Неточные совпадения
И, сказавши это, командировал
в Стрелецкую слободу урядника, снабдив его для
порядка рассыльного
книгой.
Но он ясно видел теперь (работа его над
книгой о сельском хозяйстве,
в котором главным элементом хозяйства должен был быть работник, много помогла ему
в этом), — он ясно видел теперь, что то хозяйство, которое он вел, была только жестокая и упорная борьба между им и работниками,
в которой на одной стороне, на его стороне, было постоянное напряженное стремление переделать всё на считаемый лучшим образец, на другой же стороне — естественный
порядок вещей.
Только два больших тома «Histoire des voyages», [«История путешествий» (фр.).]
в красных переплетах, чинно упирались
в стену; а потом и пошли, длинные, толстые, большие и маленькие
книги, — корочки без
книг и
книги без корочек; все туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести
в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку.
Мысли этого
порядка являлись у Самгина не часто и всегда от
книг на темы «мировой скорби» о человеке
в космосе, от системы фраз того или иного героя, который по причинам, ясным только создателю его, мыслил, как пессимист.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю
в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и
книги будет
в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
— Я не такой теперь… что был тогда, Андрей, — сказал он наконец, — дела мои, слава Богу,
в порядке: я не лежу праздно, план почти кончен, выписываю два журнала;
книги, что ты оставил, почти все прочитал…
Из географии,
в порядке, по
книге, как проходили
в классе, по климатам, по народам, никак и ничего он не мог рассказать, особенно когда учитель спросит...
—
Книги! Разве это жизнь? Старые
книги сделали свое дело; люди рвутся вперед, ищут улучшить себя, очистить понятия, прогнать туман, условиться поопределительнее
в общественных вопросах,
в правах,
в нравах: наконец привести
в порядок и общественное хозяйство… А он глядит
в книгу, а не
в жизнь!
Он с гордостью показывал ему ряды полок до потолка, кругом всего кабинета, и
книги в блестящем
порядке.
Книги, бумаги, чернилица — все было
в самом отвратительном
порядке, идеал которого совпадает с мировоззрением хозяйки-немки и ее горничной.
Добрые и умные люди написали много
книг о том, как надобно жить на свете, чтобы всем было хорошо; и тут самое главное, — говорят они, —
в том, чтобы мастерские завести по новому
порядку.
Да
в книгах-то у вас написано, что коли не так жить, так надо все по — новому завести, а по нынешнему заведенью нельзя так жить, как они велят, — так что ж они по новому-то
порядку не заводят?
Эх, Верочка, ты думаешь, я не знаю, какие у вас
в книгах новые
порядки расписаны? — знаю: хорошие.
У вас
в книгах написано: старый
порядок тот, чтобы обирать да обманывать.
В течение двух недель Федор Иваныч привел домик Глафиры Петровны
в порядок, расчистил двор, сад; из Лавриков привезли ему удобную мебель, из города вино,
книги, журналы; на конюшне появились лошади; словом, Федор Иваныч обзавелся всем нужным и начал жить — не то помещиком, не то отшельником.
Земский суд
в такой
порядок привел, что сам губернатор на ревизии, как ни ковырял
в книгах, никакой провинности заметить не мог; с тем и уехал.
Когда эти
книги валялись по столам и имели разорванный и замасленный вид, то он называл это беспорядком; когда они стояли чинно на полке, он был убежден, что
порядок у него
в лучшем виде.
Он теперь часто бывал
в лавке и собственноручно приводил все товары
в порядок, при помощи невесток и Нюши; впрочем, последняя главным образом вела торговую
книгу.
Ехать куда-то, неизвестно зачем, без
книг, без Дарьюшки, без пива, резко нарушить
порядок жизни, установившийся за двадцать лет, — такая идея
в первую минуту показалась ему дикою и фантастическою. Но он вспомнил разговор, бывший
в управе, и тяжелое настроение, какое он испытал, возвращаясь из управы домой, и мысль уехать ненадолго из города, где глупые люди считают его сумасшедшим, улыбнулась ему.
— Вот — видишь —
книги. На каждой поставлен год,
в каждом году по двенадцать
книг. Подбери их
в порядке. Как ты это сделаешь?
Сын монастырки, Рогожин знал монастырские
порядки и умел быть не
в тягость обителям, напротив, делался везде полезным человеком: он умел переплетать и подписывать пришедшие
в ветхость
книги; размечал углавы киноварью и твореным золотом и вообще мастерски делал подобные мелкие работки, на которые не только по захолустьям, но и во многолюдных городах не скоро достанешь искусного художника.
