Неточные совпадения
Он у
постели больной жены
в первый раз
в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое
в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние
в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
Больной и ласки и веселье
Татьяну трогают; но ей
Не хорошо на новоселье,
Привыкшей к горнице своей.
Под занавескою шелковой
Не спится ей
в постеле новой,
И ранний звон колоколов,
Предтеча утренних трудов,
Ее с
постели подымает.
Садится Таня у окна.
Редеет сумрак; но она
Своих полей не различает:
Пред нею незнакомый двор,
Конюшня, кухня и забор.
Елизавета Спивак простудилась и лежала
в постели. Марина, чрезмерно озабоченная, бегала по лестнице вверх и вниз, часто смотрела
в окна и нелепо размахивала руками, как бы ловя моль, невидимую никому, кроме нее. Когда Клим выразил желание посетить
больную, Марина сухо сказала...
Больной и без сил, лежа
в версиловской комнате, которую они отвели для меня, я с болью сознавал, на какой низкой степени бессилия я находился: валялась на
постели какая-то соломинка, а не человек, и не по болезни только, — и как мне это было обидно!
В третьем, четвертом часу усталое вставанье с грязной
постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье по комнатам
в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок
в окна, вялые перебранки друг с другом; потом обмывание, обмазывание, душение тела, волос, примериванье платьев, споры из-за них с хозяйкой, рассматриванье себя
в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье
в яркое шелковое обнажающее тело платье; потом выход
в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми,
больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
Третью неделю проводил доктор у
постели больной, переживая шаг за шагом все фазисы болезни. Он сам теперь походил на
больного: лицо осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела.
В течение первых двух недель доктор не спал и трех ночей.
На кожаном диване с другой стороны стола была постлана
постель, и на ней полулежал,
в халате и
в бумажном колпаке, Максимов, видимо
больной и ослабевший, хотя и сладко улыбавшийся.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната для проезжих.
В больших городах все останавливаются
в гостиницах, и у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня привели
в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату;
в ней были дети и женщины,
больной старик не сходил с
постели, — мне решительно не было угла переодеться. Я написал письмо к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Я отправился к ним.
В этот день мужу было легче, хотя на новой квартире он уже не вставал с
постели; я был монтирован, [возбужден, взвинчен (от фр. être monté).] дурачился, сыпал остротами, рассказывал всякий вздор, морил
больного со смеху и, разумеется, все это для того, чтоб заглушить ее и мое смущение. Сверх того, я чувствовал, что смех этот увлекает и пьянит ее.
…Прошли недели две. Мужу было все хуже и хуже,
в половину десятого он просил гостей удаляться, слабость, худоба и боль возрастали. Одним вечером, часов
в девять, я простился с
больным. Р. пошла меня проводить.
В гостиной полный месяц
стлал по полу три косые бледно-фиолетовые полосы. Я открыл окно, воздух был чист и свеж, меня так им и обдало.
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо
в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая, на залавке
в передней свою
постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина, стон
больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула
в дверях…
Его арестовали дома, поставили у дверей спальной с внутренней стороны полицейского солдата и братом милосердия посадили у
постели больного квартального надзирателя; так что, приходя
в себя после бреда, он встречал слушающий взгляд одного или испитую рожу другого.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала головой к слабо искавшей ее материнской руке. Губы
больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия.
В это время Харитина привела только что поднятую с
постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка была
в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
Он упал наконец
в самом деле без чувств. Его унесли
в кабинет князя, и Лебедев, совсем отрезвившийся, послал немедленно за доктором, а сам вместе с дочерью, сыном, Бурдовским и генералом остался у
постели больного. Когда вынесли бесчувственного Ипполита, Келлер стал среди комнаты и провозгласил во всеуслышание, разделяя и отчеканивая каждое слово,
в решительном вдохновении...
Ты знаешь, что Барятинский
в Тобольске, приехал туда
больной — не знаю, каково теперь его здоровье;
в Красноярске он целый месяц пролежал
в постели.
Я сейчас начал просить отца, чтоб
больного старичка положили
в постель и напоили чаем; отец улыбнулся и, обратясь к Миронычу, сказал: «Засыпка, Василий Терентьев, больно стар и хвор; кашель его забил, и ухвостная пыль ему не годится; его бы надо совсем отставить от старичьих работ и не наряжать
в засыпки».
Мы оба вышли из кухни (
в которой и происходило наше свидание), и доктор снова приблизился к
постели больной.
Евгений Константиныч проснулся довольно поздно, когда на фабрике отдали свисток к послеобеденным работам.
В приемных комнатах господского дома уже толклись с десяти часов утра все главные действующие лица. Платон Васильич с пяти часов утра не выходил с фабрики, где ждал «великого пришествия языков», как выразился Сарматов. Прейн сидел
в спальне Раисы Павловны, которая, на правах
больной, приняла его, не вставая с
постели.
