Журавль в небе

Вера и Марина Воробей

Ира Наумлинская влюбилась в рок-музыканта Рэма Калашникова. Володя Надыкто, ее рыцарь без страха и упрека, отошел в сторону. Решив, что Рэм – ее судьба, Ира вместе с другими фанатками отправилась в Питер на концерт его группы. Однако ее ждало глубокое разочарование, когда она поняла, что Рэм – всего лишь талантливый актер, а мистическое притяжение, которое возникло между ними на концерте и которое Ира приняла за любовь с первого взгляда, всего лишь актерский прием.

3

Клуб «Провокация» оказался вполне мирным и, как выразился Надыкто, цивильным заведением. Впрочем, таковым он выглядел лишь на первый взгляд. Похожие на кухонные, различные по высоте и форме столики, некоторые из которых были покрыты потертыми клеенками, оклеенные полосатыми обоями стены. Источником света тут служили не лампы дневного освещения и не люстры или какие-нибудь настенные светильники, а торшеры. Возле каждого столика по торшеру. Причем все они были разными и какими-то плохо сочетающимися. У одного, например, плафон зеленый и круглый, а у другого оранжевый и сделанный в форме трапеции, у третьего вообще в виде металлической тарелки, едва прикрывавшей лампочку… Присмотревшись повнимательней, Наумлинская с удивлением обнаружила, что все торшеры далеко не новые. Так, плафон того, что возвышался над их с Надыкто столиком, при ближайшем рассмотрении оказался дырявым. Дыра была круглой, с обожженными краями. Казалось, кто-то нарочно поднес к клеенчатому бледно-голубому плафону спичку или огонек зажигалки. А может, так оно и было на самом деле.

Обои на стенах тоже имели весьма неприглядный вид. Во-первых, поражала сама расцветка. Такими оклеивали квартиры в годах семидесятых, наверное, когда в магазинах ничего невозможно было купить. Наумлинской рассказывала о тех временах мама. Тогда все доставалось, а не покупалось, как сейчас в обычных магазинах, где от изобилия расцветок тех же обоев голова кругом идет. А в те казавшиеся Наумлинской далекими времена люди безумно радовались, когда удавалось достать по жуткому блату несколько рулонов бумажных обоев, которых порой не хватало потом, чтобы оклеить комнату. Однажды, когда Евгения Павловна затеяла ремонт в квартире и Ире поручили сдирать со стен старые обои, под слоем газет она обнаружила что-то такое дикое, полосатое, с розочками — словом, убожество, а не обои. «Это что?» — спросила тогда Наумлинская у мамы. «Надо же! — на глазах той навернулись слезы умиления. — Остался кусочек… Ты бы знала, как мы с отцом радовались, когда достали эти обои! Как сейчас помню…» И далее следовал ностальгический рассказ о том, как, несмотря на тотальный дефицит, хорошо и дружно жилось людям в те далекие времена.

Теперь, глядя на стены модного молодежного клуба, Ира с удивлением отметила про себя, что грязные, засаленные, а в некоторых местах даже оборванные обои ужасно напоминают тот обнаруженный ею под слоем старых газет островок маминой юности.

— Слушай, — обратилась Наумлинская к Володе. — Это что, прикол такой? Ну, типа, ретро?

— Ну да, — энергично закивал тот. — Тут, понимаешь, эклектика возведена в степень стиля…

— Ничего не понимаю, — замотала головой Наумлинская. — Можно как-нибудь без заумных словечек?

— Ну… — почесал лоб Надыкто, — эклектика — это смешение всех стилей, сочетание несочетаемого в принципе, а вернее, отсутствие стиля как такового. Здесь же дизайнеры сознательно смешали стиль шестидесятых годов, — указал он рукой на торшер, — семидесятых, — парень скользил взглядом по стенам, — восьмидесятых. Видишь, тут вместо бара стенка мебельная? И все бутылки по шкафчикам рассованы. Такие стенки очень модные были в восьмидесятые годы. Ну а туалеты выполнены в стиле девяностых. Пойдешь — сама увидишь. И еще тут все неновое. Ты заметила?