Но положим даже, что
порядок этот очень хорош, и что все-таки находятся люди, которые не хотят подчиняться этому
порядку и стремятся выскочить из него; но и
в таком случае они не виноваты, потому что, значит, у них не нашлось
в голове рефлексов [Рефлексы — термин, ставший популярным
в России после выхода
в свет знаменитой
книги великого физиолога-материалиста И.М.Сеченова (1829—1905) «Рефлексы головного мозга» (1863).
Извинился и вышел. Над постелью, крытой белым тканевым одеялом, поблескивал маленький золоченый образок, был привязан к железному пруту — сразу и не заметишь.
В порядке лежали на столе
книги в переплетах и тетради; на толстой, по-видимому, давнишней, оправленной
в дерево резине было вырезано ножичком: «Александр Погодин, уч…» — дальше состругано. Так хорошо изучил дом Колесников, а теперь, казалось, что
в первый раз попал.
Ведь ты грядешь с тем, чтоб играть роль, ты даже
в обывательских
книгах в графе «чем занимается» отмечен: «дирижирующий класс» — надо же, чтоб ты понимал, что именно разумели наши предки, говоря: земля наша велика и обильна, но
порядку в ней нет.
В 1818 году Загоскин оставил службу при театре и был перемещен на штатную ваканцию помощника библиотекаря с жалованьем. Он принимал деятельное участие
в приведении библиотеки
в порядок и
в составлении каталога русских
книг, за что через два года был награжден орденом Анны 3-й степени.
В непродолжительном времени, и именно 5 июля 1820 года, он оставил службу и должность штатного помощника и был переименован
в прежнее звание почетного библиотекаря.
Жизнь его была загадочна: подростком лет пятнадцати он вдруг исчез куда-то и лет пять пропадал, не давая о себе никаких вестей отцу, матери и сестре, потом вдруг был прислан из губернии этапным
порядком, полубольной, без правого глаза на темном и сухом лице, с выбитыми зубами и с котомкой на спине, а
в котомке две толстые,
в кожаных переплетах,
книги, одна — «Об изобретателях вещей», а другая — «Краткое всемирное позорище, или Малый феатрон».
Когда я
порядком изучил приуготовительные части, я стал мало-помалу делать собственные наблюдения над одержимыми душевными болезнями, тщательно записывая все виденное
в особую
книгу.
Вокруг на горках и на полу лежало много
книг и тетрадей. Все было
в пыли и беспорядке, как называют и теперь
порядок в кабинете ученого, серьезно занятого делом человека.
Сначала
в карауле все шло хорошо: посты распределены, люди расставлены, и все обстояло
в совершенном
порядке. Государь Николай Павлович был здоров, ездил вечером кататься, возвратился домой и лег
в постель. Уснул и дворец. Наступила самая спокойная ночь.
В кордегардии тишина. Капитан Миллер приколол булавками свой белый носовой платок к высокой и всегда традиционно засаленной сафьянной спинке офицерского кресла и сел коротать время за
книгой.
Г-н Тегоборский говорит
в книге, недавно вышедшей
в Париже и посвященной императору Николаю, что эта система раздела земель кажется ему неблагоприятною для земледелия (как будто ее цель — успехи земледелия!), но, впрочем, прибавляет: «Трудно устранить эти неудобства, потому что эта система делений связана с устройством наших общин, до которого коснуться было бы опасно: оно построено на ее основной мысли об единстве общины и о праве каждого члена на часть общинного владения, соразмерную его силам, поэтому оно поддерживает общинный дух, этот надежный оплот общественного
порядка.
Я посмотрел на Оленьку. Та конфузливо, спрятав от нас свое лицо, приводила
в порядок свои потревоженные
книги. Ей, по-видимому, стыдно было за своего сумасшедшего отца.
Широкий письменный стол, освещаемый висячею лампою под молочным колпаком, был покрыт бумагами,
книгами и множеством таких безделушек, которые можно встретить разве на столе очень красивой женщины или записного великосветского денди; но
в этих безделушках ничто не оскорбляло вкуса и благопристойности, ничто не нарушало строгого
порядка и своеобразной симметрии.
— Что ты, сударыня?.. — с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку водится, что кашу да полтину мастерицам родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу
в плате нести — все бы видели да знали, что за новую
книгу садится. Вот, мать моя, принялась ты за наше мастерство, учишь Дунюшку, а старых-то
порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?
