Неточные совпадения
Добчинский. При мне-с не имеется, потому что деньги мои, если изволите знать, положены
в приказ общественного призрения.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит
в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит, что
в детстве мамка его ушибла, и
с тех пор от него отдает немного водкою.
Городничий (
в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь,
с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду
в деньгах или
в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там
в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете,
в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Аммос Федорович. За три трехлетия представлен к Владимиру четвертой степени
с одобрения со стороны начальства. (
В сторону.)А деньги
в кулаке, да кулак-то весь
в огне.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить жизнь
с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
«Эй! женка! состояла ты
С крестьянином Савелием
В сожительстве?
В одной прислуга, музыка,
В другой — кормилка дюжая
С ребенком, няня старая
И приживалка тихая,
А
в третьей — господа...
Солдат опять
с прошением.
Вершками раны смерили
И оценили каждую
Чуть-чуть не
в медный грош.
Так мерил пристав следственный
Побои на подравшихся
На рынке мужиках:
«Под правым глазом ссадина
Величиной
с двугривенный,
В средине лба пробоина
В целковый. Итого:
На рубль пятнадцать
с деньгою
Побоев…» Приравняем ли
К побоищу базарному
Войну под Севастополем,
Где лил солдатик кровь?
Есть грязная гостиница,
Украшенная вывеской
(
С большим носатым чайником
Поднос
в руках подносчика,
И маленькими чашками,
Как гусыня гусятами,
Тот чайник окружен),
Есть лавки постоянные
Вподобие уездного
Гостиного двора…
Пришла зима: кручиною
Я
с мужем поделилася,
В Савельевой пристроечке
Тужили мы вдвоем...
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет
с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть
в горсти!..
Пахом соты медовые
Нес на базар
в Великое,
А два братана Губины
Так просто
с недоуздочком
Ловить коня упрямого
В свое же стадо шли.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал
в консисторию челобитье,
в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала,
с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Ни
с чем нельзя сравнить презрения, которое ощутил я к нему
в ту же минуту.
Г-жа Простакова. Бог даст тебе благополучие и
с дорогим женихом твоим, что тебе
в голове моей?
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего
в то время аскетизма; но,
с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется
с первого взгляда.
Противообщественные элементы всплывали наверх
с ужасающею быстротой. Поговаривали о самозванцах, о каком-то Степке, который, предводительствуя вольницей, не далее как вчера,
в виду всех, свел двух купеческих жен.
Ходя по улицам
с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям, они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы не гнушаемся общения
с вами!", но,
в сущности, мысль их блуждала далече.
Разделенные на отряды (
в каждом уже
с вечера был назначен особый урядник и особый шпион), они разом на всех пунктах начали работу разрушения.
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного моря
в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен
в 17… году,
с распространением на оный единства касс (единство сие
в том состоит, что византийские деньги
в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин
с вершком, и что же? — прибыл
в тот город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали суду.
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому что не
в состоянии сознать себя
в связи
с каким бы то ни было порядком явлений…
Груди захлестывало кровью, дыхание занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который,
с топором
в руке, пришел неведомо отколь и
с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему…
Вступая
в их область, чувствуешь, что находишься
в общении
с легальностью, но
в чем состоит это общение — не понимаешь.
Грустилов
в первую половину своего градоначальствования не только не препятствовал, но даже покровительствовал либерализму, потому что смешивал его
с вольным обращением, к которому от природы имел непреодолимую склонность.
Тем не менее душа ее жаждала непрестанно, и когда
в этих поисках встретилась
с одним знаменитым химиком (так называла она Пфейфера), то прилепилась к нему бесконечно.
Предводительствовал
в кампании против недоимщиков, причем спалил тридцать три деревни и
с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля
с полтиною.
Один только штатский советник Двоекуров
с выгодою выделялся из этой пестрой толпы администраторов, являл ум тонкий и проницательный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного дела, которым ознаменовалось начало восемнадцатого столетия
в России.
Среди всех этих толков и пересудов вдруг как
с неба упала повестка, приглашавшая именитейших представителей глуповской интеллигенции
в такой-то день и час прибыть к градоначальнику для внушения. Именитые смутились, но стали готовиться.
— Ах,
с Бузулуковым была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь его страсть — балы, и он ни одного придворного бала не пропускает. Отправился он на большой бал
в новой каске. Ты видел новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит он… Нет, ты слушай.
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову и глядя ему прямо
в глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом скрывала испытываемый страх.
Львов
в домашнем сюртуке
с поясом,
в замшевых ботинках сидел на кресле и
в pince-nez
с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукой до половины испеплившуюся сигару.
— Вполне ли они известны? —
с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано, что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные споры той и другой стороны, и нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов
в свою пользу.
С изуродованным страстью лицом, бледный и
с трясущеюся нижнею челюстью, Вронский ударил ее каблуком
в живот и опять стал тянуть за поводья.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и
в нижнем этаже красили,
в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли
в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться
с господами.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде
с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя
в этом обществе, совершал тяжелый долг.
В то время как он подходил к ней, красивые глаза его особенно нежно заблестели, и
с чуть-заметною счастливою и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно и осторожно наклонясь над нею, он протянул ей свою небольшую, но широкую руку.
Стоя
в холодке вновь покрытой риги
с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота,
в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек,
с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся
в просветах ворот, то на народ, копошившийся
в темной и пыльной риге, и думал странные мысли...
Длинный белый остов спины
с огромными, выдающимися лопатками и торчащими ребрами и позвонками был обнажен, и Марья Николаевна
с лакеем запутались
в рукаве рубашки и не могли направить
в него длинную висевшую руку.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня
с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился к толпе, чтоб узнать,
в чём дело.
Он не верит и
в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже
с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не
в силах буду сделать этого».
Он снял, как и другие мужчины,
с разрешения дам, сюртук, и крупная красивая фигура его
в белых рукавах рубашки,
с румяным потным лицом и порывистые движения так и врезывались
в память.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине
в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы
с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить
в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив
в конверт
с деньгами, он
с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было
в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой
в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа
сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Ни минуты не думая, Анна села
с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я буду там
в 6 часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Никогда он
с таким жаром и успехом не работал, как когда жизнь его шла плохо и
в особенности когда он ссорился
с женой.