Неточные совпадения
«Показывает старомодный
московский демократизм», — отметил Самгин, наблюдая из-под очков за публикой, — кое-кто посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его.
В коридоре, по дороге
в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?
«Эрмитаж» стал давать огромные барыши — пьянство и разгул пошли вовсю.
Московские «именитые» купцы и богатеи посерее шли прямо
в кабинеты, где сразу распоясывались… Зернистая икра подавалась
в серебряных ведрах, аршинных стерлядей на уху приносили прямо
в кабинеты, где их и закалывали… И все-таки спаржу с ножа ели и ножом резали артишоки. Из
кабинетов особенно славился красный,
в котором
московские прожигатели жизни ученую свинью у клоуна Таити съели…
Это был самый степенный из всех
московских трактиров, кутежей
в нем не было никогда. Если уж какая-нибудь компания и увлечется лишней чаркой водки благодаря «хренку с уксусом» и горячей ветчине, то вовремя перебирается
в кабинеты к Бубнову или
в «Славянский базар», а то и прямо к «Яру».
Вход
в ресторан был строгий: лестница
в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и ходили сюда завтракать из своих контор главным образом
московские немцы. После спектаклей здесь собирались артисты Большого и Малого театров и усаживались
в двух небольших
кабинетах.
В одном из них председательствовал певец А. И. Барцал, а
в другом — литератор, историк театра
В. А. Михайловский — оба бывшие посетители закрывшегося Артистического кружка.
К десяти часам утра я был уже под сретенской каланчой,
в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для газет. У него была одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил
в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя носил погоны гражданского ведомства.
Эти отдельные эпизоды, вырванные из очень большой репортерской работы
в «
Московском листке», могут, как мне думается, дать некоторое представление и о репортаже того времени, и о Н.И. Пастухове — создателе газеты, которая читалась и
в гостиных, и
в кабинетах, и
в трактирах, и на рынках, и
в многочисленных торговых рядах и линиях.
Помещение редакции было отделано шикарно:
кабинет И.Д. Сытина,
кабинет В.М. Дорошевича,
кабинет редактора Ф.И. Благова,
кабинет выпускающего М.А. Успенского,
кабинет секретаря и две комнаты с вечно стучащими пишущими машинками и непрерывно звонящими телефонами заведовавшего
московской хроникой К.М. Даниленка.
Вскоре после этого Н.А. Зверев приехал
в Москву и потребовал к себе всех
московских редакторов. Пошел и я. Он собрал редакторов
в кабинете цензурного комитета и начал увещевать, чтобы были потише, не проводили «разных неподходящих идей», и особенно набросился на своего бывшего товарища по профессуре
В.А. Гольцева, редактора «Русской мысли», и
В.М. Соболевского, редактора «Русских ведомостей».
Появлялся чрезвычайно прилежный и сдержанный С. С. Иванов, впоследствии товарищ попечителя
Московского университета. С великим оживлением спорил, сверкая очками и темными глазками, кудрявый К. Д. Кавелин, которого
кабинет в доме родителей являлся
в свою очередь сборным пунктом нашего кружка.
Председатель называл его Диогеном, циником, и очень забавлялся им, но беспрестанно повторял: «Какой же он цензор, особенно при нынешнем уставе?» Желая вразумить меня, как осмотрительно и внимательно должно цензуровать журналы, он повел меня
в кабинет и показал мне все, что он вымарывает красными чернилами из «
Московского вестника» и из какого-то несчастного дюжинного романа; я пришел
в совершенное недоумение, а выслушав объяснения кн.
Борис Андреич постоял немного на месте и
в большом смущении вернулся
в кабинет. На столе лежал нумер «
Московских ведомостей». Он взял этот нумер, сел и стал глядеть на строки, не только не понимая, что там напечатано, но даже вообще не имея понятия о том, что с ним такое происходило. С четверть часа провел он
в таком положении; но вот сзади его раздался легкий шелест, и он, не оглядываясь, почувствовал, что это вошла Вера.
Лёню чисто физически должен раздражать мой
московский говор: — спасибо — ладно — такое, которое он неизменно отмечает: “Настоящая москвичка!” — что меня уже начинает злить и уже заставляет эту московскость — усиливать, так что с Лёней, гладкоголовым, точным, точеным — я, вьющаяся
в скобку, со своим “пуще” и “гуще” — немножко вроде
московского ямщика. Сейчас мы с Сережей ушли
в кабинет его отца и там беседуем.
Помню разговор
в его
кабинете, когда я познакомился с его
московским приятелем Эдельсоном (впоследствии рекомендованным мне Писемским же как критик), о тогдашнем фурорном романе Авдеева"Подводный камень", который печатался
в"Современнике".
В кабинете редакции и за столом Леонтьев больше молчал или пускал короткие фразы, тяжело дыша, как горбоносец. Он при Каткове как бы умышленно стушевался и смахивал на родственника, живущего
в доме, как это водилось так еще часто
в московских домах.
В кабинете Федорова увидал я Николая Потехина (уже автора комедии"Дока на доку нашел") чуть ли не на другой день после дебюта П.Васильева
в Подхалюзине. Мой молодой собрат (мы с ним были, вероятно, ровесники) горячо восхищался Васильевым, и
в тоне его чувствовалось то, что и он"повит"
московскими традициями.
Федоров (
в его
кабинет я стал проникать по моим авторским делам) поддерживал и молодого jeune premier, заменявшего
в ту зиму А.Максимова (уже совсем больного), — Нильского. За год перед тем, еще дерптским студентом, я случайно познакомился на вечере
в"интеллигенции"с его отцом Нилусом, одним из двух
московских игроков, которые держали
в Москве на Мясницкой игорный дом. Оба были одно время высланы при Николае I.
Даже знакомство его разделялось на показное и келейное, и
в числе представителей последнего находился один известный
московский репортер, Николай Ильич Петухов, вращавшийся среди
московских редакций и купечества и служивший Николаю Леопольдовичу не только одним из проводников его славы, но и комиссионером его
кабинета Справок и совещаний и конторы на торговой улице, доставлявшим ему иногда солидные купеческие дела для его практики, как присяжного стряпчего.
Вознесенский сидел
в своем
кабинете и просматривал «
Московские Ведомости». На одной из страниц газеты ему мелькнула
в глаза фамилия Гиршфельда. Он заинтересовался и стал читать.
Спустя месяц-два по выходу
в свет новой газеты, Николай Ильич был вызван для объяснений по поводу помещенной
в ней заметки, к одному власть имущему
московскому сановнику. С душевным трепетом прибыл он, трусливый по природе,
в назначенный час
в дом особы. Продрожав несколько времени
в приемной, он был приглашен
в кабинет.
Гиршфельд не ограничился одной своей квартирой и нанял другое помещение на бойкой торговой улице, где завел контору и принимал
в известные часы. Обстановка конторы также была роскошна. Кроме того, как повествовали некоторые
московские всезнайки. Николай Леопольдович был настоящим владельцем скромного
Кабинета справок и совещаний, существовавшего
в Москве под фирмою отставного полковника Андрея Матвеевича Вурцеля, большого пройдохи, служившего когда-то
в штате
московской полиции.