Неточные совпадения
Ой ласточка! ой глупая!
Не вей гнезда под берегом,
Под берегом крутым!
Что день — то прибавляется
Вода
в реке:
зальет она
Детенышей твоих.
Ой бедная молодушка!
Сноха
в дому последняя,
Последняя раба!
Стерпи грозу великую,
Прими побои лишние,
А с глазу неразумного
Младенца не спускай!..
Дамы раскрыли зонтики и вышли на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком месте большое, красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще не окрашенная железная крыша ослепительно блестела на ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие
в фартуках на подмостках клали кирпичи и
заливали из шаек кладку и равняли правилами.
— Вы ехали
в Ергушово, — говорил Левин, чувствуя, что он захлебывается от счастия, которое
заливает его душу. «И как я смел соединять мысль о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным существом! И да, кажется, правда то, что говорила Дарья Александровна», думал он.
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали
в Днепр, по всем заходам [Заход —
залив.] и днепровским островам; бывали
в молдавской, волошской,
в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали
в пятьдесят челнов
в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Глухой шум вечернего города достигал слуха из глубины
залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла
в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые глаза и усы.
— Ну так что ж, ну и на разврат! Дался им разврат. Да люблю, по крайней мере, прямой вопрос.
В этом разврате по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком
в крови пребывающее, вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть, не так скоро
зальешь. Согласитесь сами, разве не занятие
в своем роде?
Вода прибывает, — подумал он, — к утру хлынет, там, где пониже место, на улицы,
зальет подвалы и погреба, всплывут подвальные крысы, и среди дождя и ветра люди начнут, ругаясь, мокрые, перетаскивать свой сор
в верхние этажи…
Рассказывалось о нашей политике
в Персии, на Балканах, о Дарданеллах, Персидском
заливе, о Монголии.
«Вероятно — приказчик», — соображал Самгин, разглядывая разношерстное воинство так же, как другие обыватели — домовладельцы, фельдшер и мозольный оператор Винокуров, отставной штабс-капитан Затесов — горбоносый высокий старик, глухой инженер Дрогунов — владелец прекрасной голубиной охоты. Было странно, что на улице мало студентов и вообще мелких людей, которые, квартируя
в домиках этой улицы, лудили самовары,
заливали резиновые галоши, чинили велосипеды и вообще добывали кусок хлеба грошовым трудом.
Обед и сон рождали неутолимую жажду. Жажда палит горло; выпивается чашек по двенадцати чаю, но это не помогает: слышится оханье, стенанье; прибегают к брусничной, к грушевой воде, к квасу, а иные и к врачебному пособию, чтоб только
залить засуху
в горле.
Погода совершенно такая же, какая бывает
в Финском
заливе или на Неве
в конце лета,
в серенькие дни.
У адмиралтейства английский солдат стоит на часах,
в заливе качается английская же эскадра.
Мы после узнали, что для изготовления этого великолепного обеда был приглашен повар симабарского удельного князя. Симабара — большой
залив по ту сторону мыса Номо, милях
в двадцати от Нагасаки. Когда князь Симабара едет ко двору, повар, говорили японцы, сопутствует ему туда щеголять своим искусством.
Часов
в десять взошла луна и осветила
залив. Вдали качались тихо корабли, направо белела низменная песчаная коса и темнели груды дальних гор.
А я им о Коррехидоре, острове, лежащем у входа
в залив, потом о сигарах.
Вечером зажгли огни под деревьями; матросы группами теснились около них;
в палатке пили чай, оттуда слышались пение, крики.
В песчаный берег яростно бил бурун: иногда подойдешь близко, заговоришься, вал хлестнет по ногам и бахромой рассыплется по песку. Вдали светлел от луны океан, точно ртуть, а
в заливе, между скал, лежал густой мрак.
Берег постепенно удалялся, утесы уменьшались
в размерах; роща
в ущелье по-прежнему стала казаться пучком травы; кучки негров на берегу толпились, точно мухи, собравшиеся около капли меду; двое наших, отправившихся на маленький пустой остров, лежащий
в заливе, искать насекомых, раковин или растений, ползали, как два муравья.
Половина
залива ярко освещалась луной, другая таилась
в тени.
