, сильно углублялся
в это занятие и потом вдруг иногда вставал, начинал взволнованными шагами ходить по комнате, ерошил себе волосы, размахивал
руками и даже что-то такое декламировал и затем садился за свои
гусли и начинал наигрывать и подпевать самым жалобным басом известную чувствительную песню: «Среди долины ровныя» [Среди долины ровныя… — первая строка песни на слова А.Ф.Мерзлякова (1778—1830).].
— А это что? — спросила Дуня, указывая на картину «Ликовствование». На ней изображен был Христос с овечкой на
руках, среди круга ликующих ангелов. Одни из них пляшут, другие плещут
руками, третьи играют на
гуслях, на свирелях, на скрипках, на трубах. Внизу царь Давид пляшет с арфой
в руках и плещущие
руками пророки и апостолы. Подвела Марья Ивановна Дуню к картине.
Доходили слухи до Луповиц, что там, где-то у подножья Арарата, явился царь, пророк и первосвященник, что он торжественно короновался и, облачась
в порфиру, надев корону с другими отличиями царского сана, подражая Давиду, с
гуслями в руках, радел середи многочисленной толпы на широкой улице деревни Никитиной.
Слышит, что и теперь у подошвы Арарата новый христос Максим, пророк, первосвященник и царь людей Божьих, слышит, что он короновался и, подражая царю Давиду, с
гуслями в руках радел на деревенской улице.
— Мщение! — вскричал Владимир, разбив свои
гусли. — На что вы мне теперь? Вы не выражаете того, что я чувствую. Мщение! — сказал он Немому, расставаясь с ним и пожав ему
руку пожатием,
в котором теплилась последняя искра любви к ближнему. Добрый Немой, не понимая его, с жалостию смотрел на него, как на больного, которого он не имел средств излечить, крепко его обнял и проводил со слезами. После него и Немой остался на мызе круглою сиротою!..