Неточные совпадения
Гаврила Афанасьевич,
Откушав, продолжал:
«Бывало,
в осень
позднююЛеса твои, Русь-матушка,
Одушевляли громкие
Охотничьи рога.
Однако Клима Лавина
Крестьяне полупьяные
Уважили: «Качать его!»
И ну качать… «Ура!»
Потом вдову Терентьевну
С Гаврилкой, малолеточком,
Клим посадил рядком
И жениха с невестою
Поздравил! Подурачились
Досыта мужики.
Приели все, все припили,
Что господа оставили,
И только
поздним вечером
В деревню прибрели.
Домашние их встретили
Известьем неожиданным:
Скончался старый князь!
«Как так?» — Из лодки вынесли
Его уж бездыханного —
Хватил второй удар...
Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далеко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем,
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной,
поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит…
Народ
в полях — работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока — глядеть.
С таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними, просил за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын
в 6 денег, или
в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы же давали грош [Грош — старинная монета
в 2 копейки,
позднее — полкопейки.] да животы свои
в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и пошли искать князя.
В особенности тяжело было смотреть на город
поздним вечером.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся
в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить
в тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда
в Петербурге, он выехал из дома с тем, чтобы не возвращаться до
поздней ночи.
— Я не поеду
позднее.
В понедельник или никогда!
Об удовольствиях холостой жизни, которые
в прежние поездки за границу занимали Вронского, нельзя было и думать, так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее
позднему ужину с знакомыми уныние
в Анне.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по
поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые
в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Слободка, которая за крепостью, населилась;
в ресторации, построенной на холме,
в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздаются до
поздней ночи.
До
поздней ночи я сидел
в своем овраге.
С раннего утра до
позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь
в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал
в канцелярских комнатах на столах, обедал подчас с сторожами и при всем том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное
в движениях.
— Чрезвычайно приятный, и какой умный, какой начитанный человек! Мы у него проиграли
в вист вместе с прокурором и председателем палаты до самых
поздних петухов; очень, очень достойный человек.
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен
поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо: князь N покорно просит
Его на вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним?
в каком он странном сне!
Что шевельнулось
в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая дает
И пышный цвет, и сладкий плод.
Но
в возраст
поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след:
Так бури осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.
И вы, красотки молодые,
Которых
позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он
в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
На ветви сосны преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною смиренной
Качал таинственный венок.
Бывало,
в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
И на могиле при луне,
Обнявшись, плакали оне.
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет;
Один под ним, седой и хилый,
Пастух по-прежнему поет
И обувь бедную плетет.
— Досточтимый капитан, — самодовольно возразил Циммер, — я играю на всем, что звучит и трещит.
В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из
поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, э? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка…
Это было длинное деревянное почерневшее здание,
в котором, несмотря на
поздний час, еще светились огни и замечалось некоторое оживление.
Это был человек среднего роста, одетый
в широкие, длинные одежды той неуловимой окраски, какую принимают листья деревьев
поздней осенью, когда они уже испытали ожог мороза.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу
в день 27 февраля. Один,
в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во тьму
позднего вечера, она
в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив грусти: прозрачная и легкая, как синий воздух солнечного дня
поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные слова. Он и говорил, стоя с рюмкой
в руках против дьякона, который, согнувшись, смотрел под ноги ему.
Опасаясь, что Макаров тоже пойдет к девушкам, Самгин решил посетить их
позднее и вошел
в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.
— Гм… узнает? — пробормотал Кутузов, раздеваясь
в прихожей. — Ну, а монумент, который открыл нам дверь, не удивится столь
позднему гостю?
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не было
в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже
в комнате. За кофе следователь объяснил, что
в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к
поздней обедне.
Как-то
поздним вечером Люба, взволнованно вбежав с улицы на двор, где шумно играли дети, остановилась и, высоко подняв руку, крикнула
в небо...
В приплюснутом крышей окне мезонина, где засел дядя Миша, с вечера до
поздней ночи горела неярко лампа под белым абажуром, но опаловое бельмо ее не беспокоило Самгина.
Поговорить с нею о Безбедове Самгину не удавалось, хотя каждый раз он пытался начать беседу о нем. Да и сам Безбедов стал невидим, исчезая куда-то с утра до
поздней ночи. Как-то, гуляя, Самгин зашел к Марине
в магазин и застал ее у стола, пред ворохом счетов, с толстой торговой книгой на коленях.