И, право, не помню, о чем мы не переговорили с ним
в эти мучительные и вместе сладкие часы наших свиданий, ночью, при дрожащем свете лампадки и почти у самой
постели моей бедной
больной матушки?..
Больной между тем, схватив себя за голову, упал
в изнеможении на
постель. «Боже мой! Боже мой!» — произнес он, и вслед за тем ему сделалось так дурно, что ходивший за ним лакей испугался и послал за Полиной и князем. Те прискакали. Калинович стал настоятельно просить, чтоб завтра же была свадьба. Он, кажется, боялся за свою решимость. Полина тоже этому обрадовалась, и таким образом
в маленькой домовой церкви произошло их венчанье.
Иудушка стоял у
постели, всматривался
в больного и скорбно покачивал головой.
Шубин услышал об опасном положении Инсарова и навестил его; явились его соотечественники — болгары;
в числе их Берсенев узнал обе странные фигуры, возбудившие его изумление своим нежданным посещением на даче; все изъявили искреннее участие, некоторые предлагали Берсеневу сменить его у
постели больного; но он не соглашался, помня обещание, данное Елене.
Ночь была нехороша.
Больной много бредил. Несколько раз вставал Берсенев с своего диванчика, приближался на цыпочках к
постели и печально прислушивался к его несвязному лепетанию. Раз только Инсаров произнес с внезапной ясностью: «Я не хочу, я не хочу, ты не должна…» Берсенев вздрогнул и посмотрел на Инсарова: лицо его, страдальческое и мертвенное
в то же время, было неподвижно, и руки лежали бессильно… «Я не хочу», — повторил он едва слышно.
С треугольной шляпой подмышкой, придерживая дрожащей рукой непослушную шпагу, вошел он, едва переводя дух от робости,
в кабинет
больного старика, некогда умного, живого и бодрого, но теперь почти недвижимого, иссохшего, как скелет, лежащего уже на смертной
постели.
Елизавета Ивановна лежала на
постели рядом со своей
больной дочерью, зарывшись лицом
в грязные, замаслившиеся подушки.
Однажды под вечер, когда Татьяна Власьевна
в постели пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке,
в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына, старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала разом, что «милушка» не с добром к ней пришел. И вид у него был какой-то такой совсем особенный… Во время болезни Гордей Евстратыч заходил проведать
больную мать раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
Эта фраза точно ужалила
больную. Она поднялась с подушки и быстро села на
постели: от этого движения платок на голове сбился
в сторону и жидкие седые волосы рассыпались по плечам. Татьяна Власьевна была просто страшна
в эту минуту: искаженное морщинистое лицо все тряслось, глаза блуждали, губы перекосились.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный,
в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя
в кабинете из угла
в угол, засунув руки
в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с
постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по углам и с
больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
И когда я долго смотрю на длинный полосатый ковер, который тянется через весь коридор, мне приходит на мысль, что
в жизни этой женщины я играю странную, вероятно, фальшивую роль и что уже не
в моих силах изменить эту роль; я бегу к себе
в номер, падаю на
постель и думаю, думаю и не могу ничего придумать, и для меня ясно только, что мне хочется жить и что чем некрасивее, суше и черствее становится ее лицо, тем она ближе ко мне и тем сильнее и
больней я чувствую наше родство.
А вечером, когда он, почти
больной от усталости, лежал
в постели, ощущая во рту неприятный, склеивающий вкус, он слышал, как Доримедонт строго и властно говорил Раисе...
Но вечером они разговора не завели; не завели они этого разговора и на другой, и на третий, и на десятый вечер. Все смелости у них недоставало. Даше, между тем, стало как будто полегче. Она вставала с
постели и ходила по комнате. Доктор был еще два раза, торопил отправлением
больной в Италию и подтрунивал над нерешимостью Анны Михайловны. Приехав
в третий раз, он сказал, что решительно весны упускать нельзя и, поговорив с
больной в очень удобную минуту, сказал ей...
Ссора с матерью сильно расстроила Елену, так что, по переезде на новую квартиру, которую князь нанял ей невдалеке от своего дома, она постоянно чувствовала себя не совсем здоровою, но скрывала это и не ложилась
в постель; она, по преимуществу, опасалась того, чтобы Елизавета Петровна, узнав об ее болезни, не воспользовалась этим и не явилась к ней под тем предлогом, что ей никто не может запретить видеть
больную дочь.
В небольшой горенке, слабо освещенной одним слуховым окном, на
постели с изорванным пологом, лежала, оборотясь к стене,
больная женщина; не переменяя положения, она сказала тихим, но довольно твердым голосом...
В начале июля месяца, спустя несколько недель после несчастного случая, описанного нами
в предыдущей главе, часу
в седьмом после обеда, Прасковья Степановна Лидина, брат ее Ижорской, Рославлев и Сурской сидели вокруг
постели, на которой лежала
больная Оленька; несколько поодаль сидел Ильменев, а у самого изголовья
постели стояла Полина и домовой лекарь Ижорского, к которому Лидина не имела вовсе веры, потому что он был русской и учился не за морем, а
в Московской академии.
