Неточные совпадения
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота
парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские
в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты,
человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа
в зубах карандаш, и смотрел
в небо, там летала стая белых голубей.
Затем он подумал, что вокруг уже слишком тихо для
человека. Следовало бы, чтоб стучал маятник часов, действовал червяк-древоточец, чувствовалась бы «жизни мышья беготня». Напрягая слух, он уловил шорох листвы деревьев
в парке и вспомнил, что кто-то из литераторов приписал этот шорох движению земли
в пространстве.
Самгин встал и пошел по дорожке
в глубину
парка, думая, что вот ради таких
людей идеалисты, романтики годы сидели
в тюрьмах, шли
в ссылку,
в каторгу, на смерть…
Так неподвижно лег длинный
человек в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный
парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой
человек, с зеленым шарфом на шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая с ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой
в колени свои, развела руками, свалилась набок.
— Отчего не мочь? Мо-ожет. Они даже друг друга бьют. К Татьян Лексевне приехал улан, повздорили они с Мамонтом, сейчас пистолеты
в руки, пошли
в парк, там, около пруда, на дорожке, улан этот бац Мамонту —
в самую печень! Мамонта — на погост, улана — на Кавказ, — вот те и вся недолга! Это они — сами себя! А про мужиков и прочих — тут уж нечего говорить! Теперь им — поди — особо не жаль людей-то, не ихние стали
люди, ну, а прежде все-таки жалели — свое добро!
Густой
парк Ореанды, благородные развалины Мраморного дворца, красный дворец Ливадии, правильные ряды виноградника на горах, и вот, наконец., включенный
в подкову гор, веселый, пестрый, амфитеатр Ялты, золотые купола собора, тонкие, стройные, темные кипарисы, похожие на черные узкие веретена, каменная набережная и на ней, точно игрушечные,
люди, лошади и экипажи.
Здесь было довольно тихо. Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального
парка смутно белела под серебристыми лучами… Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только
в одном месте какой-то гордый
человек вывел дом этажей
в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
За мостом он уже без приглашения кондуктора взобрался
в вагон, на котором стояла надпись: «Central park». [Центральный
парк. (Ред.)] Спокойное сидение и ровный бег вагона манили невольно бесприютного
человека, а куда ехать, ему было теперь все равно. Только бы ехать, чем дальше, тем лучше, не думая ни о чем, давая отдых усталым ногам, пока дремота налетает вместе с ровным постукиванием колес…
Сначала этот шорох слышали два
человека в Центральном
парке, а потом только один…
В груди у Матвея что-то дрогнуло. Он понял, что этот
человек говорит о нем, о том, кто ходил этой ночью по
парку, несчастный и бесприютный, как и он, Лозинский, как и все эти
люди с истомленными лицами. О том, кого, как и их всех, выкинул сюда этот безжалостный город, о том, кто недавно спрашивал у него о чем-то глухим голосом… О том, кто бродил здесь со своей глубокой тоской и кого теперь уже нет на этом свете.
Через полчаса
парк опустел; подъемные краны опять двигались на своих основаниях, рабочие опять сновали чуть не под облаками на постройке, опять мерно прокатывались вагоны, и проезжавшие
в них
люди только из газет узнали о том, что было полчаса назад на этом месте. Только сторожа ходили около фонтана, качая головами и ругаясь за помятые газоны…
Живут все эти
люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои
парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям
в богатых одеждах, на богатых экипажах едут
в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные
люди на все лады,
в ризах или без риз,
в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к
людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
Мы направились
в парк через Второе Парголово, имевшее уже тогда дачный вид. Там и сям красовались настоящие дачи, и мы имели удовольствие любоваться настоящими живыми дачниками, копавшими землю под клумбы, что-то тащившими и вообще усиленно приготовлявшимися к встрече настоящего лета. Еще раз, хорошо жить на белом свете если не богачам, то просто
людям, которые завтра не рискуют умереть с голода.
Телятев. Полно, полно! Савва, ты дурачишься. У моего знакомого две жены бежали, что ж, ему два раза надо было застрелиться? Савва, ну, взгляни на меня! Послушай, я
человек благоразумный, я тебе много могу дать хороших советов. Во-первых, ты не вздумай стреляться
в комнате, — это не принято: стреляются
в Петровском
парке; во-вторых, мы с тобой сначала пообедаем хорошенько, а там видно будет.
Телятев. Я увидал его
в первый раз здесь,
в парке, с неделю тому назад. Иду я по той аллее и издали вижу: стоит
человек, разиня рот и вытаращив глаза; шляпа на затылке. Меня взяло любопытство, на что он так удивляется. Слона не водят, петухи не дерутся. Гляжу, и что ж бы ты думал, на кого он так уставился? Угадай!
Через несколько дней, после нескольких еще более или менее случайных встреч
в парке, вышло как-то так, что я стал на генеральской даче почти своим
человеком.