Позднее, сидя у нее
в комнате, он сказал...
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин пошел к дантисту. День был хороший,
в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему;
в воздухе играл звон колоколов, из церквей, от
поздней обедни, выходил дородный московский народ.
Отрава подействовала сильно и быстро. Он пробежал мысленно всю свою жизнь:
в сотый раз раскаяние и
позднее сожаление о минувшем подступило к сердцу. Он представил себе, что б он был теперь, если б шел бодро вперед, как бы жил полнее и многостороннее, если б был деятелен, и перешел к вопросу, что он теперь и как могла, как может полюбить его Ольга и за что?
Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился
в толпе людей. Воротились они домой к
поздней ночи.
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет.
В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное:
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но
поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
— Боже мой, ужели она до
поздней ночи остается на этих свиданиях? Да кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе с ним… Кто он? Я хочу знать — кто он? —
в ярости сказал он вслух. — Имя, имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка страсти… Какой страсти!
«Смерть! Боже, дай ей жизнь и счастье и возьми у меня все!» — вопила
в нем
поздняя, отчаянная мольба. Он мысленно всходил на эшафот, сам клал голову на плаху и кричал...
Он на другой день утром взял у Шмита porte-bouquet и обдумывал, из каких цветов должен быть составлен букет для Марфеньки. Одних цветов нельзя было найти
в позднюю пору, другие не годились.
Яков сказал, что Борис Павлович «гуляли»
в саду до
позднего вечера.
В промежутке между ранней и
поздней обедней Нехлюдов вышел из церкви. Народ расступался перед ним и кланялся. Кто узнавал его, кто спрашивал: «чей это?» На паперти он остановился. Нищие обступили его, он роздал ту мелочь, которая была
в кошельке, и спустился со ступеней крыльца.
Он любовался прекрасным днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями,
в которых везде ходили мужики за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями, над которыми поднимались жаворонки, и лесами, покрытыми уже, кроме
позднего дуба, свежей зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что было что-то неприятное, и когда он спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика о том, как немец хозяйничает
в Кузминском.
В тот день, когда на выходе с этапа произошло столкновение конвойного офицера с арестантами из-за ребенка, Нехлюдов, ночевавший на постоялом дворе, проснулся поздно и еще засиделся за письмами, которые он готовил к губернскому городу, так что выехал с постоялого двора
позднее обыкновенного и не обогнал партию дорогой, как это бывало прежде, а приехал
в село, возле которого был полуэтап, уже сумерками.
Мужики сказали, что переговорят с обществом и дадут ответ и, распрощавшись, ушли
в возбужденном состоянии. По дороге долго слышался их громкий удаляющийся говор. И до
позднего вечера гудели их голоса и доносились по реке от деревни.
Не изойдет ли Россия
в природно-народном дионисическом опьянении,
в слишком
позднем и потому гибельном для нее язычестве?
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я
в слезах на молитве стоял, а была уже
поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
— Без сомнения. Оставим это, — отрезала она. — Слушайте: я с вами туда на похороны идти теперь не могу. Я послала им на гробик цветов. Деньги еще есть у них, кажется. Если надо будет, скажите, что
в будущем я никогда их не оставлю… Ну, теперь оставьте меня, оставьте, пожалуйста. Вы уж туда опоздали, к
поздней обедне звонят… Оставьте меня, пожалуйста!
Чичиков ездил, самое
позднее,
в двадцатых годах,
в начале, так что совсем годы не сходятся.
Несмотря на столь
позднее время,
в лесу еще можно было видеть кое-где перелетных и неперелетных птиц.
Время стояло
позднее, осеннее, но было еще настолько тепло, что люди шли
в одних фуфайках. По утрам бывали заморозки, но днем температура опять поднималась до +4 и 5°С. Длинная и теплая осень является отличительной чертой Зауссурийского края.
Я
в этот день пошел на охоту часами четырьмя
позднее обыкновенного и следующие три дня провел у Хоря.
Китайцы
в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку.
В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу
в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль.
В такой
поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились
в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами
в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
— Так было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им, что я вам, Михаил Иванович, ничего не скажу до завтрего утра, а мы с женою были намерены, ваше превосходительство, явиться к вам и доложить обо всем, потому что как
в теперешнее
позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она говорит: я с вами, папенька и маменька, совершенно согласна, что нам об этом думать не следует.