Неточные совпадения
Кити держала ее за
руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла
в комнаты, собрала
ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Мавра ушла, а Плюшкин, севши
в кресла и взявши
в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо
в чернильницу с какою-то заплесневшею жидкостью и множеством мух на дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные
ноты, придерживая поминутно прыть
руки, которая расскакивалась по всей бумаге, лепя скупо строка на строку и не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
На высоких
нотах голос Ловцова срывался, всхрапывал. Стоял этот мужик «фертом», сунув ладони
рук за опояску, за шаль, отведя локти
в сторону. Волосы на лице его неприглядно шевелились, точно росли, пристальный взгляд раздражал Самгина.
Лидия, непричесанная,
в оранжевом халатике,
в туфлях на босую ногу, сидела
в углу дивана с тетрадью
нот в руках. Не спеша прикрыв голые ноги полою халата, она, неласково глядя на Клима, спросила...
Он снова начал играть, но так своеобразно, что Клим взглянул на него с недоумением. Играл он
в замедленном темпе, подчеркивая то одну, то другую
ноту аккорда и, подняв левую
руку с вытянутым указательным пальцем, прислушивался, как она постепенно тает. Казалось, что он ломал и разрывал музыку, отыскивая что-то глубоко скрытое
в мелодии, знакомой Климу.
Опираясь локтями на стол, поддерживая ладонью подбородок, он протянул над столом левую
руку с бокалом вина
в ней, и бесцветные глаза его смотрели
в лицо Самгина нехорошо, как будто вызывающе.
В его звонком голосе звучали едкие, задорные
ноты.
Бабушка хотела отвечать, но
в эту минуту ворвался
в комнату Викентьев, весь
в поту,
в пыли, с книгой и
нотами в руках. Он положил и то и другое на стол перед Марфенькой.
—
В лодке у Ивана Матвеича оставил, все из-за того сазана! Он у меня трепетался
в руках — я книгу и
ноты забыл… Я побегу сейчас — может быть, он еще на речке сидит — и принесу…
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой
в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее;
ноты выше:
в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез
в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается
в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой
руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь
в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких
нот — и с последней
нотой обморок!
— Капитан, — сказал он мне, и
в голосе его зазвучали просительные
ноты, — моя не могу сегодня охота ходи. Там, — он указал
рукой в лес, — помирай есть моя жена и мои дети.
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но
в общем вопросе остаются затруднения. Ваша книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы
нот; я перевертываю их иногда левою
рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?
Но вот вам примета: я буду держать
в руке сверток
нот.
Он ударил своей умелой
рукой по клавишам, подражая праздничному колокольному трезвону. Иллюзия была полная. Аккорд из нескольких невысоких тонов составлял как бы фон поглубже, а на нем выделялись, прыгая и колеблясь, высшие
ноты, более подвижные и яркие.
В общем это был именно тот высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет собою праздничный воздух.
Но при этом казалось, что слепой придавал еще какие-то особенные свойства каждому звуку: когда из-под его
руки вылетала веселая и яркая
нота высокого регистра, он подымал оживленное лицо, будто провожая кверху эту звонкую летучую
ноту. Наоборот, при густом, чуть слышном и глухом дрожании баса он наклонял ухо; ему казалось, что этот тяжелый тон должен непременно низко раскатиться над землею, рассыпаясь по полу и теряясь
в дальних углах.
На этом пункте они всегда спорили. Старый штейгер относился к вольному человеку — старателю — с ненавистью старой дворовой собаки. Вот свои работы — другое дело… Это настоящее дело, кабы сила брала. Между разговорами Родион Потапыч вечно прислушивался к смешанному гулу работавшей шахты и, как опытный капельмейстер,
в этой пестрой волне звуков сейчас же улавливал малейшую неверную
ноту. Раз он соскочил совсем бледный и даже поднял
руку кверху.
