Неточные совпадения
Клим довольно рано начал замечать, что
в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное.
В своих беседах они особенно часто говорили о царе и
народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких
представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
Революция,
в его
представлении, не должна была изменить основные формы жизни
народа —
в этом он не сходился с Новодворовым и последователем Новодворова Маркелом Кондратьевым, — революция, по его мнению, не должна была ломать всего здания, а должна была только иначе распределить внутренние помещения этого прекрасного, прочного, огромного, горячо-любимого им старого здания.
А. Белый художественно прозрел
в русском
народе страстную мистическую стихию, которая была закрыта для старых русских писателей, создавших традиционно народническое
представление о
народе.
В «Notre Dame de Paris» [«Соборе Парижской Богоматери» (фр.).] у Виктора Гюго
в честь рождения французского дофина,
в Париже, при Людовике XI,
в зале ратуши дается назидательное и даровое
представление народу под названием: «Le bon jugement de la très sainte et gracieuse Vierge Marie», [«Милосердный суд пресвятой и всемилостивой Девы Марии» (фр.).] где и является она сама лично и произносит свой bon jugement. [милосердный суд (фр.).]
Должен сказать при этом, что собственно чорт играл
в наших
представлениях наименьшую роль. После своего появления старшему брату он нам уже почти не являлся, а если являлся, то не очень пугал. Может быть, отчасти это оттого, что
в представлениях малорусского и польского
народа он неизменно является кургузым немцем. Но еще более действовала тут старинная большая книга
в кожаном переплете («Печерский патерик»), которую отец привез из Киева.
Я подхожу к другой группе, где друг мой Василий Николаич показывает публике медведя, то есть заставляет Алексея Дмитрича говорить разную чепуху. Около них собралась целая толпа
народа,
в которой немолчно раздается громкий и искренний смех, свидетельствующий о необыкновенном успехе
представления.
—
В том суть-с, что наша интеллигенция не имеет ничего общего с
народом, что она жила и живет изолированно от
народа, питаясь иностранными образцами и проводя
в жизнь чуждые
народу идеи и
представления; одним словом, вливая отраву и разложение
в наш свежий и непочатый организм. Спрашивается: на каком же основании и по какому праву эта лишенная почвы интеллигенция приняла на себя не принадлежащую ей роль руководительницы?
Ты хочешь единения с
народом? — прекрасно! выбирай проказу, ложись
в навоз, ешь хлеб, сдобренный лебедой, надевай рваный пониток и жги книгу. Но не труби
в трубу, не заражай воздуха запахом трубных огрехов! Трубные звуки могут только раздражать, а с таким непочатым организмом, как
народ, дело кончается не раздражениями, а
представлением доказательств.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне оврага,
в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и
народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство
в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось
представление о грязной, распутной истории.
Как отдельный человек не может жить, не имея известного
представления о смысле своей жизни, и всегда, хотя часто и бессознательно, соображает свои поступки с этим придаваемым им своей жизни смыслом, так точно и совокупности людей, живущих
в одинаковых условиях —
народы, не могут не иметь
представления о смысле их совокупной жизни и вытекающей из нее деятельности.
Религиозное суеверие поощряется устройством на собранные с
народа средства храмов, процессий, памятников, празднеств с помощью живописи, архитектуры, музыки, благовоний, одуряющих
народ, и, главное, содержанием так называемого духовенства, обязанность которого состоит
в том, чтобы своими
представлениями, пафосом служб, проповедей, своим вмешательством
в частную жизнь людей — при родах, при браках, при смертях — отуманивать людей и держать их
в постоянном состоянии одурения.
Дудукин. Но относительно нравов и умственного развития находятся еще
в самом первобытном невежестве и о существовании драматического искусства имеют
представления самые смутные. А ведь артисты
народ необеспеченный, по-европейски сказать, пролетарии, а по-нашему, по-русски, птицы небесные: где посыпано крупки, там клюют, а где нет — голодают. Как же к ним не иметь сожаления?
Прибавьте к этому неверное слабое освещение, которое, как
в каком-нибудь старом готическом здании, падает косыми полосами сверху, точно из окон громадного купола, и вы получите слабое
представление о том лесе, про который
народ говорит, что
в нем «
в небо дыра».
Вот сколько отличнейших
представлений заключает
в себе такой простой факт, как общедоступность «добрых щей»! Спрашивается: ужели
в целом мире найдется
народ, более достойный названия «славного», нежели этот, вкушающий «добры щи»
народ?
Но министры не умели оценить умеренность и благородство его
представлений, — Овэн являлся перед ними
в качестве ходатая за
народ, и этого
в их глазах было достаточно, чтобы принять его свысока и неприязненно и не уважить его
представлений.
Было большое собрание людей, больше тысячи,
в большом театре.
В середине
представления один глупый человек вздумал пошутить и крикнул одно слово: «пожар!»
Народ бросился к дверям. Все столпились, давили друг друга, и, когда опомнились, было раздавлено насмерть 20 человек и больше 50 поранено.
Кто хотел бы составлять себе
представление о деревенском голоде, бывшем
в сороковом году, по тем явлениям, какие можно было наблюдать прошлой зимой, 1892 года, когда народные страдания были облегчаемы дружными усилиями разумных и добрых людей, тот получил бы очень неверное понятие о том, как страдал
народ при тех порядках беспомощия, о которых вспомянул генерал Мальцев.
Но еще гораздо раньше того (то есть
в 1900 году) почему-то и
в заграничной Польше уже знали, как я отношусь к польской нации. И когда я по дороге
в Вену заехал вместе с драматургом Залесским
в Краков на первое
представление его комедии, то на другой же день
в газете"Час"(обыкновенно враждебно настроенной к России) появилось известие о моем приезде, и я назван"известный другпольского
народа".
И мысль о чухонцах и греках производила во всем его теле что-то вроде тошноты. Для сравнения хотел он думать о французах и итальянцах, но воспоминание об этих
народах вызывало
в нем
представление почему-то только о шарманщиках, голых женщинах и заграничных олеографиях, которые висят дома у тетки над комодом.
Представления, нередкие и убедительные, голос
народа, покорный, но докучливый, насчет жидовской ереси возбудили живее его внимание. Он приказал нарядить собор и исследовать ересь. Хотели пытать обвиненных — он запретил, хотели казни — не позволил. Государь «соблюл себя от греха казнить их». Согласно с волею его, собор проклял всенародно ересь: кому назначили ссылку, кому народное поругание. Наказание стыдом примерно
в царствование государя грозного и
в XV веке.
Как ни странно это покажется, но нельзя не сказать, что верование
в будущую личную жизнь есть очень низменное и грубое
представление, основанное на смешении сна со смертью и свойственное всем диким
народам, и что еврейское учение, не говоря уже о христианском, стояло неизмеримо выше его.