Неточные совпадения
Он сшил себе новую
пару платья
и хвастался, что
на днях откроет
в Глупове такой магазин, что самому Винтергальтеру [Новый пример прозорливости: Винтергальтера
в 1762 году не было.
Но пред началом мазурки, когда уже стали расставлять стулья
и некоторые
пары двинулись из маленьких
в большую залу,
на Кити нашла минута отчаяния
и ужаса.
Левина уже не поражало теперь, как
в первое время его жизни
в Москве, что для переезда с Воздвиженки
на Сивцев Вражек нужно было запрягать
в тяжелую карету
пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты
и стоять там четыре часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад
и отвалил,
и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине
и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже пала,
и косцы только
на горке были
на солнце, а
в низу, по которому поднимался
пар,
и на той стороне шли
в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Приближение поезда всё более
и более обозначалось движением приготовлений
на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов
и служащих
и подъездом встречающих. Сквозь морозный
пар виднелись рабочие
в полушубках,
в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика
на дальних рельсах
и передвижение чего-то тяжелого.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года
и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась
и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые
в камень скотиной
пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами,
и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Дамы
на водах еще верят нападениям черкесов среди белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку
и пару пистолетов: он был довольно смешон
в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог видеть все
и отгадать по выражениям их лиц, что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь княжны,
и тогда я услышал конец их разговора...
Увы,
на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту,
и блеск,
и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы
в России целой
Три
пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню,
и во сне
Они тревожат сердце мне.
За ужином молодой человек, танцевавший
в первой
паре, сел за наш, детский, стол
и обращал
на меня особенное внимание, что немало польстило бы моему самолюбию, если бы я мог, после случившегося со мной несчастия, чувствовать что-нибудь.
Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь
и ставили
на него котел,
в котором варили себе кулиш; [Кулиш — жидкая пшенная каша с салом.]
пар отделялся
и косвенно дымился
на воздухе.
Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть
в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки;
на плиту выплескивалась тогда дымная пена,
и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню.
Десять дней «Секрет» выгружал чесучу, кофе
и чай, одиннадцатый день команда провела
на берегу,
в отдыхе
и винных
парах;
на двенадцатый день Грэй глухо затосковал, без всякой причины, не понимая тоски.
Посреди улицы стояла коляска, щегольская
и барская, запряженная
парой горячих серых лошадей; седоков не было,
и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был
в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то
на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер казался
в недоумении
и изредка повторял...
Сидят они у батюшки теперь,
Вот кабы вы порхнули
в дверь
С лицом веселым, беззаботно:
Когда нам скажут, что хотим, —
Куда как верится охотно!
И Александр Андреич, — с ним
О прежних днях, о тех проказах
Поразвернитесь-ка
в рассказах:
Улыбочка
и пара слов,
И кто влюблен —
на всё готов.
Заходило солнце, снег
на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки
и гимназисты с коньками
в руках; проехали сани, запряженные
парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой,
в санях сидел большой военный человек, два полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
Казалось, что именно это стоголосое, приглушенное рыдание
на о, смешанное с терпким запахом дегтя, пота
и преющей
на солнце соломы крыш, нагревая воздух, превращает его
в невидимый глазу
пар,
в туман, которым трудно дышать.
В пустоватой комнате голоса звучали неестественно громко
и сердито, люди сидели вокруг стола, но разобщенно, разбитые
на группки по два, по три человека.
На столе
в облаке
пара большой самовар, слышен запах углей, чай порывисто, угловато разливает черноволосая женщина с большим жестким лицом,
и кажется, что это от нее исходит запах углекислого газа.
Вот она заговорила, но
в топоте
и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался, люди, отлетая
в сторону, шлепались
на пол с мягким звуком, точно подушки,
и лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко
и парами, но все падали один за другим или, протянув руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили
в сторону
и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Самгин нащупал пальто, стал искать карман, выхватил револьвер, но
в эту минуту поезд сильно тряхнуло, пронзительно завизжали тормоза, озлобленно зашипел
пар, — Самгин пошатнулся
и сел
на ноги Крэйтона, тот проснулся
и, выдергивая ноги, лягаясь, забормотал по-английски, потом свирепо закричал...