Все глаза горят, все
руки в движении, все голоса надорваны и тянут какую-то недостижимо высокую
ноту; во всех горлах пересохло.
— Здравствуйте, Яков Васильич! Давно мы с вами не видались! — произнес старик, протягивая ему
руку, но не приподымаясь с кресел, и до такой степени сумел совладеть с собой, что
ноты неприязни не почувствовалось
в этой фразе.
Тут он делал…» — Старик начал было какую-то необыкновенную фиоритуру — и на десятой
ноте запнулся, закашлялся и, махнув
рукою, отвернулся и пробормотал: «Зачем вы меня мучите?» Джемма тотчас же вскочила со стула и, громко хлопая
в ладоши, с криком: «Браво!.. браво!» — подбежала к бедному отставному Яго и обеими
руками ласково потрепала его по плечам.
Предполагаемые собрания начались
в уездном городе, и осуществились они действительно благодаря нравственному и материальному содействию Рамзаевых, так как они дали бесплатно для этих собраний свой крепостной оркестр, человек
в двадцать, и оркестр весьма недурной по той причине, что Рамзаев был страстный любитель музыки и по большей части сам являлся дирижером своих музыкантов, причем с неустанным вниманием глядел
в развернутые перед ним
ноты, строго
в известных местах взмахивал капельмейстерской палочкой, а
в пассажах тихих и мелодических широко разводил
руки и понижал их, поспешно утирая иногда пот с своего лица, весьма напоминавшего облик барана.
Боже, как велик и светло сияющ стоит с
нотами в руках огромный Ахилла!
— Дураки, — сказал дядя Ерошка. — Так-то мы, бывало, спутаемся ночью
в степи. Чорт их разберет! Выеду, бывало, на бугор, завою по бирючиному, вот так-то! (Он сложил
руки у рта и завыл, будто стадо волков,
в одну
ноту.) Как раз собаки откликнутся. Ну, доказывай. Ну чтò ж, нашли?
— Пятнадцать лет был
в певчих, во всем Луганском заводе, может, ни у кого такого голоса не было, а как, чтоб его шут, выкупался
в третьем году
в Донце, так с той поры ни одной
ноты не могу взять чисто. Глотку застудил. А мне без голосу все равно, что работнику без
руки.
Когда он вошел к себе
в комнату, то было уже светло. На рояле около раскрытых
нот догорали две свечи. На диване лежала Рассудина,
в черном платье,
в кушаке, с газетой
в руках, и крепко спала. Должно быть, играла долго, ожидая, когда вернется Ярцев, и, не дождавшись, уснула.
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а
в сущности, двух
нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все
руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно,
в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
Густые, тёмные
ноты басовой партии торжественно колыхались
в воздухе, поддерживая пение детей; порою выделялись красивые и сильные возгласы тенора, и снова ярко блистали голоса детей, возносясь
в сумрак купола, откуда, величественно простирая
руки над молящимися, задумчиво смотрел вседержитель
в белых одеждах.
Против меня у распахнутой двери стоял стройный высокий богатырь
в щегольской поддевке и длинных сапогах. Серые глаза весело смотрели. Обе
руки размахнулись вместе с последней высокой
нотой и остановились над его седеющей курчавой головой.
В левой — огромная жестяная банка, перевязанная бечевкой, а
в правой — большой рогожный кулек.
Сценарист Яковлев сверкнул на меня очками и предупредительно поднял
руку, но я сам слушаю знакомые реплики, и
в тот момент, когда Яковлев опустил
руку, я рванулся на сцену, будто продолжаю дальний бег, перепрыгиваю группу около костра и еще через два прыжка останавливаюсь перед атаманом, высоко подняв
руку, с веревочной петлей на шее, и отчеканиваю на высокой
ноте...
(Сказав это, патер сделал
в молчании два различные движения
руками, как бы отражая от себя куда-то два различные изображения; потом дунул, напряженно посмотрел вслед за своим дуновением и заговорил двумя
нотами ниже.)
