Неточные совпадения
Но
в продолжение того, как он сидел
в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему
в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и
в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого
класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, —
в это время на другом
конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
К
концу года у меня образовалось такое смешение
в голове, что я с невольным страхом заглядывал
в программу, не имея возможности определить,
в состоянии ли я выдержать серьезное испытание
в другой
класс, кроме приготовительного.
Художника Собкевича у нас убрали
в конце первого же года моего пребывания
в житомирской гимназии: началось «обрусение», а он не мог приучиться говорить
в классе только по — русски.
— Столб еси, и столб получаешь. И стой столбом до
конца класса!.. — грозно изрекает Радомирецкий.
В журнал влетает единица. Ученик становится у стены, вытянув руки и по возможности уподобляясь столбу.
Под
конец моего пребывания
в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был
в третьем
классе гимназии, когда однажды,
в начале учебного года,
в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже
в синем учительском мундире. Я шел с другим мальчиком, поступившим
в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
Спрошенный беспомощно оглядывается, толкает товарища локтями, пинается ногами под партой, по огромному
классу бегут из
конца в конец шопот, вопросы…
Он,
в конце концов, увидел человека как исключительный продукт общества,
класса и подчинил целиком человека новому обществу, идеальному социальному коллективу вместо того, чтобы подчинить общество человеку, окончательно освободить человека от категории социального
класса.
Но я, признаюсь, был обрадован, потому что с этими земцами, как ни будь осторожен и консервативен, наверное,
в конце концов в чем-нибудь да проштрафишься. Сверх того, мы подъезжали к Кёльну, и
в голове моей созрел предательский проект: при перемене вагонов засесть на несколько станций
в третий
класс, чтоб избежать дальнейших собеседований по делам внутренней политики.
Но он хотел до
конца исчерпать всю горечь своей неудачи. Как-то, после урока немецкого языка, он догнал уходившего из
класса учителя Мея, сытого, доброго обрусевшего немца, и сунул ему
в руки отлично переписанную «Лорелею».
Но зато ни один триумфатор не испытывал того, что ощущал я, когда ехал городом, сидя на санях вдвоем с громадным зверем и Китаевым на козлах. Около гимназии меня окружили товарищи, расспросам
конца не было, и потом как я гордился, когда на меня указывали и говорили: «Медведя убил!» А учитель истории Н.Я. Соболев на другой день, войдя
в класс, сказал, обращаясь ко мне...
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом
конце платформы и пошли куда-то
в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали
в окнах, проносились и исчезали. Из вагонов третьего
класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
‹…› Но вот с окончанием каникул наступила и вторая половина семестра, венчающегося для лучших учеников переходом
в высший
класс. Каждый раз перед
концом семестра и роспуском учеников Крюммер после молитвенного пения под орган говорил напутственную речь, из которых одна запечатлелась
в моей памяти. Смысл ее был приблизительно таков...
Всякий новичок считался общим достоянием второго
класса, но бывали случаи, что один из «отчаянных» всецело завладевал каким-нибудь особенно питательным малышом, брал его, так сказать, на оброк. Для этого отчаянный оказывал сначала новичку лестное внимание, ходил с ним по зале обнявшись и
в конце концов обещал ему свое великодушное покровительство.
В конце концов начальство «махало на них рукой» и дожидалось только, когда отчаянный, не выдержав вторично экзамена
в одном и том же
классе, оставался на третий год.
Но «подлизываться» слишком долго и слишком откровенно было и невыгодно и невозможно, потому что
в конце концов весь
класс ожесточался против подлизы.
Кроме сих двух примеров, совершившихся
в глазах всего общества, рассказывали множество случившихся
в низших
классах, которые почти все имели ужасный
конец.
Все увлечения детства и молодости прошли для него, не оставив больших следов; он отдавался и чувственности, и тщеславию, и — под
конец в высших
классах — либеральности, но всё
в известных пределах, которые верно указывало ему его чувство.