— Да уж. — Наумлинская брезгливо покосилась на дырявый плафон.

— Это все натуральные вещи, с историей, понимаешь? Они долго служили людям, — продолжал восхищаться Надыкто.

— Их что, по помойкам собирали — эти обои, диванчики, стулья продавленные, торшеры? — пренебрежительно скривила губы девушка.

— Ну, необязательно, — утешил ее Володя. — В основном по квартирам, старым дачам, я думаю…

— А в чем же заключается провокация? — спросила Ира. — Почему клуб так называется?

— А фиг его знает, — решил не умничать Надыкто. — Но, помолчав немного, все-таки предположил: — В том, наверное, и заключается, что это клуб, а вещи все домашние и не просто домашние, а из разных времен собраны…

— Назвали бы уж тогда «Свалка», — предложила свой вариант Наумлинская.

— Так «Свалка» уже есть, — улыбнулся Володя. — На Профсоюзной. Не слышала?

— Что-то слышала по радио, — отмахнулась Ирина. — И все равно не понимаю, при чем тут провокация?

Тем временем в зале появились официантки. Одна из девушек, бесшумно передвигаясь в домашних тапочках по линолеуму, которым был покрыт пол, приблизилась к их столику. В руках девушка держала пластмассовый, неопределенного цвета поднос. На нем стояло два стакана, наполненных, как показалось Наумлинской, томатным соком, и две тарелки с яичницей. Девушка была одета в ситцевый, далеко не первой свежести домашний халатик, на котором отсутствовали две нижние пуговицы. Ирина с удивлением огляделась вокруг. Соседний столик обслуживала официантка, одетая в вечернее, расшитое стразами и явно недешевое вечернее платье. На ее коллеге, той, что обслуживала угловой столик, был надет старый, вылинявший спортивный костюм с вытянутыми коленями.

«Видимо, в этом тоже заключается провокация», — подумала Наумлинская, с тоской глядя на скудное угощение, принесенное официанткой.

— Меня зовут Вера, — неожиданно представилась та. — Это, — девушка указала на стаканы, — коктейль «Кровавая Мэри». В его состав входят томатный сок и водка. Три четверти сока, а остальное водка… А это, — официантка кивнула на тарелки, — глазунья. Еще вы можете отдельно заказать сосиски, бутерброды с колбасой, сыром и какао. Правда, это уже за деньги.

— А если я хочу кофе? — поинтересовался Надыкто, сурово сдвинув брови.

— Кофе нет, — последовал лаконичный ответ.

— Понятно, — вздохнул парень и виновато покосился на Наумлинскую.

Когда официантка в халатике удалилась, Ирина взяла со стола стакан и, внимательно всматриваясь в его содержимое, уныло заметила:

— Ты как хочешь, а я эту гадость пить отказываюсь.

— Может, какао? — робко предложил Володя.

— Терпеть его не могу, — скривила губы Ира.

Тем временем на низком подиуме начали появляться музыканты. Их было пятеро. Один держал в руках громоздкий и какой-то дико несуразный инструмент, который Наумлинская видела однажды по телевизору, но вспомнить его название сейчас никак не могла.

— Что это за бандура? — спросила она у своего спутника, покосившись на диковинный инструмент.

— Волынка, — сказал Надыкто.

Название остальных инструментов Ирина знала. Паренек в пестрой футболке сжимал в руках гусли, другой, одетый во все черное, облизывал губы, поднося к ним флейту, четвертый музыкант устанавливал на полу громадную арфу и, наконец, пятый пристроился в углу, окружив себя множеством разновеликих барабанчиков. Он то и дело постукивал по ним ладонями, прислушивался, менял перкуссии местами.