Когда я пью чай, ко мне входит моя Лиза,
в шубке,
в шапочке и с
нотами, уже совсем готовая, чтобы идти
в консерваторию. Ей двадцать два года. На вид она моложе, хороша собой и немножко похожа на мою жену
в молодости. Она нежно целует меня
в висок и
в руку и говорит...
Когда он, бывало, приподняв перегнувшуюся на левой
руке его упавшую у часовни
в обморок Алису и высоко занесши правую
руку, выражал восторг своей близости к этой безупречной чистоте фразой: «du zarte Blume!», потрясая театр самою низкою
нотой своего регистра, мы с Григорьевым напропалую щипали друг друга.
Он встал
в уголок позади рояля, по обыкновению захватив одной
рукой полки своего подрясника, а другой прикрыл рот, но из его шершавой глотки полились такие бархатные, тягучие, таявшие
ноты, что октава о. Андроника и тенор Гаврилы Степаныча служили только дополнением этому богатейшему голосу, который то спускался низкими мягкими
нотами прямо
в душу, то с силой поднимался вверх, как туго натянутая струна.
— Что же, ты, вероятно, будешь кашлять по
нотам? Вот рассуди, пожалуйста, — обратился Мухоедов ко мне, тыча Гаврила Степаныча
рукой в грудь. — Вот человек одной ногой
в могиле стоит, на ладан дышит и продолжает себя губить какими-то спевками… Не есть ли это крайняя степень безумия?..
Пел Коновалов баритоном, на высоких
нотах переходившим
в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку
рукой, он с чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого славного парня поющим свою грустную песню.
Как и
в прошлом году, последние приехали с визитом действительный статский советник Крылин и известный адвокат Лысевич. Приехали они, когда на дворе становилось уже темно. Крылин, старик за 60 лет, с широким ртом и с седыми бакенами около ушей, похожий лицом на рысь, был
в мундире с аннинскою лентой и
в белых штанах. Он долго держал
руку Анны Акимовны
в своих обеих
руках, глядел ей пристально
в лицо, шевелил губами и наконец сказал с расстановкой,
в одну
ноту...
Смагин почтительно наклонил голову
в знак своего душевного умиления, — солдатская откровенность генерала была ему на
руку. После этих предварительных разговоров он ловко ввернул рассказ о том, как Тарас Ермилыч молился утром богу и бросил свечу об пол. Генералу ужасно понравился анекдот, и генеральский смех густой
нотой вырвался из кабинета.
Вавило играет песню: отчаянно взмахивает головой, на высоких, скорбных
нотах — прижимает
руки к сердцу, тоскливо смотрит
в небо и безнадежно разводит
руками, все его движения ладно сливаются со словами песни. Лицо у него ежеминутно меняется: оно и грустно и нахмурено, то сурово, то мягко, и бледнеет и загорается румянцем. Он поет всем телом и, точно пьянея от песни, качается на ногах.
Я видел ее
в первый раз
в роли Ксении
в «Дмитрии Донском» и разделял общее восхищение зрителей; но Шушерин, к великому удивлению моему, сказал мне, что она начинает портиться и что он решительно недоволен ею
в трагических ролях, кроме ролей Антигоны и Корделии, что она попала
в руки таких учителей, которые собьют ее с толку, выучат ее с голосу завыванию по
нотам.
Отверстие
в стене, вроде печной дверки, открылось;
в него мелькнул свет, и протянулась
рука с подсвечником. Камера осветилась, но не стала приветливой. Я взял свечу не торопясь. Мне хотелось заговорить с моим сторожем. Голос, которым он сказал эти слова, был грудной и приятный.
В нем слышались простые
ноты добродушного человека, и я тотчас же вспомнил, что это тот самый, который первый пригласил меня
в келью деликатным «пожалуйте».