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла
на трех ногах
и хрипела, а вместо четвертой
в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею
и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [
Пару пива! (нем.)] Ничего не понимает, корова. Черт их знает, кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить
в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то, знаете, живут они
на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы,
и тяготеют к немцам.
И все — революционеры. Знаете,
в пятом году,
в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял
в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как
пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал
в экипаже, поставив колено
на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный
и героический, золотые бляшки орденов блестели
на его выпуклой груди.
Варвара сидела
на борту, заинтересованно разглядывая казака, рулевой добродушно улыбался, вертя колесом; он уже поставил баркас носом
на мель
и заботился, чтоб течение не сорвало его;
в машине ругались два голоса, стучали молотки, шипел
и фыркал
пар.
На взморье, гладко отшлифованном солнцем
и тишиною, точно нарисованные, стояли баржи, сновали, как жуки, мелкие суда, мухами по стеклу ползали лодки.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал
на глаза
и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две
пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада
на крышу с целью выкрасть голубей
и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова
в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору
в ночном белье, несмотря
на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе
и, желтый от злобы, заявил...
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо:
в нем — старуха
в черном шелке,
в черных кружевах
на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели
в широкую синюю спину кучера, рука
в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные
и безличные, точно куклы.
Но парень неутомимо выл, визжал, кухня наполнилась окриками студента, сердитыми возгласами Насти, непрерывной болтовней дворника. Самгин стоял, крепко прислонясь к стене,
и смотрел
на винтовку; она лежала
на плите, а штык высунулся за плиту
и потел
в пару самовара под ним, — с конца штыка падали светлые капли.
— Собирались
в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь
и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели
парами на широкой тахте
и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…
Она величественно отошла
в угол комнаты, украшенный множеством икон
и тремя лампадами, села к столу,
на нем буйно кипел самовар, исходя обильным
паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста
и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло,
на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой
в руке.
Когда Самгин очнулся, — за окном,
в молочном тумане, таяло серебряное солнце,
на столе сиял самовар, высоко
и кудряво вздымалась струйка
пара, перед самоваром сидел, с газетой
в руках, брат. Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые щеки обросли купеческой бородой;
на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки
и необыкновенно пестрые брюки.
Илья Ильич завел даже
пару лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца, а при первом
и втором ударе одна лошадь пошатнется
и ступит
в сторону, потом вторая лошадь пошатнется
и ступит
в сторону, потом уже, вытянув напряженно шею, спину
и хвост, двинутся они разом
и побегут, кивая головами.
На них возили Ваню
на ту сторону Невы,
в гимназию, да хозяйка ездила за разными покупками.
Ему представилось, как он сидит
в летний вечер
на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой,
и лениво втягивает
в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк
и румянит гладкий, как зеркало, пруд; с полей восходит
пар; становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой.
По указанию календаря наступит
в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля
и задымится теплым
паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет
в одной рубашке
на воздух
и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит
и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
В канаве лежал мужик, опершись головой
в пригорок; около него валялись мешок
и палка,
на которой навешаны были две
пары лаптей.
— Да, больше, нежели у вас. Вот видите: я был нынче
в полиции, то есть не сам, конечно, с визитом, частный пристав пригласил
и даже подвез
на паре серых лошадей.
Случалось даже, что по нескольку дней не бывало
и раздражения,
и Вера являлась ему безразлично с Марфенькой: обе казались
парой прелестных институток
на выпуске, с институтскими тайнами, обожанием, со всею мечтательною теориею
и взглядами
на жизнь, какие только устанавливаются
в голове институтки — впредь до опыта, который
и перевернет все вверх дном.
На этот раз поверил
и Егор. Собирая платье, белье
и обувь, он нашел, что три, четыре тонких рубашки уж не очень новы,
и потому конфисковал их
в свою пользу, так же как
и лишние, по его мнению, панталоны, жилет
и пару ботинок с стоптанным каблуком.
Райскому оседлали лошадь, а сзади их Татьяна Марковна отправила целую тележку с гостинцами Анне Ивановне.
И оба, вместо восьми часов, как хотели, едва выбрались из дома
в десять
и в половине одиннадцатого сели
на паром Тушина.
