Неточные совпадения
— Попробую,
начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую
в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, — картина их виднее будет издалека. Даль оденет их
в лучи поэзии; я буду видеть одно чистое
создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
Жена Ульриха Райнера была прелестное
создание.
В ней могло пленять человека все,
начиная с ее ангельской русой головки до ангельской души, смотревшей сквозь кроткие голубые глаза.
— Это я, видишь, Ваня, смотреть не могу, —
начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные
создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там
в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
Прейн
начал издалека. Сначала он подробно изложил намерения генерала и его idee fixe о
создании в России капиталистического производства под крылышком покровительственной системы, благодаря чему русские промышленники постепенно дорастут до конкуренции с заграничными производителями и даже, может быть,
в недалеком будущем займут на всемирном рынке главенствующую роль.
Между тем
начинало становиться темно. «Погибшее, но милое
создание!» — думал Калинович, глядя на соседку, и
в душу его запало не совсем, конечно, бескорыстное, но все-таки доброе желание: тронуть
в ней, может быть давно уже замолкнувшие, но все еще чуткие струны, которые, он верил, живут
в сердце женщины, где бы она ни была и чем бы ни была.
— «И ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный,
начало создания божия. Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател, и ни
в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
В Греции идея уже получает конечную форму и определение; человеческое
начало выступает и выражает свободно идею
в определенных прекрасных образах и
созданиях, то есть для себя бытие идеи, fur sich sein,
в области идеального созерцания и творчества.
Подсел и
начал:"ах, тетенька! сто лет, сто зим! как деточки? что дяденька? неужто до сих пор грешите… ах, тетенька!"
В сущности, эта кличка до такой степени метко воспроизводила Парамонова
в перл
создания, что мне показалось даже странным, как это я давно не угадал, что Парамонов — тетенька; но офицер все дело испортил тем, что, заметив успех своей клички,
начал чересчур уж назойливо щеголять ею.
И я с жаром
начал говорить о том, что
в самом падшем
создании могут еще сохраниться высочайшие человеческие чувства; что неисследима глубина души человеческой; что нельзя презирать падших, а, напротив, должно отыскивать и восстановлять; что неверна общепринятая мерка добра и нравственности и проч. и проч., — словом, я воспламенился и рассказал даже о натуральной школе;
в заключение же прочел стихи...
Но если под прекрасным понимать то, что понимается
в этом определении, — полное согласие идеи и формы, то из стремления к прекрасному надобно выводить не искусство
в частности, а вообще всю деятельность человека, основное
начало которой — полное осуществление известной мысли; стремление к единству идеи и образа — формальное
начало всякой техники, стремление к
созданию и усовершенствованию всякого произведения или изделия; выводя из стремления к прекрасному искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству идеи и формы.
То есть они, собственно говоря, были. Я выбрал, как, мне показалось, наиболее подходящую из нескольких особ, занимающихся этим делом
в Петербурге, и
начал усердно работать. Но, боже мой, как не похожа была эта Анна Ивановна на взлелеянное мною
создание, так ясно представлявшееся моим закрытым глазам! Она позировала прекрасно, она не шевелилась по часу и добросовестно зарабатывала свой рубль, чувствуя большое удовольствие от того, что ей можно было стоять на натуре
в платье и не обнажать своего тела.
Слова самого Гоголя утверждают меня
в том мнении, что он
начал писать «Мертвые души» как любопытный и забавный анекдот; что только впоследствии он узнал, говоря его словами, «на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет»; что впоследствии, мало-помалу, составилось это колоссальное
создание, наполнившееся болезненными явлениями нашей общественной жизни; что впоследствии почувствовал он необходимость исхода из этого страшного сборища человеческих уродов, необходимость — примирения…
Он видел, как все,
начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал
в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним
в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались
в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые
начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали
в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти
в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми
созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается
в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Сначала он не хотел верить и
начал пристальнее всматриваться
в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких
созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, — всё это уверило его, что он зашел
в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностью и страшным многолюдством столицы.
Оттого истинный художник, совершая свое
создание, имеет его
в душе своей целым и полным, с
началом и концом его, с его сокровенными пружинами и тайными последствиями, непонятными часто для логического мышления, но открывшимися вдохновенному взору художника.
Акт творения мира осуществляется
созданием в Начале неба и земли, образованием
в Софии двух центров.
Это различие понимается иногда и иначе: кто
в телесности видит род болезни,
в создании жены — признак грехопадения, а
в Еве —
начало греха, те должны отрицать коренное различие
в природе человека и ангела, видя
в человеке лишь неудавшегося ангела, а
в ангеле — нормальный, не уклонившийся от назначения образ человека.
Эта мысль утверждается и
в откровениях книги «Притчей Соломоновых», где Премудрость Божия говорит о себе: «Господь имел меня
началом пути Своего, прежде
созданий Своих, искони…
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о том, что
в творении мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «
в начале» и
в течение шести дней, причем общее творение соответствует
созданию в уконемеона-матери бытия, а второе — выявление всего, находившегося
в состоянии меональной аморфности.
Иначе говоря, это — Великая Матерь Земля, лик которой греки чтили под именем Деметры (γη μη τη ρ); это та Земля, которую сотворил Господь «
в начале» при
создании мира (вместе с «небом»).
Другой мир, мир
создания идеалов вместе с подругами, развернулся перед девочкой, и хотя Капитолина Андреевна, ввиду того, что «благодетель» попав
в руки одной «пройдохи-танцовщицы», стал менее горячо относиться к приготовляемому ему лакомому куску, и не дала Вере Семеновне кончить курс, но «иной мир» уже возымел свое действие на душу молодой девушки, и обломать ее на свой образец и подвести под своеобразные рамки ее дома для Каоитолины Андреевны представлялось довольно затруднительно, особенно потому, что она не догадывалась о причине упорства и
начала выбивать «дурь» из головы девчонки строгостью и своим авторитетом матери.
— Да! ты и я прекрасно
начали свои подвиги, — прервал Антон иронически. — Ты, собираясь на
создание чудного храма божьей матери, обжигаешь кирпичи и растворяешь известь. А я хоть не оделен, подобно тебе, дарами небесными, но, приехав сюда из такой дали, чтобы положить несколько лепт
в сокровищницу наук, я лечу языки у попугаев и делаю шутовской смотр языкам придворных рабов.
Начало не обещает многого.
— Да уж они и нуканья не слушают, сударь. Мы проехали от Мариенбурга (тут кучер
начал считать что-то по пальцам), да! именно, на этом мостике ровно четыре мили, что мы проехали. До Менцена еще добрая и предобрая миля; будут опять пески, горы, косогоры и бог знает что. Вздохните хоть здесь, на мосту, бедные лошадки, если уж к вам так безжалостливы. И пушке
в сражении дают отдых, а вы все-таки
создание Божье!
Разница лишь
в том, что
в старом мире корыстолюбие и эгоизм у людей, не потерявших различия между добром и злом, не возводились
в перл
создания, не почитались святынями, а скорее признавались грехом и слабостью,
в новом же «социалистическом» мире эти низшие
начала признаны священными и высокими, ибо ничего высшего, чем самоутверждение человека, чем его благополучие, удовлетворение и наслаждение, этот мир не признает.