Раза три
в год Финский
залив и покрывающее его серое небо нарядятся
в голубой цвет и млеют, любуясь друг другом, и северный человек, едучи из Петербурга
в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует
в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на город и
залив.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село
в катер, все
в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному
заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Мы быстро двигались вперед мимо знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся тем же, чем и
в первый раз, то есть мысленно уставлял все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды
залива — пароходами и чащей мачт; берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к городу снились фактории, русская, американская, английская…
Они назвали
залив, где мы стояли, по имени, также и все его берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего короля; еще объявили, что южнее от них, на день езды, есть место, мимо которого мы уже прошли, большое и торговое, куда свозятся товары
в государстве.
Мы прошли большой
залив и увидели две другие бухты, направо и налево, длинными языками вдающиеся
в берега, а большой
залив шел сам по себе еще мили на две дальше.
Я остался и вслушивался
в треск кузнечиков, доносившийся с берега,
в тихий плеск волн; смотрел на игру фосфорических искр
в воде и на дальние отражения береговых огней
в зеркале
залива.
Джонки, лодки, китайцы и индийцы проезжают с берега на суда и обратно, пересекая друг другу дорогу. Направо и налево от нас — все дико; непроходимый кокосовый лес смотрится
в залив; сзади море.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются
в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по
заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями.
В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Что за жизнь кипела бы тут,
в этих
заливах, которыми изрезаны японские берега на Нипоне и на Чусиме, дай только волю морским нациям!
Мы углубились уже далеко
в залив, а дым от выстрелов все еще ленивым узором крался по воде, направляясь тихонько к морю.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого
в госпиталь,
в отысканную
в другом
заливе, верстах
в 60 от Симодо, закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить на отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным ветром по
заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе
в 4˚) сквозь буруны на шлюпках, по канату, на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи,
в противуположной стороне от бухты Хеда.
Моросил дождь, когда мы выехали за город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик, поехали по прекрасному шоссе,
в виду
залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Я до сих пор имею темное понятие о том, что такое «commendante de bahia» — начальник
залива в переводе.
Со всех сторон глядят на нас мысы, там и сям видны маленькие побочные
заливы, скалы и кое-где брошенные
в одиночку голые камни.
16-го мы наконец были у входа
в Манильский
залив, один из огромнейших
в мире.
Мы, лавировкой, часов
в шесть вечера вошли
в залив.
Другой переводчик, Эйноске, был
в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают
в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы
в Едо не были, а только
в его
заливе, который мелководен, и на судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Странно, даже досадно было бы, если б дело обошлось так тихо и мирно, как где-нибудь
в Финском
заливе.
Войдя
в средину
залива,
в шхеры, мы бросили якорь.
Японцы тут ни о каких переговорах не хотели и слышать, а приглашали немедленно отправиться
в городок Симодо,
в бухте того же имени, лежащей
в углу огромного
залива Иеддо, при выходе
в море. Туда, по словам их, отправились и уполномоченные для переговоров японские чиновники. Туда же чрез несколько дней направилась и «Диана».
В этой бухте предстояло ей испытать страшную катастрофу.
Шкуна и транспорт вошли далеко
в Нагасакский
залив, и мы расположились, как у себя дома.
Деду, как старшему штурманскому капитану, предстояло наблюдать за курсом корабля. Финский
залив весь усеян мелями, но он превосходно обставлен маяками, и
в ясную погоду
в нем так же безопасно, как на Невском проспекте.
Я забыл сказать, что большой
залив, который мы только что покинули, описав его подробно, назвали,
в честь покойного адмирала Лазарева, его именем.
Мы проехали мимо обсерватории, построенной на луговине, на берегу
залива, верстах
в четырех от города.
Вид из окошек
в самом деле прекрасный: с одной стороны весь
залив перед глазами, с другой — испанский город, с третьей — леса и деревни.
В нее надо войти умеючи, а то как раз стукнешься о каменья, которые почему-то называются римскими, или о Ноев ковчег, большой, плоский, высовывающийся из воды камень у входа
в залив,
в нескольких саженях от берега, который тоже весь усеян более или менее крупными каменьями.
Сознайтесь, что и Мурино, и острова хороши тогда, хорош и Финский
залив, как зеркало
в богатой раме: и там блестят, играя, жемчуг, изумруды…
Мы
в заливе, имеющем вид подковы, обстановленном высокими и крупными утесами, покрытыми зеленью.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый
залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели
в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся
в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
А. А. Колокольцев схватил топор и нанес акуле удар ниже пасти — хлынула кровь и
залила палубу; образовалась широкая, почти
в ладонь, рана.