Неточные совпадения
Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с
половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие
в полстраницы и пустим по полтиннику.
Спустя несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается
в одну сторону Пермь; это было во вторую
половину мая, молодой
лист развертывался, березы цвели (помнится, вся аллея была березовая), — и никем никого. Провинциалы наши не любят платонических гуляний. Долго бродя, я увидел наконец по другую сторону бульвара, то есть на поле, какого-то человека, гербаризировавшего или просто рвавшего однообразные и скудные цветы того края. Когда он поднял голову, я узнал Цехановича и подошел к нему.
Мне случалось заходить
в такие лесистые, глухие овраги, и не скоро уходил я: там наверху еще жарко; летнее солнце клонится к западу, ярко освещены им до
половины нагорные деревья, ветерок звучно перебирает
листьями, а здесь, внизу, — густая тень, сумерки, прохлада, тишина.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою, стояла узкая деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый ломберный стол, на котором валялись книги,
листы бумаги, высыпанный на бумагу табак,
половина булки и тарелка колотого сахару со сверточком чаю; три стула, одно кресло с засаленной спинкой и ветхая этажерка, на которой опять были книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный пояс с бронзовою пряжкой.
Меня тамждут, но зато я вечером буду свободен, совершенно свободен, как ветер, и сегодняшний вечер вознаградит меня за эти последние два дня и две ночи,
в которые я написал три печатных
листа с
половиною.
Мы с антрепренером хохочем. Я докладываю ему, что прошлая повесть моя была написана
в две ночи, а теперь
в два дня и две ночи написано мною три с
половиной печатных
листа, — и если б знал это «переписчик», упрекающий меня
в излишней копотливости и
в тугой медленности моей работы!
Больная не заметила, что Полина вошла к ней
в комнату. Облокотясь одной рукой на подушки, она сидела, задумавшись, на кровати; перед ней на небольшом столике стояла зажженная свеча, лежал до
половины исписанный почтовый
лист бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.
При такой заре, покуда не забрана
половина облитого янтарем неба,
в комнатах Иды и ее матери держится очень странное освещение — оно не угнетает, как белая ночь, и не радует, как свет, падающий лучом из-за тучи, а оно приносит с собою что-то фантасмагорическое: при этом освещении изменяются цвета и положения всех окружающих вас предметов: лежащая на столе головная щетка оживает, скидывается черепахой и шевелит своей головкой; у старого жасмина вырастают вместо
листьев голубиные перья; по лицу сидящего против вас человека протягиваются длинные, тонкие, фосфорические блики, и хорошо знакомые вам глаза светят совсем не тем блеском, который всегда вы
в них видели.
— Да? — спросил Мирон, сидя у стола, закрыв
половину тела своего огромным
листом газеты; спросив, он не отвёл от неё глаз, но затем бросил газету на стол и сказал
в угол жене...
Непреднамеренность (das Nkhtgewolltsein), бессознательность этого направления нисколько не мешает его реальности, как бессознательность геометрического стремления
в пчеле, бессознательность стремления к симметрии
в растительной силе нисколько не мешает правильности шестигранного строения ячеек сота, симметрии двух
половин листа.
Так тут-то он, между прочим, сознается, что писал многое вследствие необходимости, писал к сроку, написывал по три с
половиною печатных
листа в два дня и две ночи; называет себя почтовою клячею
в литературе; смеется над критиком, уверявшим, что от его сочинений пахнет потом и что он их слишком обделывает.
— Да что тебе
в них? Место ведь только занимают… С ярманки поедешь, за провоз лишни деньги плати, вот и вся тебе польза от них, — говорил Марко Данилыч, отирая со полы сюртука запылившиеся от книг руки. — Опять же дрянь все, сам же говоришь, что разрознены… А
в иных, пожалуй, и
половины листов нет.
Прошло еще две недели: ветер стал еще резче,
листьев половина опала и
в огородах застучал заступ.
Некрасов после"Солидных добродетелей"стал мне платить по 100 рублей за
лист с рассказа"Посестрие". Такой гонорар считался тогда очень хорошим. Его получала такая писательница, как Хвощинская, когда я издавал"Библиотеку"еще
в половине 60-х годов. Из молодых моих сверстников самый талантливый — Глеб Успенский вряд ли и тогда получал значительно больше.
Необходимо было и продолжать роман"
В путь-дорогу". Он занял еще два целых года, 1863 и 1864, по две книги на год, то есть по двадцати печатных
листов ежегодно. Пришлось для выигрыша времени диктовать его и со второй
половины 63-го года, и к концу 64-го. Такая быстрая работа возможна была потому, что материал весь сидел
в моей голове и памяти: Казань и Дерпт с прибавкой романических эпизодов из студенческих годов героя.
Красивая рука Анны Аркадьевны, украшенная дорогими кольцами, с потухшей папиросой бессильно откинулась на ручку дивана: видно было, что ее обладательница о чем-то задумалась, что-то соображает. Перед ней на столе лежал
лист бумаги, сплошь исписанный цифрами. Изящные бронзовые часы, стоящие на камине, показывали
половина первого.
В передней послышался звонок.