Но я ничему этому не внимал и погрузился
в книги и ученье, как мышь
в кадку с мукою, откуда выглядывал на свет божий робко, изредка, с застенчивою дикостью и большою неохотою. Притом же, удерживая сравнение себя с утонувшею
в муке мышью, я должен сказать, что, найдя вкус и удовольствие
в занятиях науками, я и наружу выглядывал, как бы обсыпанная мукою мышь, и уже
в столь ранние мои годы начал казаться изрядным чудаком. Но буду по возможности держаться
в своем повествовании
порядка.
На дубовом письменном столе
в порядке лежали
книги и бумаги. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь жалюзи, весело играли на зеленом сукне стола и на яркой бронзе письменных принадлежностей. У окон величественные латании, нежные ареки и кенции переплетали узоры своих листьев.
В кабинете было комфортно и уютно.
Подробности значатся всего больше
в пятой
книге романа"
В путь-дорогу". Не знаю, какой окончательный вывод получает читатель:
в пользу дерптских
порядков или нет; но думаю, что полной объективности у автора романа быть еще не могло.
Он, я помню, стал мне говорить
в одно из первых моих посещений о Токвиле,
книга которого переводилась тогда
в «Библиотеке для чтения», высказывался о всех наших
порядках очень свободно, заинтересован был вопросом освобождения крестьян вовсе не как крепостник.
А издатель представил мне дело так, что журнал имел с лишком тысячу подписчиков (что-то около 1300 экземпляров), что по тогдашнему времени было еще неплохо, давал мне смотреть подписную
книгу,
в которой все было
в порядке, предлагал необременительные условия.
Мне так хорошо было сидеть
в ванне, как прежде, и слушать знакомый голос, не вдумываясь
в слова, и видеть все знакомое, простое, обыкновенное: медный, слегка позеленевший кран, стены с знакомым рисунком, принадлежности к фотографии,
в порядке разложенные на полках. Я снова буду заниматься фотографией, снимать простые и тихие виды и сына: как он ходит, как он смеется и шалит. Этим можно заниматься и без ног. И снова буду писать об умных
книгах, о новых успехах человеческой мысли, о красоте и мире.
Постепенно взводился
порядок и
в сельском, и
в городском управлении. Все должны были платить определенную подать, для чего писцы ездили по стране, составляли «писцовые
книги», то есть делая перепись населения. Кроме податей Иоанн III собирал много разных пошлин с внутренней торговли.
Петрович, видимо, ошеломленный внезапным увозом своего барина, не привел
в порядок этой комнаты. Постель была раскрыта. На столике около нее лежала французская
книга.
Все шло
в доме Хвостовых своим обыденным
порядком. Петр Валерьянович с утра до вечера занимался чтением
книг и газет, убивая этим казавшееся ему бесконечным время, и лишь
в конце недели видимо заскучал, ожидая писем от жены.
Дмитрий Павлович вписал
в расход, просмотрел и проверил
книги, оказавшиеся
в порядке, наличность сумм,
в присутствии состоявшего при нем артельщика, запер шкафы, взял ключ и собрался уже идти
в кабинет «самого», как вошел служитель с приглашением от Корнилия Потаповича.
По стене, шкапами не занятой, висели лоскуты разных материй, пуками по цветам прибранных, тут же гусиное крыло, чтобы сметать с них пыль, мотки ниток, подметки и стельки новые и поношенные, содранные кожаные переплеты с
книг и деревяшки для пуговиц — все это с надписями, иероглифами, заметками и вычислениями и все
в таком
порядке, что неусыпный хранитель этих сокровищ мог
в одну минуту взять вещи, ему нужные, и знать, когда они поступили к нему
в приход, сколько из них
в расходе и затем
в остатке.
С трудом могла она, однако ж, объяснить нашему страннику, что она дочь тутошнего уставщика [Уставщик — надзиратель за
порядком во время богослужения.], удостоена была
в грамотницы [Грамотница читает Апостол, поет на женской половине духовные песни и пишет
книги, нередко с большим искусством, по-уставному.], заменяла нередко батьку (отца духовного)
в часовенном служении; но что с недавнего времени лукавый попутал ее: полюбила молодого, пригожего псалмопевца и четца.
Кроме стола и табурета
в комнате стояли две лавки у стен да кровать с пузатой периной и несколькими подушками; на полке, приделанной к стене, противоположной переднему углу, лежали,
в образцовом
порядке, несколько десятков
книг в кожаных переплетах и свитков с рукописями.