Неточные совпадения
Действительно, все было приготовлено на славу: стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки, все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное, от
разных жильцов, но все было к известному
часу на своем месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила
дело, встретила возвратившихся даже с некоторою гордостию, вся разодетая,
в чепце с новыми траурными лентами и
в черном платье.
На ночь нас развели по
разным комнатам. Но как особых комнат было только три, и
в каждой по одной постели, то пришлось по одной постели на двоих. Но постели таковы, что на них могли бы лечь и четверо. На другой
день,
часу в восьмом, Ферстфельд явился за нами
в кабриолете, на паре прекрасных лошадей.
Осенью
в пасмурный
день всегда смеркается рано.
Часов в пять начал накрапывать дождь. Мы прибавили шагу. Скоро дорога разделилась надвое. Одна шла за реку, другая как будто бы направлялась
в горы. Мы выбрали последнюю. Потом стали попадаться другие дороги, пересекающие нашу
в разных направлениях. Когда мы подходили к деревне, было уже совсем темно.
Накануне отъезда,
часа в два, я сидел у него, когда пришли сказать, что
в приемной уже тесно.
В этот
день представлялись ему члены парламента с семействами и
разная nobility и gentry, [знать и дворянство (англ.).] всего, по «Теймсу», до двух тысяч человек, — это было grande levee, [большое вставание (фр.).] царский выход, да еще такой, что не только король виртембергский, но и прусский вряд натянет ли без профессоров и унтер-офицеров.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара.
Дело в том, что до последнего
часа Макар ни слова не говорил отцу, а когда Тит велел бабам мало за малым собирать
разный хозяйственный скарб, он пришел
в переднюю избу к отцу и заявил при всех...
И тайная вражда к Любке уже грызла его. Все чаще и чаще приходили ему
в голову
разные коварные планы освобождения. И иные из них были настолько нечестны, что через несколько
часов или на другой
день, вспоминая о них, Лихонин внутренне корчился от стыда.
В такого рода разговорах они, однако, просидели
часов до двенадцати. Наконец, Павел, утомленный
разного рода событиями
дня, встал.
Вероятно, он очень много хлопотал
в этот
день по
разным побегушкам — и, должно быть, успешно, — что и отозвалось
в самодовольном выражении его физиономии, когда вечером, ровно
в шесть
часов, он явился к Николаю Всеволодовичу.
И потому как человеку, пойманному среди бела
дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и не знали того, что люди не любят умирать от голода, не имея права вырабатывать себе пропитание из земли, на которой они живут, не любят работать под землей,
в воде,
в пекле, по 10—14
часов в сутки и по ночам на
разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.
Летом
в жаркий
день,
часов с девяти утра, вся порядочная рыба уйдет из материка и чистых мест разлива
в полои, проросшие
разными травами и зеленым густым лесом камыша, над которым возвышается уже палочник своими пуховыми темно-коричневыми султанами.
Постоянно думая, что если я, по милости божией, поправлюсь здоровьем, может быть, через год, то все же надобно будет представить меня опять
в гимназию, — она назначила мне от двух до трех
часов в день для повторения всего, чему я учился, для занятия чистописанием и чтением ей вслух
разных книг, приличных моему возрасту.
Что представления Петру
разных лиц были
делом обыкновенным и что за ними зорко следили приверженцы обеих партий, видно из следующей выписки из письма Шакловитого к Голицыну во время первого крымского похода: «Сего ж числа, после
часов, были у государя у руки новгородцы, которые едут на службу; и как их изволил жаловать государь царь Петр Алексеевич,
в то время, подступя, нарочно встав с лавки, Черкасский объявил тихим голосом князь Василья Путятина: прикажи, государь мой,
в полку присмотреть, каков он там будет?» (Устрялов, том I, приложение VII, стр. 356).
Конечно, по разъяснению
дела тотчас же разосланы были верховые
в разные стороны.
Часов в 10 утра я, проходя по двору, увидал подъезжавшего верхом со стремянным и борзыми дядю Петра Ниофитовича, выехавшего по первой пороше за зайцами. Бросившись ему навстречу, я рассказал о случившейся беде.