— Странный наборчик инструментов, тебе не кажется? — криво усмехнулась Ирина. — Или это тоже провокация?

— Не думаю, — замотал головой Надыкто. — Во всяком случае, играют они классно.

— Посмотрим, — скептически протянула Ирина, подперев щеку кулаком.

Володя принялся за яичницу. Он поглощал это нехитрое угощение с таким зверским аппетитом, что у Наумлинской появилось желание попробовать. Она взяла вилку и как бы нехотя ковырнула желток. Тот начал медленно растекаться по тарелке.

— Вкусно? — подпустив в голос иронических ноток, поинтересовалась она у Надыкто.

— Да ты попробуй, — буркнул тот с набитым ртом. — Дома так ни за что не получится!

Помедлив для приличия, Ира начала медленно и чуть лениво есть. С первого же кусочка она с удивлением поняла, что Надыкто прав. Глазунья оказалась невероятно вкусной. Настолько вкусной, что девушке даже захотелось добавки. Правда, она не призналась в этом Володе. Отодвинув от себя чистую тарелку, Наумлинская отхлебнула глоток «Кровавой Мэри» и, передернув плечами, поинтересовалась:

— Как ты думаешь, можно заказать стакан сока без водки?

Надыкто поднялся и направился к стойке. Через пару минут с довольной улыбкой на лице и стаканом томатного сока в руках он вернулся на место.

— Вот видишь, — миролюбиво склонил голову набок Володя, — не так уж все и плохо.

— А где же этот твой… как его? — спросила Ирина, нарочно делая вид, что забыла имя музыканта.

— Рэм Калашников, — напомнил Надыкто. — Готовится, наверное.

— Слушай. — Ира сделала маленький глоток и поставила стакан на место. — А что, танцевать никто не будет? — Она с сомнением осмотрела пространство перед подиумом. — Надо бы столики подальше отодвинуть, а то места совсем нет…

— Ир, — улыбнулся Володя, дотрагиваясь до ее руки, — это не то, что ты думаешь… Да сама скоро поймешь, — выразил уверенность он.

И тут на сцену вышел Рэм. Ира поняла это по раздавшимся с разных сторон аплодисментам, топоту и свисту. Володя тоже оживился и принялся энергично хлопать. Кое-кто выкрикивал приветствия: «Здорово, Рэм! Оу! Классно выглядишь, Рэм! Когда начнем, в натуре?»

Столик, за которым расположились Наумлинская и Надыкто, отделяли от подиума метров пять-шесть, не больше, и ребята могли как следует рассмотреть человека, появившегося на сцене.

Рэм улыбнулся, подошел к стойке микрофона, откашлялся. Невольно Наумлинская отметила про себя, что этот парень, как бы она ни была настроена против него, притягивает к себе взгляд, хотя внешность его не отличалась ничем особенным. Короткая стрижка, глаза не то чтобы очень уж большие, да и не слишком выразительные… обычные темные, глубоко посаженные глаза. Подбородок, который принято называть волевым, с ямочкой посередине, а на вкус Наумлинской, так тяжеловатый какой-то подбородок… Нос прямой и довольно-таки крупный. Брови… Густые, темные, четко очерченные. Вот рот действительно красивый. Губы будто бы улыбаются чему-то постоянно, а на самом деле они просто такие от природы. И лоб высокий и чистый. Такие бывают обычно у мечтательных и склонных к поэзии людей. Ира об этом в книжке читала. Интересная, кстати, книжка. Старинная, еще с ятями, а называлась она «Физиогномика». Там описывались различные типы лиц и соответствующие им черты характера. Так вот, лицо этого человека хоть и не отличалось особенной красотой или мужественностью, но на него почему-то хотелось неотрывно смотреть. И, подумав так, Наумлинская попыталась отвести взгляд в сторону, но не смогла этого сделать… Наверное, потому, что в эту секунду Рэм произнес первое слово.