Выйдя из Правоведения десятым
классом и получив от отца деньги на обмундировку, Иван Ильич заказал себе платье у Шармера, повесил на брелоки медальку с надписью: respice finem, [Предвидь
конец,] простился с принцем и воспитателем, пообедал с товарищами у Донона и с новыми модными чемоданом, бельем, платьем, бритвенными и туалетными принадлежностями и пледом, заказанными и купленными
в самых лучших магазинах, уехал
в провинцию на место чиновника особых поручений губернатора, которое доставил ему отец.
[Я и мой товарищ по гимназии, нынче известный русский математик К. Д. Краевич, знавали этого антика
в конце сороковых годов, когда мы были
в третьем
классе Орловской гимназии и жили вместе
в доме Лосевых, «Антон-астроном» (тогда уже престарелый) действительно имел кое-какие понятия о небесных светилах и о законах вращения, но главное, что было интересно: он сам приготовил для своих труб стекла, отшлифовывая их песком и камнем из донышек толстых хрустальных стаканов, и через них он оглядывал целое небо…
А между тем учиться он начал решительно лучше всех нас: запинаясь, заикаясь и конфузясь, он обыкновенно начинал отвечать свои уроки и всегда их знал, так что к
концу года за прилежание, а главное, я думаю, за возмужалый возраст, он и сделан был у нас
в классе старшим.
В конце концов такого рода героический опыт связан с войной (все равно, войной между нациями или
классами) и к войне применяется.
В 9 часов утра
в класс вошли начальство и экзаменаторы-ассистенты. После прочитанной молитвы «Пред ученьем» все разместились за длинным зеленым столом, и отец Филимон, смешав билеты, начал вызывать воспитанниц. Он был
в новой темно-синей рясе и улыбался ласково и ободряюще. «Сильные» вызывались
в конце, «слабых» же экзаменовали раньше.
Государство должно охранять один общественный
класс от насилий другого общественного
класса, сосредоточившего
в своих руках материальные средства и орудия, т. е.,
в конце концов, охранять личность.
В длинном коридоре, по обе стороны которого шли
классы, было шумно и весело. Гул смеха и говора доносился до лестницы, но лишь только мы появились
в конце коридора, как тотчас же воцарилась мертвая тишина.
— Ты татарка? — внезапно раздалось с дальнего
конца стола, и та же бойкая девочка, изводившая меня
в классе, не дождавшись моего ответа, насмешливо фыркнула
в салфетку.
А всем отлично было известно, что сам он — сын дьячка; и эти «рацеи» вместе с «пакостными» отметками делали иной раз то, что весь
класс был к
концу его урока
в настроении, близком к школьному бунту.
Мы с Мишей сидели
в конце стола, и как раз против нас — Оля и Маша. Я все время
в великом восхищении глазел на Машу. Она искоса поглядывала на меня и отворачивалась. Когда же я отвечал Варваре Владимировне на вопросы о здоровьи папы и мамы, о переходе моем
в следующий
класс, — и потом вдруг взглядывал на Машу, я замечал, что она внимательно смотрит на меня. Мы встречались глазами. Она усмехалась и медленно отводила глаза. И я
в смущении думал: чего это она все смеется?
Длинный, длинный коридор, по обеим сторонам которого высокие, большие двери с надписями: «библиотека», «музыкальный
класс», «репетиционная»…
В самом
конце, над дальней дверью, небольшой образ, здесь домовая церковь.
Посадкою
в вагоны здесь заведовало военное начальство. Наша депутация со списком отправилась к коменданту. Он жил тут же у платформы,
в вагоне второго
класса. Депутацию принял маленький, худенький офицер с серебряными штабс-капитанскими погонами, с маленькою головкою и взлохмаченными усиками. Депутация вручила ему список. С безмерным, величественным негодованием офицер отодвинул от себя список
концами пальцев.
— На том пространстве, которое вам угодно было отмежевать Польше, вижу я только с двух
концов цепи два далеко разрозненные звена — два
класса: один высший, панский, другой — низший, крестьянский. С одной стороны, власть неограниченная, богатство, образование, сила, с другой — безмолвное унижение, бедность, невежество, рабство, какого у нас
в России не бывало. Вы, Михайло Аполлоныч, долго пожили
в белорусском крае, вы знаете лучше меня быт тамошнего крестьянина.