Их везла
пара сытых лошадей, ехавших медленной рысью;
в груди у них что-то отдавалось, точно икота. Кучер держал кнут
в кулаке, вожжи лежали у него
на коленях,
и он изредка подергивал ими, с ленивым любопытством
и зевотой поглядывая
на знакомые предметы по сторонам.
Только бегает мальчик раз
на дворе, а тут вдруг
и подъехал
на паре Максим Иванович, да как раз выпимши; а мальчик-то с лестницы прямо
на него, невзначай то есть, посклизнулся, да прямо об него стукнулся, как он с дрожек сходил,
и обеими руками ему прямо
в живот.
— Я
и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева… ты ведь знаешь ее… ах да, ты не знаешь ее… представь себе, она тоже верит
в спиритизм
и, представьте себе, chere enfant, — повернулся он к Анне Андреевне, — я ей
и говорю:
в министерствах ведь тоже столы стоят,
и на них по восьми
пар чиновничьих рук лежат, все бумаги пишут, — так отчего ж там-то столы не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов
в министерстве финансов или народного просвещения — этого недоставало!
«Или они под
паром, эти поля, — думал я, глядя
на пустые, большие пространства, — здешняя почва так же ли нуждается
в отдыхе, как
и наши северные нивы, или это нерадение, лень?» Некого было спросить; с нами ехал К.
И. Лосев, хороший агроном
и практический хозяин, много лет заведывавший большим имением
в России, но знания его останавливались
на пшенице, клевере
и далее не шли.
Сегодня я проехал мимо полыньи: несмотря
на лютый мороз, вода не мерзнет,
и облако черного
пара, как дым, клубится над ней. Лошади храпят
и пятятся. Ямщик франт попался,
в дохе,
в шапке с кистью,
и везет плохо. Лицо у него нерусское. Вообще здесь смесь
в народе. Жители по Лене состоят
и из крестьян,
и из сосланных
на поселение из разных наций
и сословий; между ними есть
и жиды,
и поляки, есть
и из якутов. Жидов здесь любят: они торгуют, дают движение краю.
На ночь нас развели по разным комнатам. Но как особых комнат было только три,
и в каждой по одной постели, то пришлось по одной постели
на двоих. Но постели таковы, что
на них могли бы лечь
и четверо.
На другой день, часу
в восьмом, Ферстфельд явился за нами
в кабриолете,
на паре прекрасных лошадей.
Есть отрадные мгновения — утром, например когда, вставши рано, отворишь окно
и впустишь прохладу
в комнату; но ненадолго оживит она: едва сдунет только дремоту, возбудит
в организме игру сил
и расположит к деятельности, как вслед за ней из того же окна дохнет
на вас теплый
пар раскаленной атмосферы.
Решились не допустить мачту упасть
и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками). Работа кипела, несмотря
на то, что уж наступила ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее.
На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла
и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но
на всякий случай заносят
пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Ужели это то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие
на березах
и соснах, остывшие с последним лучом нивы, влажный
пар засыпающих полей, бледный след заката
на небе, борьбу дремоты с дрожью
в сумерки
и мертвый сон
в ночи усталого человека —
и мне вдруг захотелось туда,
в ту милую страну, где… похолоднее.
Мимоходом съел высиженного
паром цыпленка, внес фунт стерлингов
в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк
и паровые цыплята, что он выгодно продал
на бирже партию бумажных одеял, а
в парламенте свой голос, он садится обедать
и, встав из-за стола не совсем твердо, вешает к шкафу
и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник
и ложится спать. Вся машина засыпает.
В девяти верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую
в Маю,
на пароме первобытной постройки, то есть
на десятке связанных лыками бревен
и больше ничего, а между тем
на нем стояла телега
и тройка лошадей.
Над ними клубится облаком
пар, от небольших, поставленных
в разных углах лавки печей,
и, поклубившись по харчевне, вырывается
на улицу, обдает неистовым, крепким запахом прохожего
и исчезает — яко дым.
Купишь книгу, которой не прочтешь,
пару пистолетов, без надежды стрелять из них, фарфору, который
на море
и не нужен,
и неудобен
в употреблении, сигарочницу, палку с кинжалом
и т. п. Но прошу защититься от этого соблазна
на каждом шагу при этой дешевизне!