Неточные совпадения
Раза три
в год Финский
залив и покрывающее его серое небо нарядятся
в голубой цвет и млеют, любуясь друг другом, и северный человек, едучи из Петербурга
в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует
в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное.
Деду, как старшему штурманскому капитану, предстояло наблюдать за курсом корабля. Финский
залив весь усеян мелями, но он превосходно обставлен маяками, и
в ясную погоду
в нем так же безопасно, как на Невском проспекте.
Странно, даже досадно было бы, если б дело обошлось так тихо и мирно, как где-нибудь
в Финском
заливе.
Сознайтесь, что и Мурино, и острова хороши тогда, хорош и Финский
залив, как зеркало
в богатой раме: и там блестят, играя, жемчуг, изумруды…
Берег постепенно удалялся, утесы уменьшались
в размерах; роща
в ущелье по-прежнему стала казаться пучком травы; кучки негров на берегу толпились, точно мухи, собравшиеся около капли меду; двое наших, отправившихся на маленький пустой остров, лежащий
в заливе, искать насекомых, раковин или растений, ползали, как два муравья.
В нее надо войти умеючи, а то как раз стукнешься о каменья, которые почему-то называются римскими, или о Ноев ковчег, большой, плоский, высовывающийся из воды камень у входа
в залив,
в нескольких саженях от берега, который тоже весь усеян более или менее крупными каменьями.
У адмиралтейства английский солдат стоит на часах,
в заливе качается английская же эскадра.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на город и
залив.
Часов
в десять взошла луна и осветила
залив. Вдали качались тихо корабли, направо белела низменная песчаная коса и темнели груды дальних гор.
Моросил дождь, когда мы выехали за город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик, поехали по прекрасному шоссе,
в виду
залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Мы проехали мимо обсерватории, построенной на луговине, на берегу
залива, верстах
в четырех от города.
Половина
залива ярко освещалась луной, другая таилась
в тени.
Джонки, лодки, китайцы и индийцы проезжают с берега на суда и обратно, пересекая друг другу дорогу. Направо и налево от нас — все дико; непроходимый кокосовый лес смотрится
в залив; сзади море.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются
в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Мы
в заливе, имеющем вид подковы, обстановленном высокими и крупными утесами, покрытыми зеленью.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по
заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями.
В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Вечером зажгли огни под деревьями; матросы группами теснились около них;
в палатке пили чай, оттуда слышались пение, крики.
В песчаный берег яростно бил бурун: иногда подойдешь близко, заговоришься, вал хлестнет по ногам и бахромой рассыплется по песку. Вдали светлел от луны океан, точно ртуть, а
в заливе, между скал, лежал густой мрак.
Я остался и вслушивался
в треск кузнечиков, доносившийся с берега,
в тихий плеск волн; смотрел на игру фосфорических искр
в воде и на дальние отражения береговых огней
в зеркале
залива.
Погода совершенно такая же, какая бывает
в Финском
заливе или на Неве
в конце лета,
в серенькие дни.
На другой день, 24-го числа,
в Рождественский сочельник, погода была великолепная: трудно забыть такой день. Небо и море — это одна голубая масса; воздух теплый, без движения. Как хорош Нагасакский
залив! И самые Нагасаки, облитые солнечным светом, походили на что-то путное. Между бурыми холмами кое-где ярко зеленели молодые всходы нового посева риса, пшеницы или овощей. Поглядишь к морю — это бесконечная лазоревая пелена.
Шкуна и транспорт вошли далеко
в Нагасакский
залив, и мы расположились, как у себя дома.
Мы углубились уже далеко
в залив, а дым от выстрелов все еще ленивым узором крался по воде, направляясь тихонько к морю.
Мы быстро двигались вперед мимо знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся тем же, чем и
в первый раз, то есть мысленно уставлял все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды
залива — пароходами и чащей мачт; берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к городу снились фактории, русская, американская, английская…
Мы после узнали, что для изготовления этого великолепного обеда был приглашен повар симабарского удельного князя. Симабара — большой
залив по ту сторону мыса Номо, милях
в двадцати от Нагасаки. Когда князь Симабара едет ко двору, повар, говорили японцы, сопутствует ему туда щеголять своим искусством.
16-го мы наконец были у входа
в Манильский
залив, один из огромнейших
в мире.
Мы, лавировкой, часов
в шесть вечера вошли
в залив.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село
в катер, все
в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному
заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый
залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели
в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся
в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Я до сих пор имею темное понятие о том, что такое «commendante de bahia» — начальник
залива в переводе.
А я им о Коррехидоре, острове, лежащем у входа
в залив, потом о сигарах.
Вид из окошек
в самом деле прекрасный: с одной стороны весь
залив перед глазами, с другой — испанский город, с третьей — леса и деревни.
А. А. Колокольцев схватил топор и нанес акуле удар ниже пасти — хлынула кровь и
залила палубу; образовалась широкая, почти
в ладонь, рана.
Другой переводчик, Эйноске, был
в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают
в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы
в Едо не были, а только
в его
заливе, который мелководен, и на судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Что за жизнь кипела бы тут,
в этих
заливах, которыми изрезаны японские берега на Нипоне и на Чусиме, дай только волю морским нациям!
Войдя
в средину
залива,
в шхеры, мы бросили якорь.
Со всех сторон глядят на нас мысы, там и сям видны маленькие побочные
заливы, скалы и кое-где брошенные
в одиночку голые камни.
Они назвали
залив, где мы стояли, по имени, также и все его берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего короля; еще объявили, что южнее от них, на день езды, есть место, мимо которого мы уже прошли, большое и торговое, куда свозятся товары
в государстве.
Я забыл сказать, что большой
залив, который мы только что покинули, описав его подробно, назвали,
в честь покойного адмирала Лазарева, его именем.
Мы прошли большой
залив и увидели две другие бухты, направо и налево, длинными языками вдающиеся
в берега, а большой
залив шел сам по себе еще мили на две дальше.
Японцы тут ни о каких переговорах не хотели и слышать, а приглашали немедленно отправиться
в городок Симодо,
в бухте того же имени, лежащей
в углу огромного
залива Иеддо, при выходе
в море. Туда, по словам их, отправились и уполномоченные для переговоров японские чиновники. Туда же чрез несколько дней направилась и «Диана».
В этой бухте предстояло ей испытать страшную катастрофу.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого
в госпиталь,
в отысканную
в другом
заливе, верстах
в 60 от Симодо, закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить на отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным ветром по
заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе
в 4˚) сквозь буруны на шлюпках, по канату, на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи,
в противуположной стороне от бухты Хеда.