Неточные совпадения
Игрою и ремеслом находил Клим и суждения о будущем Великого сибирского пути, о выходе России на берега
океана, о политике Европы
в Китае, об успехах социализма
в Германии и вообще о жизни
мира.
— Мыслители же у нас — вроде одной барышни: ей, за крестным ходом, на ногу наступили, так она —
в истерику: ах, какое безобразие! Так же вот и прославленный сочинитель Андреев, Леонид: народ русский к Тихому
океану стремится вылезти, а сочинитель этот кричит на весь
мир честной — ах, офицеру ноги оторвало!..
Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый
океан дряни, зла, пусть весь
мир отравится ядом и пойдет навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи,
в душе его всегда будет чисто, светло, честно…
Только по итогам сделаешь вывод, что Лондон — первая столица
в мире, когда сочтешь, сколько громадных капиталов обращается
в день или год, какой страшный совершается прилив и отлив иностранцев
в этом
океане народонаселения, как здесь сходятся покрывающие всю Англию железные дороги, как по улицам из конца
в конец города снуют десятки тысяч экипажей.
Юноша брат мой у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь правда, ибо все как
океан, все течет и соприкасается,
в одном месте тронешь —
в другом конце
мира отдается.
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух
миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся
в двери Европы и
в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом
океане.
Вот: если ваш
мир подобен
миру наших далеких предков, так представьте себе, что однажды
в океане вы наткнулись на шестую, седьмую часть света — какую-нибудь Атлантиду, и там — небывалые города-лабиринты, люди, парящие
в воздухе без помощи крыльев, или аэро, камни, подымаемые вверх силою взгляда, — словом, такое, что вам не могло бы прийти
в голову, даже когда вы страдаете сноболезнью.
«Если бы Колумб так рассуждал, он никогда не снялся бы с якоря. Сумасшествие ехать по
океану, не зная дороги, по
океану, по которому никто не ездил, плыть
в страну, существование которой — вопрос. Этим сумасшествием он открыл новый
мир. Конечно, если бы народы переезжали из одного готового hotel garni
в другой, еще лучший, — было бы легче, да беда
в том, что некому заготовлять новых квартир.
В будущем хуже, нежели
в океане — ничего нет, — оно будет таким, каким его сделают обстоятельства и люди.
Они решили уехать за
океан, как только накопят достаточно денег на дорогу, и, может быть, им удалось бы найти
в мире немножко счастья и тихий угол для себя, но вокруг них нашлись люди, которые думали так...
— Гранитный
мир событий, подвергаясь огненной струе отрицания, не имеет силы противостоять и низвергается растопленной каскадой
в океан науки.
Чтобы сообщить лучшим питомцам его совершенную опытность, знание морей и всех чрезвычайных феноменов сей величественной стихии, Монархиня посылала их
в отдаленности
Океана,
в другие части
мира, и молодые Офицеры Российские имели славу повелевать старыми мореходцами Альбиона [См.: Указ 1762 г. о Корпусах.
О, вечность, вечность! Что найдем мы там
За неземной границей
мира? — Смутный,
Безбрежный
океан, где нет векам
Названья и числа; где бесприютны
Блуждают звезды вслед другим звездам.
Заброшен
в их немые хороводы,
Что станет делать гордый царь природы,
Который верно создан всех умней,
Чтоб пожирать растенья и зверей,
Хоть между тем (пожалуй, клясться стану)
Ужасно сам похож на обезьяну.
Он не имел ни брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал.
До времени отвыкнув от игры,
Он жадному сомненью сердце предал
И, презрев детства милые дары,
Он начал думать, строить
мир воздушный,
И
в нем терялся мыслию послушной.
Таков средь
океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
Ладьи к нему с гостями не пристанут,
Цветы на нем от зноя все увянут…
Как капля,
в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия;
Но что мной зримая вселенна,
И что перед Тобою я? —
В воздушном
океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других
миров, и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой — ничто.
Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый
миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В душе моей, как
в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может,
океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я — или Бог — или никто!
Все различия наших положений
в мире ничто
в сравнении с властью человека над самим собою. Если человек упал
в море, то совершенно всё равно, откуда он упал
в море и какое это море, — Черное, Средиземное море или
океан, — важно только то, умеет ли этот человек плавать или нет. Сила не во внешних условиях, а
в умении владеть собой.
Получая новые впечатления от жизни, будет ли то Ледовитый
океан или остров Цейлон, эскимосы или зулусы, бразильские бабочки или вороны, Большая Медведица или Солнце, — во всем этом человек ощущает себя
в имманентном
мире, едином во всем многообразии.
Прежде на благодатном острове, климат которого, благодаря его положению среди
океана, один из лучших
в мире, не было никаких болезней, и люди умирали от старости, если преждевременно не погибали
в пастях акул, на ловлю которых они отправлялись
в океан и там, бросившись с лодчонки
в воду, ныряли с ножами
в руках, храбро нападая на хищников, мясо которых незаслуженно прежде ценили.
— Господи! Как хорошо! — невольно прошептал юноша. И, весь душевно приподнятый, восторженный и умиленный, он отдался благоговейному созерцанию величия и красоты беспредельного
океана. Нервы его трепетали, какая-то волна счастья приливала к его сердцу. Он чувствовал и радость и
в то же время внутреннюю неудовлетворенность. Ему хотелось быть и лучше, и добрее, и чище. Ему хотелось обнять весь
мир и никогда не сделать никому зла
в жизни.
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, богу славу поет, Христу плачет… Все — как
океан, все течет и соприкасается,
в одном месте тронешь,
в другом конце
мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
Находится он не
в потустороннем каком-нибудь
мире, а здесь же. на нашей земле, только у крайних ее пределов, близ
океана.
Только сбросив с себя проклятую свою оболочку,
в экстазе «исступив из себя», обезличившись, человек Достоевского способен слиться с
миром, как капля, растворяясь, сливается с водою
океана.
Когда мы подходили к реке Адими, солнце только что скрылось за горизонтом. Лесистые горы, мысы, расположенные один за другим, словно кулисы
в театре, и величаво спокойный
океан озарились розовым сиянием, отраженным от неба. Все как-то изменилось. Точно это был другой
мир — угасающий,
мир безмолвия и тишины.
В святой простоте ума и сердца, я, находясь
в преддверии лабиринта, думал, что я уже прошел его и что мне пора
в тот затон, куда я, как сказочный ерш, попал, исходив все
океаны и реки и обив все свои крылья и перья
в борьбе с волнами моря житейского. Я думал, что я дошел до края моих безрассудств, когда только еще начинал к ним получать смутное влечение. Но как бы там ни было, а желание мое удалиться от
мира было непреложно — и я решил немедленно же приводить его
в действие.
Капитан всплеснул руками и безмолвно устремил на денщика свои заплывшие глазки. Если капитан
в этот момент напоминал собою Наполеона, то Кукушкин был
океаном, бестрепетно сносившим взгляд владыки
мира. Осоловелые глаза денщика, с кротким спокойствием безвинно обиженного человека, были устремлены на Николая Ивановича.