Неточные совпадения
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину и вздумает все убрать, вычистить, установить, живо, разом привести
в порядок! Бедам и убыткам не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись
в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье
разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать из
комнаты, или он сам уходил с бранью и с проклятиями.
Бедные работники оставались покинутыми на произвол судьбы,
в больницах не было довольно кроватей, у полиции не было достаточно гробов, и
в домах, битком набитых
разными семьями, тела оставались дня по два во внутренних
комнатах.
Она стоит,
в ожидании экипажа,
в комнате, смежной с спальней, и смотрит
в окно на раскинутые перед церковью белые шатры с
разным крестьянским лакомством и на вереницу разряженных богомольцев, которая тянется мимо
дома по дороге
в церковь.
А именно: все время, покуда она жила
в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили
в той же
комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой
комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой
в ее городской
дом воз или два
разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Кто из нас мимо пройдет — я или Саша, или из слуг, кого он знал подобрее к нему, — то он сейчас машет, манит к себе, делает
разные знаки, и разве только когда кивнешь ему головою и позовешь его — условный знак, что
в доме нет никого постороннего и что ему можно войти, когда ему угодно, — только тогда старик тихонько отворял дверь, радостно улыбался, потирал руки от удовольствия и на цыпочках прямо отправлялся
в комнату Покровского.
С балкона
в комнату пахнуло свежестью. От
дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между деревьями пестрели цветы, бежали
в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось
в берега озеро, облитое к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало; с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось
в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы с волнующимися, разноцветными хлебами шли амфитеатром и примыкали к темному лесу.
Комната Людмилы представляла несколько лучшее убранство, чем остальной хаотический
дом: у нее на окнах были цветы; на туалетном красного дерева столике помещалось круглое
в резной раме зеркало, которое было обставлено
разными красивыми безделушками; на выступе изразцовой печи стояло несколько фарфоровых куколок; пол
комнаты был сплошь покрыт ковром.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три
комнаты наняла приехавшая
в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу
дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался
разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Обедали
в маленькой, полутёмной
комнате, тесно заставленной
разной мебелью; на одной стене висела красная картина, изображавшая пожар, — огонь был написан ярко, широкими полосами, и растекался
в раме, точно кровь. Хозяева говорили вполголоса — казалось,
в доме спит кто-то строгий и они боятся разбудить его.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли
в другую
комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись
в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о
разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин
дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты
в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно
в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
Небольшая
комната в доме Торцова, заставленная
разного рода шкафами, сундуками и этажерками с посудой и серебром; мебель: диваны, кресла, столы, все очень богато и поставлено тесно. Вообще, эта
комната составляет род кабинета хозяйки, откуда она управляет всем
домом и где принимает своих гостей запросто. Одна дверь
в залу, где обедают гости, другая во внутренние
комнаты.
Синтянина стояла ни жива ни мертва за шторой: она не хотела их подслушивать, но и не хотела теперь себя обнаружить, да к этому не было уже времени, потому что
в эту минуту
в воздухе раздался страшный треск и вслед за тем такой ужасающий рев, что и Глафира, и Горданов бросились
в разные стороны: первая —
в большой
дом, второй —
в свою
комнату.
Спальня эта была довольно большой
комнатой, помещавшейся
в глубине
дома, невдалеке от спальни отца и матери, с двумя окнами, выходившими
в сад, завешанными белыми шторами. Сальная свеча, стоявшая на комоде, полуосвещала ее, оставляя темными углы. Обставлена она была массивною мебелью
в белоснежных чехлах, такая же белоснежная кровать стояла у одной из стен, небольшой письменный стол и этажерка с книгами и
разными безделушками — подарками баловника-отца, довершали ее убранство.
В старинной части
дома сохранились нетронутыми
комнаты с обстановкой, древность которой считалась веками, и обширная галерея, где по стенам были развешены портреты во весь рост
разных поколений доблестных князей Облонских, ведших свой род от Рюрика. Все остальные княжеские апартаменты были меблированы с поразительной роскошью, могущей удовлетворить самый требовательный современный вкус.
Элиодор, когда начал жить один
в этом
доме, нижний этаж приказал закрыть, временно, отделав только несколько
комнат для себя, своей библиотеки и коллекций, пока не будет готова отделка огромного"hall", где он поместит и громадный шкаф, и витрины, и
разные objets d'art.
После того надел на себя засаленный колпак, взял ночник, положил пистолет за пазуху, попытал крепость замка у кабинета, вывел у двери песком
разные фигуры, чтобы следы по нем были сейчас видны, и обошел рунтом [Рунтом (рундом) — кругом.] все
комнаты в доме.