Часу
в шестом утра,
в просторной и светлой комнате, у самого изголовья
постели, накоторой лежал не пришедший еще
в чувство Рославлев, сидела молодая девушка; глубокая, неизъяснимая горесть изображалась на бледном лице ее. Подле нее стоял знакомый уже нам домашний лекарь Ижорского; он держал
больного за руку и смотрел с большим вниманием на безжизненное лицо его. У дверей комнаты стоял Егор и поглядывал с беспокойным и вопрошающим видом на лекаря.
Больную доктор привез
в карете Бегушева часам к пяти; она была уже одета
в посланное к ней с кучером новое белье и платье и старательно закутана
в купленный для нее салоп. Доктор на руках внес ее
в ее комнату, уложил
в постель и, растолковав Минодоре, как она должна поставить мушку, обещался на другой день приехать часов
в восемь утра. За все эти труды доктора Бегушев заплатил ему сто рублей. Скромный ординатор смутился даже: такой высокой платы он ни от кого еще не получал.
Такой прием графа и самая бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили
больную в постель. А о том, чем, собственно, дочь больна и
в какой мере опасна ее болезнь, граф даже забыл и спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного врача; но как бы то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что дочь начала немного дремать, поцеловал ее, перекрестил и уехал.
К медицинским книгам она получила привычку, находясь несколько лет при
постели своего
больного отца; она имела домашнюю аптеку и лечила сама
больных не только своих, но и чужих, а потому
больных немало съезжалось из окружных деревень; отец мой
в этом добром деле был ее деятельным помощником.
Дергая у своей двери за звонок и потом идя вверх по лестнице, я чувствую, что у меня уже нет семьи и нет желания вернуть ее. Ясно, что новые, аракчеевские мысли сидят во мне не случайно и не временно, а владеют всем моим существом. С
больною совестью, унылый, ленивый, едва двигая членами, точно во мне прибавилась тысяча пудов весу, я ложусь
в постель и скоро засыпаю.
С большим трудом повернув голову направо и налево, отчего у меня зашумело
в ушах, я увидел слабо освещенную длинную палату с двумя рядами
постелей, на которых лежали закутанные фигуры
больных, какого-то рыцаря
в медных доспехах, стоявшего между больших окон с опущенными белыми шторами и оказавшегося просто огромным медным умывальником, образ Спасителя
в углу с слабо теплившейся лампадкою, две колоссальные кафельные печи.
Переполненный вдохновлявшими нас с Григорьевым мелодиями опер, преимущественно «Роберта», я был очень рад встретить прекрасную музыкальную память и приятное сопрано у Лины, и бедная
больная мать
в дни, когда недуг позволял ей вставать с
постели, изумлялась, что мы с сестрою, никогда не жившие вместе, так часто певали
в два голоса одно и то же.
На крыльце остался бледный Савелий,
в руках у него было письмо Эльчанинова, найденное им на
постели больной.
Сама не зная, что делать, бедная женщина притворилась
больной и легла
в постель.
Но кроме этих, весьма существенных, выгод, было еще обстоятельство, которое я считал не менее важным, — и не ошибся:
в том же доме,
в ближайшем соседстве от Писарева, жила наша первая актриса, М. Д. Синецкая; она любила Писарева, как брата, и я был уверен, что она не оставит его без участия и помощи, а умного женского участия при
постели больного — ничто заменить не может.
На следующий день я опять съехался с Высоцким, который нашел Писарева
в лучшем положении и сказал, что воспаление через несколько дней пройдет, но что
больной ослабеет и должен будет пролежать долго
в постели, совершенно отстранив от себя всякое беспокойство, волнение и умственное занятие; даже чтение позволил слушать только самое легкое.
По приезде из собрания она несколько дней была больна, или по крайней мере сказывалась
больною, и лежала
в постели.
Двадцать девятого ноября, перед обедом, Гоголь привозил к нам своих сестер. Их разласкали донельзя, даже
больная моя сестра встала с
постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были
в институте:
в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались
в них, беспрестанно спотыкались и падали, от чего приходили
в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на бедного Гоголя.
Больной рыдал. Надзиратель отвернулся, чтобы приказать сторожам поскорее убирать остатки ужина. Через полчаса
в больнице все уже спало, кроме одного человека, лежавшего нераздетым на своей
постели в угловой комнате. Он дрожал как
в лихорадке и судорожно стискивал себе грудь, всю пропитанную, как ему казалось, неслыханно смертельным ядом.
В больнице зажгли лампы;
в ожидании ужина большая часть
больных улеглась на
постели, кроме нескольких беспокойных, торопливо ходивших по коридору и залам.
Он вырвал растение, истерзал его, смял и, держа его
в руке, вернулся прежним путем
в свою комнату. Старик спал.
Больной, едва дойдя до
постели, рухнул на нее без чувств.