На другой
день я приехал
в девять
часов и нашел уже
в комитете несколько человек с
разными просьбами и надобностями, как-то: с объявлениями о книгах, с небольшими брошюрками и с множеством
разных лубочных картинок.
Он вставал с постели
в течение
дня часа на два или на три; принимался даже продолжать свой перевод «Певериля» и слабою рукою,
в разные приемы, перевел десять страниц, старательно скрывая от нас свою работу.
Как человеку, пойманному среди бела
дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он не знал того, что грабимый им человек не желал отдать ему свой кошелек, так и богатым людям нашего мира, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что они не знали того, что те люди рабочего народа, которые вынуждены работать под землей,
в воде, пекле по 10—14
часов в сутки и по ночам на
разных фабриках и заводах, работают такую мучительную работу потому, что только при такой работе богатые люди дают им возможность существования.
Обедает Вена, как и вся почти Германия, от двенадцати до
часу дня, потом начинается после работы
в канцеляриях и конторах сиденье по кафе, чтение газет, прогулка по Рингу, с четырех
часов — Promenade concert (концерты для гуляющих)
в разных садовых залах, и зимой и летом.
Тогда, сорок лет назад, даже
в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку
в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый
день, до поздних
часов ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и
разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед стоил тогда всего один гульден, а кресло
в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш
день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
Газеты и тогда уже входили
в жизнь венца как ежедневная пища, выходя по несколько раз
в день. Кофейни
в известные
часы набиты были газетной публикой. Но и
в прессе вы не находили блеска парижских хроникеров, художественной беллетристики местного происхождения, ничего такого, что выходило бы за пределы Австрийской империи с ее вседневной политиканской возней
разных народностей, плохо склеенных под скипетром Габсбургов.
Вы могли изо
дня в день видеть, как студент отправлялся сначала
в cremerie, потом
в пивную, сидел там до завтрака, а между завтраком и обедом опять пил
разные напитки, играл на бильярде,
в домино или
в карты, целыми
часами сидел у кафе на тротуаре с газетой или
в болтовне с товарищами и женщинами. После обеда он шел на бал к Бюллье, как кратко называли прежнюю"Closerie des Lilas", там танцевал и дурачился, а на ночь отправлялся с своей"подругой"к себе
в отельчик или к этой подруге.
Снова
разной формы и цвета экипажи стали запруживать каждый
день,
в приемные
часы светлейшего, Миллионную улицу.
День великий наступил. И Мамон и Хабар исполнили свои христианские обязанности, как перед смертным
часом, разумеется, каждый с
разными чувствами. Образец велел перенести себя
в божницу и там усердно, со слезами молясь, ожидал решения божьего суда.
В самом
деле, русские на нескольких плотах подъехали с
разных сторон к острову. Встреча была ужасная. Блеснули ружья
в бойницах, и осаждавшие дорого заплатили за свою неосторожность. Сотни их пали. Плоты со множеством убитых и раненых немедленно возвратились к берегу. Из стана послан был офицер шведский переговорить с Вульфом, что русские не на штурм шли, а только ошибкою, ранее назначенного
часа, готовились принять
в свое заведование остров.
У нее
в комнате бывали бессменно заседания"клуба". Иные так
днями просиживали до поздних
часов ночи, ели, пили, жестоко курили, пели, возились с Марьей Васильевной, проделывали над ней
разные дурачества.
С 6 до 8 занимался государственными
делами с первыми сановниками государства и затем два
часа верхом или
в санях ездил по городу, заезжая невзначай и совершенно неожиданно
в разные присутственные места и казармы. По возвращении домой
в 10
часов он до 12-ти занимался учением гвардии, принимал просьбы и совещался с военноначальниками.
В прошлом году, когда у Софи были jours fixes [журфиксы; установленное время приемов (фр.).], как раз
в дни маскарадов, к
часу все мужчины улизнут. А зевать начинают с одиннадцати. Они прямо говорят, что им
в миллион раз веселее с
разными Blanche и Clémence.