И вот перед этими
людьми встает вопрос: искать других небес. Там они тоже будут чужие, но зато там есть настоящее солнце, есть тепло и уже решительно не нужно думать ни о сене, ни о жите, ни об огурцах. Гуляй, свободный и беспечный, по зеленым
паркам и лесам, и ежели есть охота, то решай
в голове судьбы человечества.
Я — крапивник, подкидыш, незаконный
человек; кем рождён — неизвестно, а подброшен был
в экономию господина Лосева,
в селе Сокольем, Красноглинского уезда. Положила меня мать моя — или кто другой —
в парк господский, на ступени часовенки, где схоронена была старая барыня Лосева, а найден я был Данилой Вяловым, садовником. Пришёл он рано утром
в парк и видит: у двери часовни дитя шевелится,
в тряпки завёрнуто, а вокруг кот дымчатый ходит.
В парке и
в саду покойно ходили
люди,
в доме играли, — значит, только он один видел монаха. Ему сильно хотелось рассказать обо всем Тане и Егору Семенычу, но он сообразил, что они наверное сочтут его слова за бред, и это испугает их; лучше промолчать. Он громко смеялся, пел, танцевал мазурку, ему было весело, и все, гости и Таня, находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное и что он очень интересен.
Раз или два
в неделю,
в парке или
в доме, он встречался с черным монахом и подолгу беседовал с ним, но это не пугало, а, напротив, восхищало его, так как он был уже крепко убежден, что подобные видения посещают только избранных, выдающихся
людей, посвятивших себя служению идее.
Ипполит Сергеевич отошёл
в сторону от них и стал у лестницы, спускавшейся
в парк. Он провёл рукой по лицу и потом пальцами по глазам, точно стирал пыль с лица и глаз. Ему стало стыдно перед собой за то, что он поддался взрыву чувства, стыд уступил место раздражению против девушки. Он назвал про себя сцену с ней казацкой атакой на жениха, и ему захотелось заявить ей о себе как о
человеке, равнодушном к её вызывающей красоте.
Скрытая за стеною
в глубине двора жизнь «Фелицатина раишка» была недоступна наблюдениям заречных
людей. Летом горожане являлись с реки, подъезжая
в лодках к
парку или крадучись берегом по кустам, зимою они проезжали слободской улицей, кутаясь
в башлыках или скрывая лица воротниками шуб.
В синем куполе неба таяло огненное солнце, потоки лучей лились на зелень
парка, земля была покрыта золотыми узорами — и двое
людей, тихо шагая по дорожке, были смешно и странно пёстрыми.
Граф(пожимая плечами). Какие же я могу принять меры?.. (Насмешливо.) Нынче у нас свобода слова и печати. (Встает и начинает ходить по террасе.) Нечего сказать, — славное время переживаем: всем негодяям даны всевозможные льготы и права, а все порядочные
люди связаны по рукам и по ногам!.. (Прищуривается и смотрит
в одну из боковых аллей сада.) Что это за
человек ходит у нас по
парку?
С первого же дня, как Володя съехал на берег и вместе с обычным своим спутником, доктором, осматривал город, его поразила не столько деятельная жизнь города — он ведь видел Лондон — и не громадные, многоэтажные отели, не роскошные здания школ и училищ, не невиданное прежде зрелище переносных деревянных домов, не роскошь
парков, садов и извозчичьих колясок, — его поразили
люди в Америке: их упорная энергия, независимость и какая-то лихорадочно торопливая жажда завоевать жизнь, несмотря ни на какие препятствия.
Горданов завернулся и снова пошел
в парк, надеясь встретить Тихона Ларионовича, и он его встретил: на повороте одной аллеи пред ним вырос
человек, как показалось, громадного роста и с большою дубиной на плече. Он было кинулся к Горданову, но вдруг отступил и сказал...
Ему следует предложить хорошую комиссию и сделать это на днях, после того, как молодые
люди погуляют
в парке раз-другой.
Оглушительно ахнуло у спуска к мосту. Из дыма вылетела лошадь с сломанными оглоблями. Мчался артиллерийский
парк, задевая и опрокидывая повозки. Мелькнул
человек, сброшенный с козел на землю, вывернувшаяся рука замоталась под колесами, он кувыркнулся
в пыли, поднялся на колени и, сбитый мчавшимися лошадьми, опять повалился под колеса.
Дорого бы дал богатый
человек, чтобы перенести
в свой
парк великолепные руины башни, которыми владелец домика пользовался даром.
Не говоря уже о действительно очаровательной природе, где к услугам дачников были и большой английский
парк, и река, и леса, и луга, а из Воскресенска, из Нового Иерусалима, доносился бархатный звон колокола, — и самые
люди собрались
в Бабкине точно на подбор.
Между тем, во все лето
в аллеях петербургских
парков доводилось встречать подавленные личности каких-то странных
людей в худой обуви и с испитыми лицами, но непременно с фраками под мышками.