В его голосе исчезли мягкие, благосклонные
ноты, с какими он обращался к послушному Тимошке, давившему людей
руками и сдиравшему шкуры с живых кошек. Очевидно,
в глазах Михеича Яшка был хуже остяка.
— Как это руки-то?.. — спросил он с соболезнующей
нотой в тоне вопроса.
Тихим плеском светлых вод
Всколыхалася река.
Переливы дивных
нотНежат сердце рыбака:
Рыбка рыбку шевелит,
Рыбка рыбке говорит:
Бед промчались облака:
Благотворная
рукаНакормила нас.
Радость наша велика;
Превращается река
В танцовальный класс.
По-прежнему играл он машинально и брал не больше пяти-шести
нот; как будто свирель попала ему
в руки только первый раз, звуки вылетали из нее нерешительно,
в беспорядке, не сливаясь
в мотив, но Мелитону, думавшему о погибели мира, слышалось
в игре что-то очень тоскливое и противное, чего бы он охотно не слушал.
— Это, милостивый государь, не дребедень, — отвечал Горданов, — а это
ноты, на которых мы сыграем полонез для вашего свадебного пира и учредим на этом дворянство и благосостояние ваших милых малюток. Прошу вас слушать: человек, написавший все это своею собственною
рукой, есть человек, уже компрометированный
в политическом отношении, дома у него теперь опять есть целый ворох бумаг, происхождение которых сближает его с самыми подозрительными источниками.
Эта виолончель знает
ноты, но не хочет знать души! Можно ли поручать этот нежный и мягкозвучный инструмент людям, не умеющим чувствовать? По всему лицу дирижера забегали судороги, и свободная
рука вцепилась
в пюпитр, точно пюпитр виноват
в том, что толстый виолончелист играет только ради денег, а не потому, что этого хочется его душе!
Так выходило по соображениям Теркина из повадки и наружности техника: лицо подвижное, подслеповат, волосы длинные, бородка плохо растет, говорит жидким тенором, отрывисто,
руками то обдергивает блузу, то примется за бородку. О приятном тоне, об уменье попасть
в ноту с чужим человеком он заботится всего меньше.
Мое впечатление от петербуржцев средней
руки, от той массы, где преобладал чиновник холостой и семейный, сразу дало верную
ноту на десятки лет вперед. И теперь приличная петербургская толпа
в общих чертах — та же. Но она сделалась понервнее от огромного наплыва
в последние годы молодежи — студентов, студенток, профессиональных женщин и"интеллигентного разночинца".
Ежедневное катанье
в Гайд-Парке с вереницей амазонок и всадников дает, опять-таки единственную,
ноту Лондона, как вместилища барско-капиталистического слоя общества, который держал, да и до сих пор еще держит
в своих
руках все и вся и слишком редко и неохотно думает о том, что трудовая масса
в какой-то момент все это опрокинет.
Беседа его текла с особенной — не слащавой, а обаятельной мягкостью; но когда речь касалась какого-нибудь сюжета, близкого его гуманному credo, и у него слышались очень горячие
ноты. Я замечал и тогда уже нервность
в его лице и
в движениях
рук, которые он на подмостках закладывал всегда за спину и жестов не делал. На этих избирательных подмостках я его и слышал, а
в Палате он выступал очень редко, и при мне — ни разу.
Ренан, когда я много лет спустя попал
в эту самую аудиторию на его лекции, разбирал какие-то спорные пункты библейской экзегетики и полемизировал с немецкими учеными. Он ходил вдоль стола, около которого сидели слушатели и слушательницы, и, с книжкой
в руках, горячился, высокими
нотами, похожий на жирненького аббата, со своим полным лицом и кругленьким брюшком.
Тепловский. Да какая же вы дама? Вы девица Саломея, да еще
в руках у этого Ирода… Друг мой, Павел, так нельзя — ты себя компрометируешь: разве это рояль? (Берет две-три
ноты.) Мог бы обзавестись настоящим инструментом: денег зарабатываешь ой-ой!